Все. что могли - Павел Ермаков

Гнат Тарасович проводил взглядом Кудрявцева, прислушался. Копыта лошади мягко прошуршали по заиндевелой траве, тишина плотно обложила его. Несмотря на предупреждение Вани сховаться, он никуда не пошел, притулился к стогу, чтоб не озябнуть. Какой толк прятаться? Если бандюги объявятся, от них не скроешься, вытащат, как зайца.

Бежали тревожные минуты. Он даже почувствовал облегчение, когда возле дороги вспыхнула стрельба. Значит, успел Ваня, позвал пограничников. Поезд кто-то остановил, слышно было, как пыхтел он за перелеском. Гнат Тарасович забрался в стог, потому что и тут начали повизгивать пули.

Вскоре стрельба стала отдаляться за железную дорогу, потом вовсе стихла. Он встал, осторожно начал продираться через кусты. Хотелось подойти поближе, взглянуть, что на дороге «зробылось». Издалека донесся тяжелый грохот. Так стонала земля, когда немцы в первый день войны сбрасывали с самолетов бомбы. Что взорвалось и где?

Начинался рассвет. Из-за деревьев, со стороны железной дороги, показался Кудрявцев, за спиной у него болтался автомат.

— Ты тоже воевав? — Гнат Тарасович обрадованно глядел, как Ваня легко осадил коня, мягко спрыгнул.

— А як же, дядько! Дэ бой с диверсантами, там и мне полагается быть, бо я — прикордонник, — Кудрявцев задорно встряхнул головой и деловито, будто всего минуту назад оторвался от работы, справился: — Ну, закинчим, и до дому?

20

Все было так же, как в прошлый раз. Радист Шнайдера появился ночью, снова без предупреждения. Вновь у Богайца возникло ощущение, будто Шнайдер не далеко, не по ту сторону границы и фронта, а где-то здесь, поблизости, глаза его постоянно и придирчиво высматривают, что делает Богаец, чем заняты его люди.

Но гауптмана беспокоило другое: сумел миновать охрану, прошел радист-немец, почему не пробраться лазутчикам красных? Пока, кажется, не выследили его. Может, все-таки уйти еще глубже, на глухой хуторок или в схрон? Но в схроне жизнь крота. Не для него это.

Командование, сообщал Шнайдер, благодарит гауптмана за боевое прикрытие десанта на дороге и награждает офицерским железным крестом. От себя Шнайдер добавлял, что на дороге не все прошло гладко. Русским откуда-то стало известно о десанте, они накрыли и ликвидировали первую группу. «Моих людей побили — не в счет?» — зло подумал Богаец. Но не мог не признать, замечание Шнайдера было справедливым, настораживало. Хотя на разъезде десантникам удалось взорвать путь, пограничники достали их и там, крепко пощипали Богайца и пана Затуляка. Едва унесли ноги. Видимо, и кто-то из десантников ушел, пробился на ту сторону. Сведения у него явно из первых рук.

На этот раз новых указаний Шнайдер не прислал, ответа не требовал. Радист сообщит, что радиограмму гауптману вручил, его «данке шен» за награду передаст.

Богаец прилег на кровать. До утра еще было далеко, но сон не шел. В голове путались мысли. За что и перед кем лебезит? За офицерский крест? Интересно знать, когда он его получит, где, при каких обстоятельствах нацепит?

Теперь его нарекли условным именем «Коршун». Боевики его — курень. Пан Затуляк с куренем — «Восход». Почему не ясным солнцем назвали Затуляка? Очень бы подошло. Во многих местах появились другие вооруженные группы: «Беркут», «Перемого»… Богаец встречался с куренными, условились о совместных действиях против москалей.

Он криво усмехнулся, вспомнив, как почтительно его называли — «Коршун». Знают, что он стоит, Леопольд Богаец — сын богатого помещика и коммерсанта, владелец обширных земель и большого имения. Владелец, богач? Его словно шилом кольнуло.

Возбужденно вскочил, увидел на подоконнике бутылку с самогоном. Налил полстакана, одним махом выпил. Снова наполнил стакан ядреной сивухой. Скривился в ухмылке. Повеличал себя владельцем обширных угодий, офицером немецкой армии, аристократом со старинной родословной. И вот, этот аристократ лакает сивуху. Где коньяк, шампанское, ликеры? Аристократ стал «коршуном».

В голове затуманилось.

Вошедший охранник вывел его из тяжелого забытья. Поглядел в окно, там занималось тусклое утро.

— До вас чоловик з той стороны.

«С того света, ты хотел сказать?» — ворохнулась язвительная мыслишка.

— Погоди… с той? Из-за фронта?

