Когда зацветут тюльпаны - Юрий Владимирович Пермяков

— Эх, ты-ы-и, — чуть не плача, тянет Климов. — Что ты понимаешь, а? Ничего ты не понимаешь. Ведь завтра уезжаем, в сте-е-епь… — Поднял узловатый указательный палец. — Ругаешься вот, а я на совещании выступал, мне Вачнадзе руку жал, спрашивал: «Не подведешь, Иван Иванович?». Не подведу, говорю, Лазарь Ильич, полная надежа на меня у вас должна быть. Во, поняла?

— А налакался-то зачем, налакался-то?

— Ды… как жа? — Климов даже квадратную ладонь прижал к груди для пущей убедительности. — Как жа? Ведь случай какой, как не выпить? Зашли после совещания в ресторан и выпили — все чин чином, как полагается. Мастер наш, на что непьющий, и то выпил.

— Столько же, сколько и ты?

— Все поровну, — храбро соврал Климов. — Ни на грамм меньше… И Вачнадзе тоже… Только вот Гурьев… Несколько рюмок «Цинандали» высосал и ушел быстренько… Не люблю я его, рабочего человека сторонится — вишь ты, начальство! Не-ет, не нашенского племени он человек… У буровика, ежели он настоящей пробы, душа нараспашку — каждый заглянуть может…

— Ну, понес, — перебила его Настя. — На себя посмотри, а потом других суди. Сам сейчас не знай на кого похож, сапог снять не можешь…

Но упоминание о Кедрине и Вачнадзе произвело на Настю впечатление. Их она уважала и постоянно ставила в пример мужу. Ей очень хотелось, чтобы Иван походил на них.

…Познакомилась она с Иваном в своем родном заволжском городе Пугачеве, где он учился на курсах бурильщиков. Встретились случайно, на танцах. Пригласил на вальс, она пошла, разговорились. С тех пор и начали встречаться. С каждой новой встречей ей все больше и больше нравился этот несколько грубоватый, но прямой человек, с ласковыми васильковыми глазами пол нависшими белесыми бровями. В любви он не объяснялся, но и без этого она видела: любит. Закончив курсы, он предложил ей пожениться, и она согласилась.

Работал Климов хорошо. Об этом все говорили, даже в газетах писали. И она гордилась своим «мужиком», хотя и не показывала этого на людях. В доме был достаток — Иван зарабатывал хорошо. И только одно беспокоило ее: любил Иван при случае выпить, а под хмельком начинал вдруг хвастаться, как мальчишка:

— А читала в областной газетке, Настасья?

— Что?

— А там опять про твоего благоверного статейку пропечатали. Ничего статейка, мне нравится. Бурильщик Климов еще может кое-чего. Как думаешь, может, а?..

А утром, когда проходил хмель, неуклюже извинялся:

— Ты, Настасья Петровна, того… этого… не принимай близко к сердцу… Нельзя мне много пить — не буду больше…

Но проходил месяц, другой, подворачивался какой-нибудь случай, и он забывал про свое обещание.

Вот и сегодня. Пришел поздно, с тяжелой головой. Горько и обидно слушать его никчемные оправдания. Зачем оправдывается, зачем хвастается?

И все-таки упоминание о Кедрине и Вачнадзе немного успокоило Настю.

— Ладно уж, стаскивай сапожищи-то… Ужинать будешь?

Климов ожил, заулыбался.

— Давно бы так… А то пилит без передыху, аж тошно становится… Ты помоги мне, сапог никак не сниму, застрял, проклятый, — ни туда, ни сюда…

Настя облегченно вздохнула: муж в одно мгновение стал прежним — веселым, разговорчивым, насмешливым. За его грубоватостью она почувствовала смущение, просьбу о прощении. Этот его тон был знаком ей. Ласково посматривая на мужа, тихо сказала:

— Ты не сердись, Ваня… Обидно ведь мне. Наташка весь вечер ждала: папа да папа… Хотелось нам побыть с тобой… Как я буду здесь, одна-то?

Стащив сапоги, она уткнулась ему в колени, всхлипнула.

— Брось, Настасья, — осторожно трогая своей грубой ладонью ее голову, заговорил Климов. — Аль впервой? Ну, успокойся, не хлюпай… Баба ты крепкая, управишься… А что касаемо меня, так ты не думай… я про тебя не забуду… Эх ты, лебедушка моя! Сто лет проживу и все время говорить буду: всем взяла — что лицом, что по хозяйству, что по женской части… Да и характером бог не обидел…

Настя подняла заплаканное лицо. Это был он, ее Ваня, которого она так любила, за которого не пожалела бы жизни. Только он может сказать такие слова и вложить в них столько теплоты.

А он говорил:

— И чего разревелась? Радовалась бы, что муж уезжает… Эх, ты-и-и, дуреха…

…Ночь над землей. Спит городок. Тихо на заснеженной улице. Пройдет запоздавшая автомашина, чуть слышно продребезжат стекла в окнах, и опять все затихает в морозной ночи. Не спят супруги Климовы. Крепко обняв жену, он говорит ей чуть хрипловатым голосом:

— Ты, Настасья, береги сынишку, смотри не простуди. Дел по хозяйству у тебя не очень много, так что детишки — это твое первейшее дело. Ну и про себя, конечно, не забывай… Поняла?

— Поняла, Ванюша, — шепчет Настя и крепко прижимается к мужу.

* * *

Настя поднялась, чтобы покормить грудью ребенка. В это время и услышала тихий, но настойчивый стук в окно.

— Вань, а Вань, — позвала она мужа, толкая его локтем в спину, — проснись-ка…

— А? Чего? — встрепенулся Иван Иванович и сел в постели. — Уже пора?

— Стучит кто-то. Посмотреть надо.

— Фу, черт!.. Померещилось тебе, что ль?

В окно опять постучали.

— И правда стучат. Кого ж это принесло? — недовольно заворчал он, потягиваясь. — Поспать людям не дадут…

— А ты иди, иди, может, какое важное дело.

Одевшись, Климов вышел на крыльцо.

— Кто там? — позвал он.

У калитки послышался легкий скрип снега.

— Это я, дядя Иван, — раздался знакомый голос.

— Да это… никак Галина Александровна? — Климов торопливо сошел с крыльца и заспешил к калитке. — Так и есть… Проходи в дом, холодно тут…

— Ты подожди, дядя Иван. Я не в гости пришла…

— Вижу, не в гости. По ночам люди с чемоданами в гости не ходят, — пробурчал Климов, перебивая Галину. — Давай сюда свое приданое…

Но Галина упрямо продолжала:

— Я пришла проситься на квартиру. Пустишь? Лучше сразу сказки.

Климов разозлился.

— Да ты что? Смеешься надо мной? — повысил он голос и вырвал из ее рук чемодан. — Мой дом — твой дом, нечего тары-бары разводить. К своим людям пришла…

Они вошли в комнату, впустив за собой облако морозного воздуха, волнами разлившегося по полу.

— Настасья, — тихо позвал жену Климов. — Посмотри, кто к нам пришел…

Из спальни, с ребенком на руках, выглянула Настя.

— Галюша! Милая! — воскликнула она и опять скрылась. Из-за дощатой перегородки, отделявшей спальню, донесся ее торопливый голосок:

— Спи, маленький, спи… Баю-бай, баю-бай…

8

Галина открыла глаза и не сразу поняла, где находится. Потом вспомнила: у Климовых!

Из-за стены донеслись приглушенные голоса дяди Ивана и Насти. Дядя Иван, как обычно, ворчит, кашляет. Настя на чем-то настаивает.

— Ну, хватит, — соглашается