Девушка выбирает судьбу - Утебай Канахин

— Да, отагасы, я случайно услышал ваш разговор с другим племянником. Вы еще сказали тогда: «Что из того, что этот человек из другого рода и родился в других краях? Все мы — братья, дети одного народа, и жаль, что я не успею зарезать барана к его отъезду!» Мне очень жалко было вас, аксакал, но я должен был ехать…

Люди откровенно смеялись вокруг, Кенжетай присел от восторга. А дядя Кунпеис… Что ему оставалось делать? Старый обычай разрешал всякие шутки между родственниками по женской линии. И чтобы окончательно не ударить лицом в грязь, он смеялся вместе со всеми. Правда, в первый момент, чтобы не упасть, он ухватился обеими руками за шею своего стригунка, и я явственно услышал его слова: «Чтобы ты, проклятый Кенжетай, остался один, как перст!»

А Кенжетай, как ни в чем не бывало, вежливо оглаживал своего дядюшку и просил меня от его имени никогда не проезжать мимо.

Мне вспомнился один случай.

Замечательный конь был у моего отца, настоящей казахской породы. Однажды он возвратился с выпасов захромавшим. Разное говорили соседи: одни, что коня сглазили, другие, что кто-то назвал беду злым языком. Отец молча очистил копыто и воскликнул:

— Ах, черт побери, старая заноза!

Самая опасная вещь — такая заноза. Она глубоко вонзается в мясо и всякий раз обламывается, когда ее хотят вытащить. Сначала кажется, что все в порядке, и конь как будто перестает прихрамывать. Но проходит некоторое время, и начинается нагноение. Она ведь очень ядовита, старая заноза. Долго, очень долго возился отец с больным копытом скакуна, и, пока не вытащил эту занозу всю без остатка, конь не мог пробежать и версты. Потом наш скакун, правда, не раз брал первые призы на больших скачках.

Я до сих пор помню слова отца:

— Ах, черт побери, старая заноза!..

ПТАЛАЗОЛ

перевод М. Симашко

Я знаю немало казахов, которые привыкли жить в городе, но чувствуют себя, как выброшенная на берег рыба, если хотя бы раз в году не побывают в родной степи, не поваляются в пахучей и горькой степной траве. Не стану скрывать от вас, что и сам отношусь к их числу…

В песках, где я родился, живет ящерица-варан, которого называют «бат-бат». Это мирное и потешное существо с большими выпуклыми глазами, отвислым ртом, круглым животиком и растопыренными лапами. Спина его защищена темно-коричневым панцирем.

Каждое живое существо имеет как бы прикрепленного природой врага, и в детстве мы не раз бывали свидетелями того, как бат-бат попадал в беду. Извечным врагом его была змея. Как только встретится ей где-нибудь бат-бат, сейчас же начинается страшный поединок. Силы явно неравны, но когда варан начинает изнемогать, то старается найти вечнозеленый кустик адраспана. Как только он потрется о твердый неказистый стебелек этого растения, то сразу восстанавливает силы. После этого бат-бат готов сражаться, как будто ничего не случилось. Ослабевшее от множества ран и змеиного яда тело приобретает былую силу и изворотливость. Нечего и говорить, что дети всегда спешили на помощь благородному варану в его смертельной битве со страшным врагом…

Так, наверно, и все мы, словно бат-бат, набираемся свежих сил, побывав в родном краю. Хоть и неказиста порой по сравнению с городом наша степь, но зато вся поросла живительным кустарником — адраспаном.

Казахи говорят, что у мужчины три родины. Сначала я посетил первую — родину матери, следующий свой отпуск провел на родине жены у ее родственников, и только через семь лет мне удалось побывать в родном краю, на земле, которая впитала первые капли крови, пролившейся при рождении из моего пупка.

Мы шли с товарищем моего детства по берегу реки. Когда-то мы приходили с ним сюда спозаранку и, опустив удочки, тихо «колдовали»:

«За пятьдесят лет обновляется народ, а за сорок лет — очаг». Только сейчас начал понимать я глубокий смысл этой народной пословицы. Не прошло еще и сорока лет, а многого уже не узнать. Тростниковые заросли, где мы доставали когда-то с болотистого дна сладкие корни куги, оказались далеко от воды. А мы ели их тут же, измазавшись, как черти, и шли вверх по маленькой, то и дело прерывающейся или вовсе пересыхающей в засушливые годы речке.

Словно старое деревянное корыто, в котором купала нас бабушка, была для нас эта речка. Но и она теперь стала совсем другой. Вот тут, например, где раньше нельзя было переехать вброд и на лошади, сейчас так мелко, что сквозь мутноватую воду виден каждый камушек на дне. А куда делся крутой обрывистый берег, с которого страшно было прыгать вниз головой?. На горб гигантского верблюда был он похож, а остался лишь глиняный бугорок…

Углубившись в воспоминания, мы не заметили, как дошли до парома. Совсем близко вдруг послышался чей-то звонкий молодой голос. Кричала женщина лет двадцати восьми с красивыми, цвета доспевшей черной смородины глазами.

— Эй, Пталазо-о-ол!.. Возвращайся домой, пока не пришла тетя. Ты слышишь, Пталазол?!

Обращалась она к мальчику лет одиннадцати, который играл по ту сторону речки, на берегу.

— Черт побери наших казахов… — Я возмущенно остановился. — Каких только имен не придумают для своих детей. Это что еще за Пталазол?!

Мое негодование было искренним. Я знал, что в наших краях звук «ф» выговаривают как «П». Так что фталазол стал пталазолом.

— Старым становишься, Токен! — усмехнулся мой друг. — Неужели ты забыл свой прошлый приезд к нам?..

— Да ну?!

Здесь