С волнением взял пакет с сургучной печаткой пана Казимира. Честно говоря, не надеялся уже связаться с отцом. С того времени, как русские армии вступили на территорию Польши, а пограничники заняли границу, все страшно осложнилось. Гонец подтвердил, да, здесь он не мог пройти, нарвался на охрану, чудом ускользнул обратно. Пробирался через Восточную Пруссию. Сегодня же должен отправиться обратно. Пан Казимир не скрывал от него своей тревоги о сыне.

Богаец приказал Миколе хорошо накормить посланца, уложить спать, не беспокоить, пока сам не разбудит.

Тревога за судьбу Лео звучала и в письме. Отец долго не знал, где он, что с ним. Летнее наступление русских вынудило пана Казимира уехать из-под Варшавы. Но еще раньше он прекратил там все свои дела. Обосновался на юге Германии, почти на границе со Швейцарией. Неоценимую услугу в этом оказал его компаньон господин Стронге. Сейчас он в Берлине, важная персона. Недавно сообщил ему, что Лео жив, здоров, по-прежнему служит в немецкой армии. Не скрыл, у гауптмана опасная работа, он герой, командование его высоко ценит. Сын достоин своего отца, у них обоих значительные заслуги перед рейхом и фюрером. Это делает им честь.

Однако, несмотря на столь лестную оценку заслуг Леопольда, отец хотел, чтобы сын был рядом с ним, чтобы они вместе вели дело, ибо открывались завидные перспективы. Пан Казимир уверял, он примет все меры, чтобы сын скорее вернулся. Естественно, Лео как офицер не имеет права самовольно оставить службу, но господин Стронге обещал содействовать его возвращению на законном основании. Ждать осталось недолго.

Богаец отложил письмо, задумался. Значит, опять Стронге, отец повязан с ним деловыми обязательствами. Берлинская «персона» проявляет трогательную заботу о гауптмане Богайце, своем бывшем офицере. Так пишет отец. Как понимать откровения денщика Лео? Вряд ли фельдфебель, над которым нависла смерть, стал бы лгать.

Он написал отцу подробно обо всем, что случилось с ним в последнее время. О том, что летнее наступление русских помешало пробиться ему под Варшаву и встретиться с отцом, что пограничники второй раз отняли у него имущество. Поразмыслив немного, сообщил свое мнение о Стронге, о той судьбе, какую уготовил ему его господин и компаньон отца. Случись то, что замышлял Стронге, наверняка, пана Казимира ждала бы та же участь. Зная об этом, отец не должен безоглядно доверяться берлинской «персоне».

«Дорогой отец, единственный на всем свете родной человек, — заканчивал он письмо, — вот уже четвертый год рядом со мною постоянно опасность, кровь, смерть. Признаюсь, устал от этого, хочется по-сыновьи уронить вам голову на грудь, облегчить душу слезами, зажить по-другому. Я еще молод, есть силы. Верю, мы будем с вами счастливы».

Потом перечитал отцовское письмо и свой ответ. Казалось, не осталось ни одного неясного вопроса. Как и отец, скрепил конверт именной печаткой, пошел будить гонца.

Днем к Богайцу привели охотника. Так назвался хлопцам этот человек. Взяли его потому, что слишком близко бродил от базы, был с ружьем. Завязали ему глаза, скрутили руки, а он не только не сопротивлялся, но когда понял, кто они такие, грубо потребовал отвести его к гауптману Богайцу.

— Вас шукал. Зачем, нам не казав.

«Только и делаю, что послов принимаю. Дипломат…» — Богаец ядовито усмехнулся в свой адрес, взглянул на незнакомца. Перед ним стоял человек среднего роста в темно-синем байковом спортивном костюме, поношенной цигейковой шапке и армейских сапогах. Приказал хлопцам снять повязку, когда пришелец осмотрелся, спросил его:

— Кто вы, зачем меня искали?

Незнакомец кивнул на задержавших его парней, недовольно буркнул:

— Пусть выйдут…

Богаец махнул рукой, парни удалились за дверь.

— Это вы желаете пошить хороший охотничий костюм? Пароль прозвучал для Богайца неожиданно. Он даже оглянулся, будто произнес его кто-то другой, а не «охотник».

— Да, — помедлив, ответил он. — Ищу дельного портного.

— У меня есть знакомый мастер.

— Чем вы подтвердите это?

Незнакомец вдруг вскипел, с яростью выдохнул:

— Вы трусите, господин гауптман? Держите меня со связанными руками. Между прочим, я работаю в ваших интересах.

Богаец молча проглотил колкость, разрезал бечевку на его запястьях. Незнакомец размял багровые вмятины, подвигал пальцами, достал половину расчески. Вынул свою и Богаец. Они на изломе идеально сошлись.

— Шнайдер сообщил мне о вас, — Богаец пригласил его садиться, обернулся к двери. — Прикажу подать на стол.