Техника «косого взгляда». Критика гетеронормативного порядка - Сборник статей

Техника «косого взгляда». Критика гетеронормативного порядка

Сборник статей под редакцией Ирины Градинари

© Авторы статей, 2015

© Издательство Института Гайдара, 2015

Квир-исследования: введение

Ирина Градинари

Диктатура гетеросексуальности

Гетеросексуальность столь же репрессивна, сколь и незаметна в силу своего нормативного статуса, производимого на всех уровнях общества законодательством, воспитанием, обучением, культурными ритуалами, политикой и массмедиа. Зигмунд Фрейд, например, уже в начале XX века исходил из бисексуальности каждого индивида. В одной из самых значительных своих статей – «Неудовлетворенность культурой» [23] – он подверг критике существующее общество как репрессивный аппарат: культура лишает каждого/каждую полноты жизни, фиксируя их желание на противоположном поле. Гетеросексуальность, как подметил Фрейд, не является интимным делом отдельных индивидов. Культура формирует и регламентирует наши желания.

Одну из конститутивных ролей в данном процессе играет и культурное смыслопроизводство. Не существует нейтральных, не использующих гендерных кодировок репрезентаций и концепций. Последние никогда не бывают безобидными, создавая иерархичность, механизмы исключения, подавляющие индивидов по признаку классовой, гендерной или национальной принадлежности. Они лежат в основе ментальности социальных групп, воспроизводящих те или иные властные отношения. В своей рефлексии культура может смещать существующие гендерные координаты, однако современное смыслопроизводство как на Западе, так и в России опирается на гетеросексуальность в качестве «нормы»,[1] в основе которой, в свою очередь, лежит бинарная матрица мужчина/женщина. Альтернативные формы сексуальности используются, как правило, для патологизации тех или иных культурных процессов. Например, невозможно представить героя-гея в репрезентациях Второй мировой войны в России. Актуальная гендерная политика исключила из коллективной памяти также и героинь, связав с гетеронормативным мужчиной понятия стойкости, мужества, физической силы и защищенности как представления о сексуальном непроникновении в его тело. Такое представление о солдате включает в себя активное наступление-пенетрацию и распространено практически во всех странах Западной Европы и США. Поэтому в зонах военных действий и на захваченных территориях в основном практикуются изнасилования солдатами женщин противника, на символическом уровне выступающие знаками покорения и унижения неприятеля [22, 31]. Или возьмем современную рекламу приправ, соусов или чистящих средств, использующую патриархальные представления о гендерном разделении труда и пространства. Женщина – как правило, ухоженная, красивая, молодая мать двух детей – представлена хранительницей идиллического семейного очага, приправленного кубиком Maggi. В ее обязанности входит рожать детей, готовить еду, следить за порядком и прислуживать своим домашним. На ее здоровую репродукцию, служащую pars pro toto здоровья нации и гарантирующую ее воспроизводство, указывает молодое красивое тело.[2]

Такие образы мужчин и женщин не являются ни универсальными, ни «естественными». Например, чувствительность и эмоциональность женщин, их подчинение мужчине и автономность мужского субъекта описал и зафиксировал в гендерном дискурсе как соответствующие «природе» уже Жан-Жак Руссо [43], чьи произведения сыграли впоследствии большую роль в распространении бинарной матрицы. Представление о мужчине как о воине и герое закрепилось в XIX веке, в период образования национальных государств, обусловившем потребность в активной действующей армии и всеобщей воинской повинности и четко разделившем население по гендерному принципу [43, 46: особ. S. 13–48, 59]. Данные примеры демонстрируют к тому же, что сексуальность и гендерная идентичность конститутивно связаны с различными социальными сферами.

