Сила культа. Что делает человека фанатиком и как этого избежать - Аманда Монтелл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как выглядят эти последствия? Копайте не глубже Джонстауна. Как только журналисты назвали жертв Джонстауна сектантами, их тут же отнесли к недоразвитому классу представителей человеческого рода. «Так публике было проще дистанцироваться от трагедии и ее жертв, отвергая их как слабых, легковерных, неприспособленных к жизни и недостойных посмертной славы», – писала Лаура Элизабет Вуллетт[36], автор романа «Красивый революционер», сочиненного по мотивам джонстаунских событий. «Тела не вскрывали. Семьям было отказано в своевременном возвращении останков родственников».
Возможно, самым значительным фиаско, вызванным демонизацией «последователей культа», стал эпизод с адептами «Ветви Давидовой» – жертвами печально известной осады Уэйко в 1993 году. Основанная в 1959 году, «Ветвь Давидова» представляла собой религиозное движение, восходящее к церкви адвентистов седьмого дня. На пике развития в начале 1990-х годов группа насчитывала около 100 членов, которые жили вместе в поселении Уэйко (штат Техас), готовясь ко Второму пришествию Иисуса Христа под авторитарным руководством Дэвида Кореша, утверждавшего, что он – пророк (как это делают многие эгоистичные лидеры новых религий). Обеспокоенные в силу понятных причин семьи адептов доложили о происходящем в ФБР, которое в феврале 1993 года попыталось взять штурмом резиденцию «Ветви Давидовой». Для «спасения последователей культа с промытыми мозгами прибыли несколько десятков агентов, вооруженных бронемашинами, винтовками и баллонами со слезоточивым газом. Но план штурма провалился. Он обернулся 50-дневной осадой, которая закончилась только после прибытия еще нескольких сотен агентов ФБР и применения слезоточивого газа, которым выкуривали сектантов из их укрытия. В итоге вспыхнул пожар, и около 80 сектантов погибли.
Вряд ли Кореша можно назвать невиновным во всем этом. Он был маниакальным и жестоким, и отчасти именно его упрямство стало причиной стольких жертв. Но свою роль здесь сыграл и страх, связанный со словом «культ». Если бы ФБР применило такое чрезмерное насилие к последователям более социально приемлемой религии, которая находится под защитой Первой поправки к Конституции, вероятно, это событие наделало бы гораздо больше шума. Однако осада резиденции «Ветви Давидовой» была санкционирована законом и одобрена обществом. «Религия является конституционно охраняемым институтом… и положение членов секты «Ветви Давидовой» в Уэйко выводит их из-под защиты государства», – объясняет Кэтрин Вессингер, религиовед из Университета Лойолы в Новом Орлеане. Возможно, ФБР отправилось «спасать» последователей секты, но, когда те погибли, мало кто из американцев волновался по этому поводу, потому что «Ветвь Давидова» не была церковью – она была «культом». Увы, такова семантика ханжества.
В классическом исследовании 1999 года известный стэнфордский психолог Альберт Бандура показал, что, если людей обзывали такими бесчеловечными кличками, как животные, другие участники охотнее били их током и причиняли им вред. Кажется, что ярлык «культ» может выполнять аналогичную функцию. Это не означает, что некоторые группы, которые могли или могут быть названы культами, безопасны, разумеется, многие из них опасны. И наоборот, слово «культ» настолько эмоционально заряжено и так сильно нуждается в объяснении, что оно само по себе не помогает нам установить: опасна ли та или иная группа? Мы должны приглядеться внимательнее, быть конкретнее.
Пытаясь найти менее предвзятый способ изучения нетрадиционных духовных сообществ, многие ученые использовали нейтрально звучащие термины, такие как «новые религиозные движения», «эмерджентные религии» и «маргинализированные религии». Но, хотя эти фразы хороши в научном контексте, я полагаю, что они не совсем точно отражают суть «КроссФита», многоуровневых маркетинговых компаний, университетских театральных программ и других, трудно поддающихся категоризации учреждений, присутствующих в континууме влияния. Нам нужен более универсальный способ описания сообществ, которые так или иначе напоминают культы, но не обязательно связаны с религией. Вот почему мне нравится слово «сектантский».
V.Я росла, очарованная всем, что связано с «культами», главным образом из-за моего отца. Ребенком он не по своей воле попал под влияние одного из них. В 1969 году, когда папе Крейгу Монтеллу было 14, его покойный отец и мачеха решили принять участие в только что созданном контркультурном движении. С юным Крейгом и двумя его сводными сестрами младенческого возраста они переехали в отдаленную социалистическую коммуну Синанон в пригороде Сан-Франциско. В конце 1950-х годов Синанон начал деятельность как реабилитационный центр для наркоманов, другими словами, «торчков», но позже круг участников расширился и стал принимать также ненаркозависимых «любителей образа жизни». В Синаноне дети жили в бараках вдалеке от своих родителей, и никому не разрешалось работать или ходить в школу за пределами коммуны. Некоторых участников заставили побрить голову, многие супружеские пары были разлучены, и бывшие мужья и жены получили новых партнеров. Но все жители поселения, безо всякого исключения, должны были играть в Игру. Она была ритуальным мероприятием: каждый вечер члены коммуны собирались в небольшие кружки и принимались часами прорабатывать свои ошибки. Эта практика являлась важнейшей составляющей жизни Синанона, на самом деле тамошняя жизнь делилась на две семантические категории: в Игре и вне Игры. Эти конфронтации были представлены в качестве групповой терапии, но в реальности являлись формой социального контроля. В Игре не было ничего смешного, она длилась каждый вечер часами и могла быть враждебной или унизительной для игрока, при этом все-таки сохраняла «игровой элемент». Как выяснилось, эта разновидность экстремальной «правдоискательской» деятельности не является чем-то необычным в культовых группах. Джим Джонс проводил подобные мероприятия под названием «Семейные собрания» или «Встречи катарсиса»: для этого все последователи устраивали «среды» в Материнской церкви и собирались по вечерам. Во время этих встреч всех, кто каким-либо образом оскорбил группу, вызывали на Этаж, чтобы их друзья и близкие могли «оклеветать» их, и таким образом доказать свою преданность Делу. (Подробнее об этом во второй части книги.)
Я выросла на рассказах о Синаноне, услышанных от отца, который сбежал оттуда в 18-летнем возрасте и в итоге стал успешным нейробиологом. Теперь его работа заключается в постановке трудных вопросов и поиске ответов на них, а также в поэтапных доказательствах выдвинутых гипотез. Отец никогда не скупился на рассказы, потакая моему наивному любопытству и повторяя одни и те же истории о мрачных бараках Синанона и скудной пище, о том как в 15 лет встретился с биологом общины, доверившим ему медицинскую лабораторию. Пока мальчишки его возраста за воротами Синанона ссорились друг с другом
