Том 2. Повести - Кальман Миксат

Тетушка Мали была единственной; родственницей Катицы; она заботилась о платьях девушки, дарила иногда безделушки, и всякий раз, когда Кати приходила к ней, на комоде стояли тарелки с печеньем и пирожными и банка с вареньем, специально приготовленные для племянницы. Катица была большой сластеной и порою по три-четыре раза на день забегала в дом к Колоши полакомиться, как кошечка, нашедшая лазейку в каморку со съестным.

Тетушка Мали тоже нет-нет да забредет в лавку Апро. Набросит на плечи шаль, и готово: идти тут близко — всего четвертый дом от них. И всегда они с Катицей находили о чем пошептаться. Тетушка Мали питала глубокую и искреннюю привязанность к росшей без матери девушке и то и дело повторяла: «Что ни накоплю, что после себя ни оставлю — все достанется Катице!»

Почтеннейший Апро обсуждал с тетушкой Мали планы на будущее.

— Мне начинает не нравиться, — сказал он однажды тетушке Мали, сидя с нею в отдельной комнате мастерской и протирая очки своим зеленым суконным фартуком, — что у Кати до сих пор нет жениха. Девушка она интересная, да вот пока не выпало ей счастье. Может быть, пора ее людям показать, в театр вывозить или еще куда развлечься? Что ты об этом думаешь» свояченица?

— Думаю, что рано еще.

— Какое рано! Ведь ей не сегодня-завтра девятнадцать.

— Все равно. Катица — еще ребенок. Она поздно развилась. Да к тому же и не думает еще о замужестве.

— Ой ли?

— Я-то знаю.

— Что, она сказала?

— Я сама догадалась. Когда она приходит к нам, я часто посылаю ее в сад.

— В сад? — удивился Апро. — А зачем?

Тетушка Мали хитро улыбнулась, что, впрочем, не шло к ней, так как у нее были плохие зубы.

— А затем, своячок-голубок, что гуляет она всегда в той части сада, где земляника и черешневые деревья. Отсюда я и заключаю, что пока у нее никого нет и ни о чем таком она не думает. Вот когда замечу, что она замечталась среди кустов пеларгонии и сирени…

— Гм, конечно, конечно, — прервал ее сапожник. — Женский ум все равно что слюна ласточки: красивые замысловатые штуки можно строить с ее помощью… А все-таки для меня это зазорно, что у нее нет жениха.

— Еще появится.

— Да вот пока что-то не появляется. Мои парни даже заговорить с ней не смеют.

Свояченица пренебрежительно махнула рукой:

— Уж не хочешь ли ты выдать Кати за какого-нибудь мастерового?

— А за кого же?

Тетушка Мали подбоченилась, в глазах у нее загорелись зеленые, как у змеи, огоньки.

— Что? Да есть ли у тебя душа? Отдать это нежное, как бисквит, драгоценное тело какому-нибудь мужлану с узловатыми лапами, чтобы он еще и бил ее! Эти мастеровые все грубияны… И напрасно ты надуваешь губы, сам был точно таким же. И муж мой ничем от вас не отличался, так что я всегда с синяками ходила, пока он был жив… Господи, дай его душе, где бы она ни находилась, вечное успокоение, как успокоилась теперь моя бедная плоть… Нет, нет, своячок! Пусть Кати подождет. Она создана для лучшего. Она будет барыней, вот увидишь.

— Женой какого-нибудь вечно голодного писаришки. Премного благодарен.

— Как знать, может, и получше что подвернется, там посмотрим.

Старый Апро промычал что-то, упрямо потряс головой, а потом решительно заявил:

— Наша родословная пошла по нисходящей, свояченица, ты ведь и сама знаешь это, и не желает больше подниматься кверху. Я хочу сделать из Кати настоящую госпожу, которую никто бы не мог укорить дратвой и варом. Катица — моя дочь, и я хочу, чтоб она и после замужества не стыдилась отца.

— Всё в руцех Божиих, — заметила тетушка Мали, благоговейно воздев глаза к небу.

— В руцех Божиих многое, — веско закончил разговор сапожник, — а только и Иштван Апро не лыком шит.

Но, по-видимому, почтеннейший Иштван Апро все же был «шит лыком», хотя и обладал сильной волей. А господь бог располагает столькими средствами, что их и не счесть. Кто может знать, когда он сдвинет фигурку на своей шахматной доске и что за последствия будут от этого хода?

Вот и сейчас ему было угодно, чтобы у господина Апро снова разболелась печень. Впрочем, это вполне естественно, ибо не раз уже с ним случалось. Тут и сердиться-то не на что: ведь сапожник вечно сидит — печени это надоедает, и она начинает увеличиваться.

Так или иначе, но господину Апро снова пришлось ехать в Карлсбад, а Катицу на это время взяла к себе погостить тетушка Мали.

