Том 2. Повести - Кальман Миксат

— Шершинский! Что это? — вспылил горделивый Антал Балашша. — Вы, видно, подвыпили и забыли, с кем вы разговариваете?

Шершинский и сам уже понял, что зашел слишком далеко в своем легкомыслии, и попробовал отшутиться:

— Конечно, выпил, — сказал он со смехом и вытащил из-за пазухи фляжку. — А выпив, я всегда впадаю в тон, каким говорили мои предки в те короткие периоды, когда они царствовали. Удивительно короткие периоды. Настолько короткие, что летописцы даже не успели их зафиксировать. Ради бога, барон, простите потомка королей!

Балашша, рассмеявшись шутке, простил подпоручика, который был, в общем, милым и веселым парнем, — и сам тоже приложился к фляжке.

— А винцо неплохое, а? — заметил офицер. — Зато наше с вами положение дрянь! Негодяй попросту надул нас. А-яй-яй! Разрешите мне, господин барон, переговорить с моим солдатом, что устроился на крыше. Он у меня и в темноте видит. Может быть, хоть он заметил что-нибудь? А вы пригнитесь тем временем. На случай, если Круди где-нибудь вблизи. Чтобы не заметил двух силуэтов.

Барон, смастерив себе из кирпичей некое подобие скамеечки, присел на нее. Отсюда он слышал, как Шершинский разговаривал со своим жандармом:

— Ничего не видно, Гашпар?

— Ничего, господин подпоручик.

Но вдруг Шершинский взревел, как бык:

— Позор! Эй, жандармы, ко мне!

Из ям, из-за кирпичных штабелей в одно мгновенье ока высыпали жандармы. Маленькая полянка оживилась. В ночной мгле засверкали их кивера, зазвенели штыки.

— Что такое? Что случилось? — вскочил на ноги Балашша и зашагал к часовне (Балашши никогда не торопятся, а следовательно, и не бегают).

— Непостижимо! Непостижимо! — удивленно восклицал офицер. — Деньги исчезли с подоконника.

Барон покачал головой в состоянии фатального безразличия.

— Только этого нам не хватало!

— Если бы только деньги! А то ведь кто-то еще и вот этот сверток на подоконник подложил!

— Мои документы? — воскликнул изумленный барон. — Как же все это могло произойти? С неба, что ли, сверток упал?

— Провалиться мне на месте, если я хоть что-нибудь понимаю, — выругался подпоручик. — Тут замешано что-то сверхъестественное. Нечистая сила, а не человек! Будь при нас лошади, мы смогли бы его преследовать.

— Да, но кого? — возразил усатый капрал. — Не было здесь никого.

— Глупости! — остановил его офицер. — Привидений не существует. Здесь он должен быть где-нибудь! Прокрался незаметно в темноте к окошку. А без коней мы не можем помешать ему скрыться. Господин барон, — низко поклонился он Балашше. — Сожалею, что все так получилось, но на этом моя миссия окончена!

— Спасибо, — недовольно отвечал барон. — Однако я еще не прощаюсь. Я тоже пойду с вами до камышей. Там ведь и моя лошадь.

— Ах да, верно!

Молча спустились они в живописную долину Илине, туда, где Бадь уже входит в полную, силу и начинает вертеть мельничные жернова. Огромные камни вертятся под ее струями, как юла.

У зарослей камыша, сбившись друг к дружке, стояли лошади жандармов. Под ногами уже чавкала вода, и барон, не пожелав идти дальше, попросил:

— Эй, кто знает моего коня? Приведите его сюда.

Один из жандармов махнул рукой, отделился от группы товарищей и побежал вперед. Немного погодя он вернулся верхом, ведя в поводу и лошадь Балашша. Жандарм был щупленький, маленького роста, одежда висела на нем мешком, медный кивер был тоже велик ему и потому все время наползал на лоб. Барон взял от него поводья, протянул жандарму пятифоринтовик и, проговорив: «Спасибо, дружок!» — собрался уже вспрыгнуть в седло.

Но щупленький жандарм, покачав головой, не взял бумажки и тут же смешался с остальными товарищами, которые тоже успели взобраться на коней.

«Странный жандарм, — подумал барон, уже сидя в седле. — От денег отказывается».

И он невольно посмотрел жандарму вслед.

А тот тоже обернулся, помахал белым платком и удивительно знакомым голосом крикнул:

— Спокойной ночи, барончик! Барончик!

  Балашша вздрогнул, кровь в нем закипела. Барон схватился за голову: «Голос Мими. Боже! Или это только галлюцинация? Игра расшалившихся нервов? Плод разгулявшегося воображения, одурманенного запахами полевых цветов?!»

