Музыкальный приворот. Часть 2 - Анна Джейн

 - Да, госпожа, я, - скромно откинул назад тогда еще очень длинные, волосы папа. Кожаный шнурок, заменяющий ему резинку, был утащен и изжеван маленькой Нелли.

 - Я не госпожа, а Лариса Петровна, - строго сказала женщина.

 - Школьные формальности, - проворчал отец. Я покорно встала за его спиной.

 - Будьте любезны, садитесь, - предложила ему классная, до этого видевшая папу в самом начале первого класса.

 - Спасибо, милая, - сфамильярничал родитель.

 - Я вообще-то Виктория Андреевна, - смутилась классная, недавняя выпускница педагогического университета.

 - Спасибо, я наслышан о вас, - отвечал Томас.

 - Если наслышаны, то почему пришли только через неделю, а не сразу, как я вас вызвала? - недовольно спросила преподавательница рисования, которая была в школе еще и организатором.

 - А что, собственно, заставило вас вызвать меня? Я, знаете ли, занятой человек, а не джинн из бутылки, увы, не могу приходить по первому вашему повелению. - На самом деле, Томас все никак не мог заставить себя подняться так рано. Он в четыре утра только ложился спать.

 - Мы были вынуждены вызвать вас, так как нас тревожит возникшая ситуация с вашей дочерью Катей.

 - А что с ней не так? Катя, ты сделала какую-нибудь гадость этим милым дамам?

 Я отрицательно покачала головой.

 - Понимаете, на основе двух последних Катиных работ по рисованию, которые мне показала Лариса Петровна, - сбивчиво начала школьный психолог, - я сделала вывод, что у Кати проблемы.

 - Какие проблемы? - окинул ее откровенно заинтересованным взглядом Томас.

 - Психические отклонения. Это видно в ее рисунках. Поэтому мы так настойчиво хотели с вами поговорить, - и психолог начала рассказывать о моих возможных психических недугах. Пока она говорила, папа все больше и больше краснел и копил возмущение, чтобы потом начать пафосно обличать учителей, 'закостеневших в традициях' и 'не понимающих современного новейшего авангарда'.

 - Так это вы Кате всю эту гадость рисовали? - скептически спросила психолог.

 - Как грубо вы выражаетесь, милая! Вам показывают необычный рисунок, а вы сразу заводите свою песню: 'это ненормально, это психушка!' Что у вас за отсталая школа? Как вас учат художественным искусствам? Нет, сейчас в школах совершенно не понимают искусства и подгоняют всех под одну глупую планку! И вы хотите, чтобы дети были талантливыми? Нет, талант не подгонишь под определенную черту "можно-нельзя"! - раздухарился родитель.

 - А вы кто у нас такой? - вздернула подбородок учительница рисования, ненавидевшая, когда с ней спорят. - Критик?

 - Нет, я художник! - с апломбом отвечал родственник.

 - Да? - явно не поверила ему женщина. - И как вас зовут?

 - Нас зовут Томас Радов. Мы-с художники-модернисты, - с явным удовольствием отвечал ей папа. - Графоманы от ИЗО, так сказать, с немного мировым значением.

 Как оказалось, зря он грешил на мою учительницу - немного в современных тенденциях она разбиралась, и имя отца слышала. После его слов преподавательница вдруг резко поменяла свою точку зрения, объявив Томаса едва ли не современным гением. Педагоги потом в три соловья разливались перед ним, перехваливая, как только могли. Я уже больше никогда не парилась на рисовании - пятерки мне были обеспечены.

 Пока я вспоминала этот далекий эпизод из своего прошлого, Томас справился с кистью, беспечно кинул ее на мою кровать и начал:

 - Ты знаешь, обычно я не лезу в вашу жизнь в виду своих очень либеральных взглядов на воспитание детей, но...

 - Что ты этим хочешь сказать? - удивилась я.

 - Просто я вижу твою подавленность. Ты чем-то озабоченна. Вернее, была озабочена, а теперь сияешь, словно маленькое солнце семьи Радовых. Ничего не хочешь мне сказать?

 - Нет, - улыбнулась я. В самом деле, не буду же я отцу рассказывать всю эту идиотскую историю, заваренную непонятно кем.

 - А что с тобой все же было? Тебя кто-то обидел?

 - Нет, ты что. Просто я такая из-за зачетной недели. Почти ничего не выучила.

 - А, - тут же махнул рукой Томас, - не парься, то есть не беспокойся, я хотел сказать. Зачетной неделей меньше, зачетной неделей больше. Не сдашь, так...

 - Меня выгонят, - скороговоркой сказала я.

 - ...так восстановишься. Учеба в жизни - не главное.

 - Вот дурак, - засунул голову в комнату Леша, - Катька, не слушай его. Слушай дядю Володю Ленина. Учись, учись и вообще, поступай в аспирантуру. Будешь ученой дамой. Тогда тебе замуж даже выходить не надо будет.

 - Почему? - одновременно с папой спросил мы.

 - Наука тебе будет вместо мужа, - захохотал дядя и спросил, - я тут еще одну комедийку нашел. Кто будет смотреть?

 - Пошли, Катрина, посмотришь с нами, а поучишь завтра. Учеба не волк, тебя не съест. И не убежит - только ты можешь от нее убежать, - согласился Томас, и я все же отправилась с ними к телевизору.

 О зачетной неделе, Кее и прочих думать мне не хотелось. Разве что немного об Антоше.

 Нет, все-таки о Кее хотелось, а он, гад, даже не звонил и не писал. Это меня печалило, но я понимала, что это лучше, чем, если бы он ходил за мной, приставал - и это все перед носом Ниночки. Пусть лучше он со своим ущемленным и болезненным самолюбием оставит меня в покое. Алина лучше ему подходит, чем я. Они красивая пара... Страстная. Я же видела, как они друг на друга смотрят.

 Если мысли о Кее заставляли меня переживать, то ранним утром меня порадовал Антоша, чудик и, по совместительству, человек, рядом с которым я чувствовала себя уютно. Как он и обещал, курьер принес мне фотографии, положенные в большой бледно-розовый конверт и романтично перевязанные тонкой оранжевой ленточкой, а вместе с ними две красивые коробки. Одна из них, круглая, солнечного золотого цвета, оказалось набита неизвестными мне необыкновенно вкусными конфетами, обернутыми в фольгу. Все надписи на коробке были на французском, кажется, языке. Во второй коробке, тяжелой и весящей килограмма два, не меньше, обитой нежно-фиолетовым бархатом, гордо возлежала цветочная композиция, выполненная в виде сердца из множества роз и крупных белых цветов.

 Увидев это чудо, я даже рот рукой прикрыла - от удивления. Как же красиво. Действительно, это волшебно. Вот Кей до такого не додумался бы.

 Леша, вместе со мной успевший засунуть свой любопытный нос в подарки от Антона, присвистнул, вертя в руках коробки.

 - Ты все же стала Золушкой? - внимательно поглядел он на меня.

 - Леш, какой Золушкой? Пошли лучше чай с конфетами пить? - я сказала так специально - не хотела, чтобы беспринципный дядя увидел конверт и вырвал его у меня из рук, чтобы посмотреть, что там такое.