Непокорная тигрица - Джейд Ли

И оба быстро ответили друг другу:

— Со мной все в порядке. Ни одной царапины.

В комнате стало тихо. Они долго смотрели друг на друга, а затем еще раз огляделись по сторонам. Окончательно осознав, что здесь произошло, Анна тихо сказала:

— Все. Теперь я свободна.

— Рано или поздно, но я все равно бы сделал это, — так же тихо произнес Чжи-Ган. — Тебе не нужно…

— Нужно. На твоих плечах и так лежит тяжелая ноша. Этот груз я возьму на себя, — заявила она, поднимаясь на ноги. — Теперь мне уже не нужно никуда бежать.

Он кивнул, глядя на нее своими печальными глазами. Затем, посмотрев на мертвых мужчин, лежавших на полу, Чжи-Ган, словно повинуясь внезапному порыву, подбежал к ней и заключил ее в объятия. Все произошло так быстро, что Анна даже не успела вздохнуть. Она уткнулась лицом ему в грудь и, обхватив руками, со всей силой, на которую только была способна, прижала его к себе.

— У тебя есть записи Сэмюеля, — пробормотала она. — Теперь ты сможешь узнать, откуда еще, кроме Цзянсу, привозили девушек в его бордели. Надеюсь, ты все-таки положишь всему этому конец. Ты…

Чжи-Ган закрыл ей рот поцелуем. Его губы с такой силой прижимались к ее губам, что она почувствовала, как все ее тело задрожало от восторга. Он ласкал ее своим языком так, как будто заявлял о своих правах на нее. Она всецело принадлежала ему, и его язык, проникнув в ее рот, гладил ее зубы и легонько щекотал нёбо. Она полностью открылась для него. Она наполнялась им, как бы позволяя ему выжечь на себе клеймо, означающее, что отныне она является его собственностью.

Она теперь душой и телом принадлежала ему. И когда Чжи-Ган, тяжело дыша, отстранился от нее, она посмотрела в его глаза и поняла, что ей снова придется убежать. На этот раз от себя самой. Она уедет в Англию, но, поскольку жизнь в Китае стала частью ее души, она всегда будет вспоминать о ней с болью в сердце.

Из дневника Анны Марии Томпсон

1 января 1900 г.

Новый год, новый век и новое решение: я уезжаю из Китая. Палач преследует меня повсюду. Я ощущаю на себе его взгляд. Он ищет меня. Это не может быть правдой, ведь он даже не знает о моем существовании. Однако я чувствую его. Я просто больше не могу так жить.

Итак, я уезжаю. Я сяду на корабль и уплыву отсюда. Мне все равно куда. Наверное, в Англию. Может быть, мои дедушка и бабушка, увидев меня, изменят свое решение. Я стану их блудным сыном, вернее, дочерью. Они крепко обнимут меня и устроят в мою честь праздник. Может быть…

Но какое все это имеет значение? Я уезжаю, потому что палач идет по моим пятам. Если он найдет меня, то я уже никогда не смогу уехать…

Глава 19

Я с ужасом думаю о том, какой страшный приговор ожидает Англию на суде Божьем за все то беззаконие, которое наши соотечественники творили в Китае.

Чудесное исцеление от всяческого зла, несправедливости, тревог, печалей и преступлений против человечества заключается только в слове «любовь». Любовь — это божественная энергия, которая повсюду порождает и возрождает жизнь.

Анна молчала. Трупы уже убрали, стены и пол отмыли от крови, и ее руки еще были влажными после того, как она тщательно ополоснула их. И все-таки сейчас ей почему-то было очень хорошо. Ей казалось, что она выздоровела после долгой болезни или пришла в себя после тяжелой операции. Опухоль вырезали, пациент идет на поправку, и все теперь будет хорошо.

Она стояла возле двери и наблюдала за сидевшим у стола Чжи-Ганом. Его очки сползли на самый кончик носа. Он был полностью поглощен изучением лежавших перед ним расходных книг. В этот момент у нее снова защемило сердце. В последние несколько часов оно у нее часто болело.

Пришло время подумать о новой жизни, которая начнется у нее в Англии. Чжи-Гану не нужна белая жена, а у нее нет никакого желания оставаться в стране, где она познала столько горя. Во всяком случае она пыталась убедить себя в этом.

Сейчас ей не хотелось думать о будущем, и она подошла к нему, сказав то, что ей первым пришло в голову:

— Ты можешь читать по-английски?

— Плохо, — отозвался Чжи-Ган и посмотрел на нее. — Ты, я вижу, уже собрала свои вещи и подготовилась к отъезду.

Анна посмотрела на небольшой узел, который держала в руках. Вещей у нее было очень мало — два платья из прочной хлопчатобумажной ткани и шаль, в которую она их завернула. По английским меркам, конечно, крайне мало, но, пока она будет плыть на корабле, ей этого вполне хватит. Как только она снова ступит на твердую землю, то обязательно купит себе что-нибудь в английском духе.

— У меня есть деньги в Шанхайском банке. Я сниму их со счета и к вечеру буду уже на корабле.

— Это прекрасно, если, конечно, у тебя достаточно денег.

Она кивнула в ответ. Денег у нее было вполне достаточно, чтобы обустроиться где угодно.

— А что собираешься делать ты? — поинтересовалась Анна и приблизилась к Чжи-Гану почти вплотную. Ей хотелось в последний раз сократить расстояние между ними. — Тебе придется иметь дело не только с китайцами, но и с белыми. Долго ли ты сможешь водить их за нос, рассказывая эту сказку?

— Какую сказку? — спросил Чжи-Ган, прищурившись.

— О том, что Сэмюель жив и что ты управляешь от его имени, — спокойно произнесла она, уже догадавшись о его намерениях. Чжи-Ган надеялся, что преступная сеть, сплетенная Сэмюелем, просуществует еще довольно долго и ему удастся выследить всех торговцев опиумом и живым товаром, которые замешаны в этом деле.

Он медленно покачал головой.

— Наверное, недолго.

— Но ты все же хочешь попытаться, не так ли? Ты собираешься…

Чжи-Ган вдруг напрягся.

— Я — императорский палач. И я выполню свой долг. — Эти слова прозвучали как торжественная клятва. И все-таки это была какая-то мрачная клятва, наполненная болью и отчаянием. А та сила, с которой она была произнесена, являлась неотъемлемой частью самого Чжи-Гана. Она определяла предназначение этого человека и в то же время обнажала его сердце.

По крайней мере, подумала Анна, она облегчила его ношу, сделав хоть что-то полезное для этой несчастной страны. Если бы только…

— Что ты будешь делать в Англии? — спросил Чжи-Ган, с утомленным видом вставая из-за стола.

Анна растерялась от неожиданности.

— Я… разыщу свою семью, — сказала она. — Они примут меня с распростертыми объятиями и устроят праздник в честь моего возвращения. В этом я даже не сомневаюсь. А потом я буду пить чай и есть пончики до тех пор, пока не лопну.