Не является гетеросексуальность и результатом свободного выбора индивидов. Тело каждой/каждого контролируется обществом и институтами власти, о чем свидетельствуют не только общественная «мораль», охраняющая сексуальную «нравственность», но и переписи населения, сложившаяся система здравоохранения, санэпиднадзор, регулярные проверки мальчиков в военкоматах, законы о мужеложстве,[3] положения о браке, о возрасте вступления в половую жизнь и многие другие нормы и правила, регулирующие сексуальность индивида на всех этапах его жизни. Механизмы такого регулирования, согласно Мишелю Фуко [7], скрыты и инкорпорированы в наши собственные тела, так что каждый индивид является хорошо отлаженным саморегулирующимся субъектом, который к тому же следит за поддержанием и воспроизводством социальных норм, например, при воспитании собственных детей или участвуя в исключении отдельных маргинальных групп. Родители утверждают гендерную матрицу, регламентируя поведения мальчиков и девочек в соответствии с актуальными представлениями о феминности и маскулинности. Нетерпимость к сексуальным меньшинствам и бытовая гомофобия также служат регулятивными механизмами гетеронормативности, производимыми самими гетеросубъектами «добровольно», что служит одним из примеров инкорпорации и воспроизводства властных отношений. Ядро дебатов о «вреде» гомосексуализма составляют темы семьи и продолжения рода, «утраты» маскулинности и мнимого вырождения нации – страхи, выражаемые, например, в дискурсе о СПИДе, патологизирующем именно мужскую гомосексуальность.

Гомофобия служит признаком господства по крайней мере двух дискурсов, до сих пор не потерявших своего влияния и регулирующих «нормальность» социума. С одной стороны, гетеронормативность коренится в биологизации гендера, начало которой можно примерно связать с эпохой Просвещения, развитием наук и возникновением буржуазного (гражданского) общества с его разделением труда и гендерно размеченным культурным пространством в его основе [32]. Биологизация [33] при этом не является «правдой» о поле, а дискурсом, который легитимировал и легитимирует до сих пор распределение власти, доступ к ресурсам, участие в политике и культурных процессах, при помощи гендерной матрицы предъявляемой как нечто «естественное». Так, например, в начале XX века немецкие женщины не могли учиться в университетах, поскольку статистически средняя масса женского мозга не достигает мужской,[4] а неразвитые мышцы объявлялись признаком слабой воли. Одним из радикальных примеров данного дискурса служит расовая политика нацистской Германии.

Описанная биологизация, с другой стороны, легла в основу новых властных отношений между индивидом и социальными институтами в результате развития государственного аппарата и исчезновения власти суверена. Теперь тело каждого/каждой, согласно Фуко, стало центром властных отношений, а образование национальных государств привело к новым формам социальной политики, таким как регулирование демографии, всеобщая воинская повинность, защита материнства и многое другое, названное Фуко биополитикой [6]. Гендер, таким образом, является прежде всего институциональной конструкцией, регламентирующей политику неравенства и угнетения отдельных социальных групп на основе их гендерной идентичности в условиях господствующего социального порядка – диктатуры гетеросексуальности [ср.: 40].

Квир – критика политики пола

Итак, квир анализирует политику пола, являясь при этом символом демонтажа господствующих дискурсов и обобщающим термином для ненормативных идентичностей. Квир – это прежде всего отказ от либералистских и сепаратистских представлений об идентичности, предполагающих освобождение индивидов. Сама квир-идентичность, в терминах Дэвида Гальперина [29], – это идентичность без сути, основы и центра. Ив Кософски Сэджвик в одном из интервью отмечает, что квир-самоопределение предполагает сочетание и драматизацию различий между собственными и чужими представлениями о себе [30]. Квир обозначает многозначность, денатурализацию и деконструкцию концепций субъективности. Под квир понимают и гетерогенность (вплоть до сочетания противоречащих) перспектив и методов. С квир связаны амбиции политического протеста и социального изменения.

Квир (queer)[5] – английское слово, которое было заимствовано из немецкого (quer) в начале XVI века, означающее «поперек», «вопреки нормам», «вздорный», «сомнительный» или «нечистый». В начале XX века в англоязычных странах оно стало использоваться как пейоратив для обозначения лесбиянок и геев. Организация «Квир-Нация» (Queer Nation), основанная в 1990 году в США политически активными геями и лесбиянками, впервые использовала данное понятие для позитивного самообозначения [40: S. 17]. Лесбийско-феминистская исследовательница Тереза де Лауретис – одна из основательниц квир-теории, издала в 1991 году номер журнала Diference под названием Queer Theory: Lesbian and Gay Sexuality («Квир-теория: лесбийская и гей-сексуальность») и положила тем самым начало академическому квир-дискурсу. Queer Studies (квир-исследования) являются чрезвычайно продуктивной научной дисциплиной: только за период с 1990 по 1996 год на английском языке в этой области было издано около 600 монографий и статей [49].