Барон снова поглядел вслед отряду жандармов, но они, все десять, слившись в темную массу, скакали уже к лесу.

Балашша ничего не понимал. Во всем происшедшем было нечто загадочное, уму непостижимое. Когда мог Круди, например, положить бумаги на подоконник? И этот голос! Что за голос мог это быть? Десяток раз он обдумал, перебрал в уме от начала до конца все подробности событий, происшедших с ним в последние дни, но так и не смог построить из них ничего сколько-нибудь последовательного. Сломав недоконченное здание доказательств, он начинал возводить его снова и снова, подобно тому как ребятишки играют в кубики.

Занятый своими размышлениями, барон добрался наконец до Новинской кошары. Начинало быстро светать. Звезды одна за другой забрались под голубое одеяло. Прохладный утренний ветерок покачивал камыши, на деревьях проснулись птицы. Только мотыльки, по двое, по трое приникнув к травинкам, качавшимся на ветру, все еще дремали.

Проезжая мимо домика чабана, барон подумал, что хозяин спит теперь в каком-нибудь шалаше на горном пастбище, а хозяйка его дома одна. О чем-то грезит она сейчас?

Одна мысль порождает другую. Барон подскакал к окошку постучался:

— Эй, хозяюшка, красавица, открой окно!

Ему показалось, что из дома доносятся странные звуки, как бы приглушенные вопли.

— Это я! Балашша! — громко закричал барон. Однако и на это не отворилось ни окно, ни дверь. Барон сердито хлестнул нагайкой по окну:

— Эй, почему не отворяешь?

Ему ответило сразу пять-шесть хриплых голосов:

— Мы не можем. Мы связаны. Ради бога, добрый человек, войди в дом, развяжи нас!

— А кто вы такие? — спросил удивленный Балашша.

— Жандармы, — ответили ему в три голоса.

— Что за черт, — прошипел барон. — Какие жандармы?

— Мы на поимку Круди ехали.

— Чепуха! Те скачут сейчас через Бролинский лес. Ничего не понимаю!

Но он уже начал понимать, и сердце его забилось больно-больно: значит, то была все-таки Мими?!

Спрыгнув с коня, барон, не привязывая его, бросился к двери. Но дверь была заперта. Тщетно тряс он ее, напирал плечом — она выдержала его натиск. Наконец барон нашел на дворе топор и колотил им по двери до тех пор, пока она с громким треском не раскололась надвое.

Проникнув в дом, Балашша понял все. Посредине избы, друг подле друга, словно кули с мукой, белели тела раздетых донага связанных парней.

— Вот это да! — воскликнул барон не без иронии. — Кто ж это вас так осрамил?

— Разбойники Круди, ваше сиятельство, — сказал один из парней, признавший Балашшу. — Вломились сюда вчера вечером, посбивали нас с ног, раздели и на наших глазах вырядились жандармами!

— Гм, вы хорошо отделались! Видно, порядочные они люди, — не спалили вас вместе с домом. А где же хозяйка?

— Тоже связанная сидит где-то в кладовке!

— А подпоручик?

— Здесь я, сударь, — донесся жалобный голос из-под лежанки. Вот куда засунули меня трусливые негодяи!

Балашша разрезал путы, после чего жандармы извлекли из-под кровати настоящего подпоручика Шершинского, который, представившись барону, тотчас же принялся жаловаться и пространно хвастать, какой у него был великолепный план захвата сразу всей банды. Если бы ему только не помешали… А теперь как ему выйти отсюда без платья? Ах, язычники, ах, варвары! И как грубо обошелся с жандармами негодяй Круди!

— Но ничего, — грозил офицер, — пусть он только попадется мне в руки. Спущу с него шкуру, выделаю у Крапецкого (есть такой перчаточный мастер во Львове) и сошью себе охотничью куртку или, по крайней мере, жилетку!

Тут подпоручик печально оглядел себя:

— Какой ужас! Снять офицерский мундир с меня, Шершинского, предки которого были когда-то королями. Aber nur kurze Zeit, liber Baron![78]

1901

КТО КОГО ОБСКАЧЕТ

 Перевод О. Громова

Уже само название показывает, что я увлеку своих читателей в Трансильванию. И к тому же в один из самых крупных ее городов, где проживает Иштван Апро.

Почтеннейший Иштван Апро — не какой-нибудь прославленный в истории витязь давних времен (таких охотно извлекают на свет божий писатели), а самый обыкновенный сапожных дел мастер наших дней (он и поныне еще живет и тачает сапоги), — такой, каких в Мишкольце, по крайней мере, сотня. Если бы речь шла только о сапогах, то, разумеется, не стоило бы утомлять читателя; однако господин Апро получил известность главным образом благодаря своей дочери — девице Каталине.