Поэзия Африки - Антология

ОСВАЛЬД ДЖОЗЕФ МТШАЛИ[414]

Голуби в Оппенгеймеровском парке

Перевод В. Рогова

Любопытно, почему это голубей в Оппенгеймеровском паркене отдают под суд за незаконное пребываниена частной земельной собственности и за непристойное поведение в общественных местах.Каждый день я вижу, как эти наглые птицы садятсяНа скамейки «Только для белых», бросая вызов любой власти.

Неужели им неведом Акт о расовых привилегиях?Белый полицейский в полном обмундировании,с пистолетом в кобуре, проходит мимои даже не погрозит пальцем нарушителям,которые дерзко попирают закон.Они не только садятся на священные скамейки,но еще обгаживают их птичьим дерьмом.

Ох! Благостные Правила! Только взгляните на этих двоих на гребнепрыгающей импалы, они занимаются любовью прямона виду у барынь, бродяг, хихикающих конторщиц.Куда же идет наш мир?Где священный Закон против безнравственности? Sie’s![415]

Верхом на радуге

Перевод В. Рогова

(Мое первое выступление со своими стихами на вечере Джаз-гигантов 22.5.68)

Бум! Бум! Бум! —рокочет контрабас, верещит труба.шипят тарелки, стонет саксофон, бренчит пианино.

И тут я лечучерез небо, словно камень из пращи Давидаи ударом вшибаю «Гигантов»прямо в лицо радуге.

Выше и вышена джазовом диком конемы скакали галопом по сети

блюзовых нот,возглашая призыв:Люди, Братья, Гиганты!

По газонам не ходить

Перевод В. Рогова

Газон — зеленый коверс узором из гладиолусов,красных, как пламя в горне.Скамья освященная парковаядержит гуляющего, и слушает онпеснопение фонтана,окропляющего святой водойприхожан-голубей.

«По газонам не ходить,вход собакам без поводков воспрещен».

И тут-то барыня прогуливает пекинскую болонку,мытую, пудреную, надушенную.Пес нюхает дощечку с надписью «не ходить»носом, холодным, как мороженая рыба,и салютует ей задней лапой,а дощечка плачет от злобы и стыда.

Всего-навсего прохожий

Перевод В. Рогова

Я видел, как его лупцуют дубинками,я услышал, как он кричит от боли,подобно скоту на бойне;до меня донесся запах свежей крови,она лилась у него из ноздрейи текла по улице.

Вошел я в церковьи стал на колени.«Я люблю тебя, господи,а также ближнего моего. Аминь».

Я вышелс сердцем, легким, как лобзание ангелана ланите святой души.

Я пошел домой.Толпа обступила что-то.Тут подошла моя соседка:«Вы слышали? Вашего брата убили».«Нет-нет! Я ничего не слышал. Я был в церкви».

Отвага, моя тень

Перевод В. Рогова

Тень моя — фокстерьер по кличке Отвага;куда ни пойду я — она за мною;она рычит и щелкает зубами на всех гремлинов[416],которые хотят мне устроить засаду;она нюхает, чихает и мочится у телеграфного столба,оставляя послание всем, кто пройдет потом:«Я здесь прошла. Если смеешь, следуй».

Увы! В ту ночь я услышал «стук»,он прогремел в дверях моего сердца,стук, от которого съежится плоть,стук, от которого корни волоскругами на цыпочках бегают по голове.

Ах! Отвага! Ты меня покинула,поджала хвости заползла на рваную блошиную подстилку,оставив открытой мою наготу.От озноба мне захотелось надетьшкуру, оставленную змеей в траве.Пальцы копались в глазницах,глаза летели от страха,на парашютах запрыгали слезы.

Чей-то нос глубоко ткнул палкой в пуп,и выползла пара смеющихся вшей,они хихикали, как пьяные от бензина чертенята,выдворенные из полной кладовой моих стихов.Я посмотрел на часы,было далеко за полночь.Зубы зудели, желая пришитьнитку к куску хлеба и супу.Я на ощупь искал дверную ручку рассвета,пощечины утренней дымки разбудили мое лицо.Я посмотрел на себя.Вот он я. Вот он я, лишенный тени,пустой, как старый корабль,ждущий, что его сломают.

Ах, Отвага! Неужели ты покинула меня навсегда?

Звуки барабана из коровьей шкуры

Перевод В. Рогова

Бум! Бум! Бум!Слышу, далеко по северным небесамразносится рокот и рев, похожий на гром.

Я навострил уши,как олень, готовый бежать от неминуемой бури.

Бум! Бум! Бум!Пока раскаты все приближаютсяи приближаются к южному небу,они хватают меня за сердцеи надежды мои взмывают все выше к престолу орла.

Бум! Бум! Бум!Я барабан, что вырезан из черной шкуры жертвенной коровы,

я пробужу твою спящую душу.

Я дух твоих предков,живших в священных хижинах,я вечный заступник,я вечный страж.

Дай рассказать о твоем драгоценном наследье,о славном прошлом, растоптанном завоевателем,уничтоженном рвеньем миссионера,

Я обнажаю факты,все догмы и декларации,пусть твой пытливый ум их рассмотрит.

О! Услышь меня, Дитя,в пляске зулусов,доводящей сердца их до исступления.

О! Услышь меня, Дитя,в ночных бдениях черных молельщиков,возвышающих дух до экстаза.

Бум! Бум! Бум!То звуки барабана из коровьей шкуры —голос Матери-Африки.

АРТУР НОРТТЬЕ[417]

Голосуя на дороге

Перевод А. Ибрагимова

Изможденные песчаные дюны, мазутные скалыв полдень, отравленный душным зловоньем;ощетинившаяся проволока; и в небе — черными кляксами —во́роны, сгустки сентябрьского мрака.

Мой дом стоит по соседству с ивовой рощицей,плещущей ликованьем весенним…Напрасно смуглый мой палец взывает, качаясь,к проносящимся мимо автомобилям.

Над свалками — легкий дымок мошкары; на асфальтестарые знахари, искривленные, как больные деревья,пьяно шатаясь, выделывают свой танец;глаза, раскаленные докрасна, прожигают насквозь.

В грустной ярости я умоляю подбросить меня домой.Никакого внимания — словно безумные,зеркально сверкающие лимузинымчатся, кудрявя дорожную пыль.

О сладостное ощущенье полета:в удобной позе развалиться на мягком сиденье,обмениваться с соседом любезностями,истаивая в полудремотной истоме.

Два цвета: бежевый и бледно-лиловый,кремовая обивка, и за рулем безмятежноулыбается господин… Ах, эти жирные боровы,отмахивающиеся от меня, как от мухи!

Стою, окутанный выхлопными газами. Белые флагивозвещают — пусть отравленное — перемирие.И вот наконец я в машине — мои мечтыуплывают к далекому горизонту.

Море

Перевод А. Ибрагимова

Море — старый ваятель, любовнообтесывающий скалы и рифы, —бродит среди погребенных сокровищ,поблескивая голубыми глазами на пристань;застывшие на устах его мифывзбесили бы иконоборца любого.

А там, в глубине, под накидкой из тюля, —обломки мраморных рук Афродиты,растерзанной стаей акульей.Надменной, как храмовая колонна,богиней когда-то пленялся влюбленный,но — бурные прежде — восторги уснули.

В чем рыбы окаменелой тайная сущность?Зачем раскапывают торфяные болотца?Напрасно мы, молодые, мучась,ищем — разгадка никак не дается;наша стихия — стихия любвив ртутном сверкании солнца.

Ничего необычного