На ваннах Апро познакомился с первым подмастерьем Маннль-Хейна, неким Матяшем Коловотки, который, будучи уже учеником великого мастера, чуть не превзошел своего учителя. Поговаривали, что охотничьи сапоги герцога Уэльского, изящнейшие туфельки леди и мисс Дадли, а также обувь прекрасной португальской королевы — все сшиты этим вот Коловотки. Ореол славы окружал долговязого парня; во всяком случае, глаз сапожника узрел венец вокруг его головы. Золотые руки у Коловотки. Потрясающий талант!

Господин Апро завел дружбу с Коловотки и после нескольких бесед с ним задумал (а, как известно, его милость отличался недюжинным умом) взять парня к себе в компаньоны, лавка Апро приобретет еще большую известность и, может быть затмит славу Маннль-Хейна, если они объединятся. Н-да, это будет большое дело. Их товары завоюют Будапешт, а то, глядишь, и Вену. Кроме того, сам он стареет — это тоже причина, ведь и видит он только в очках — это уже вторая причина, хотя и вытекает из первой; наконец, он стал ленивее — словом, предприятию нужна свежая сила, человек, который с предупредительной улыбкой и поклоном встречал бы в дверях клиентов и, сердито нахмурив брови, ворчал бы на подмастерьев и учеников, не гнушаясь во имя «политики устрашения» отпустить раз в неделю кому-нибудь из них одну-другую пощечину. Сам Апро не может позволить себе подобное, для него это даже опасно, ибо он член муниципалитета, и если обиженный вздумал огрызнуться, от этого — не дай бог — может пострадать его авторитет.

Dectum factum[80], он предложил Коловотки стать компаньоном — и они ударили по рукам.

— Чтоб тому псом стать, кто уговор нарушит! — торжественно объявили они.

По этому случаю оба, разумеется, здорово выпили, и не раз, причем однажды за бутылкой красного мелникского вина старик не выдержал и сказал:

— Есть у меня дочка, bruder[81], если она понравится тебе, можешь жениться на ней, черт побери!

Таков был второй его тайный план в связи с Коловотки, угодно это будет ворчливой тетушке Мали или нет.

Коловотки подмигнул серым глазом и растянул в улыбку большой рот:

— А девчонка-то красивая, а?

Сапожник пожал плечами и скромно ответил:

— Мне кажется, весьма даже. А вообще это дело вкуса.

— Ну, я это потому говорю, что я разборчив. У красивого мужчины должна быть и жена красивая, хе-хе-хе! Так что обещания никакого не даю.

— Разумеется. Я бы и не принял такого обещания.

— Вы видели обувь моей работы, но я вашей дочери не видел. А вслепую дело у нас не пойдет. Да на женщин и смотришь-то — а все равно не видишь. Что лицо? Женщина ведь начинается книзу от шеи, то есть как рае там, где она закрыта. Это величайшая несправедливость, такое вот блуждание в потемках. Будь я король, так я снова ввел бы обычай, чтобы люди ходили без одежды, как некогда в раю.

Почтеннейшего Апро, человека достойного поведения и строгих взглядов, неприятно задели эти фривольные речи; он позвал кельнера, чтобы расплатиться, и напустился на Коловотки:

— Такие слова не к лицу серьезному мужчине, Матяш. Подумай только, ведь если бы люди ходила в чем мать родила, то не было бы и обуви. А что стоил бы без нее мир? Что стоили бы мы с тобой?

И они пустились в философствования, рассуждая о великих проблемах бытия и предназначения человека, и, без сомнения, пришли оба к заключению, что мир был бы очень несовершенным и неполноценным без сапожников.

Но, к счастью, этого никогда не произойдет; наоборот, сапожники будут все более и более плодиться по мере того, как остывает мать-земля, а нога человеческая становится все изнеженней. Приумножилось их число и в городе, где происходила описываемая нами история. Над старой мастерской появилась новая вывеска: «Иштван Апро с Компаньоном». А среди клиентов был распространен отпечатанный типографским способом «циркуляр», в котором жирным шрифтом было набрано: «…Мне удалось получить в компаньоны правую руку знаменитого карлсбадского сапожного короля, или, иначе сказать, сапожного мастера королей, моего уважаемого друга Маннль-Хейна, — господина Матяша Коловотки, который в содружестве со мною, и т. д. и т. п. …» На полях этого документа красовались такие фразы: «Нет больше мозолей!», «Нет больше неизящных ног!» Словом, его милость Иштван Апро знал, что к чему.

Матяш Коловотки, прибыв к новому месту жительства, был поражен красотой Кати. Ничего подобного он не ожидал! Ему показалось, что перед ним какое-то волшебное видение. Толкнув в бок мастера, он спросил глухим, хриплым голосом: