Когда зацветут тюльпаны - Юрий Владимирович Пермяков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я буду дома работать… Все, все делать: мыть полы, стирать, варить…
— Глупенькая ты моя, — грустно улыбнулась мать и прижала голову дочери к груди. — Ведь ты еще не умеешь ничего, ничего…
— А ты научи, мама…
— Мне давно нужно было научить тебя, но… Ах, и что это тебе в голову взбрело! Я и сама управлюсь со всем…
И — как это помнится! — Галина тогда впервые почувствовала себя взрослой. Глядя прямо в глаза матери, она сказала ломким посуровевшим голосом:
— Я не хочу быть белоручкой. Мне подружек стыдно, мама… Нехорошо это…
Мать задумчиво помолчала.
— Да, девочка, я виновата перед тобой. В наше время таким, как ты, нужно уже все уметь. Нужно уметь любить работу…
Галина удивилась:
— Любить работу… Это как?
Мать не смогла объяснить. Она ответила просто:
— Каждый человек должен работать, дочка… — и заторопилась: — Конечно, взрослый человек, а такие, как ты, должны учиться — ведь это тоже работа…
Галина не поняла, хотя ее поразили слова матери о том, что учеба — это тоже работа. Но какая же это работа — читать, писать, учить немецкие глаголы?
Мать сокрушенно покачала головой:
— Ах, Галюха, Галюха, беда мне с тобой… Ну, что ж, помогай маме, я не возражаю…
И Галина начала учиться «любить работу». Она и пе подозревала, как много нужно сделать, чтобы в квартире, например, было чисто и красиво. Помыть полы или подмести их — это далеко не все! Прибрать постели, стереть пыль с мебели, полить комнатные цветы, почистить посуду, выбить бесчисленные покрывала, половики, ковры — на все это нужно много времени и сил. А ведь нужно еще приготовить домашние задания, пойти в очередь за хлебом, чтобы отоварить карточки, принести воды из колонки… Дня не хватало, поэтому так и повелось: поднималась с постели мать — поднималась и дочь, мать уходила в столовую, дочь — в школу. После занятий Галина садилась за выполнение домашних заданий, а потом уже принималась «вертеться, как белка в колесе» — это мать так говорила…
Через год брат Анатолий уехал в далекий среднеазиатский город. Он увлекался живописью, мечтал стать художником. После него остались толстые альбомы с копиями картин известных мастеров да исписанные акварелью стены, на которых были изображены битвы старинных рыцарей, закованных в железные кольчуги, латы и панцири, черноморские матросы, бросавшие связки гранат под фашистские танки. Анатолий любил изображать баталии.
Галина и мать провожали его на вокзал. Мать все вздыхала:
— И как ты будешь жить без нас, сынок, не представляю… Ты же такой непрактичный, беспомощный…
А Толька, то и дело протирая очки, злился:
— Ну, чего вы?.. Маленький я, что ли?..
А мать не унималась:
— Толик, прошу тебя, береги глаза, не переутомляйся… И пиши нам, не забывай, каждый день пиши… По ночам не рисуй и не читай лежа…
В этот день Галина впервые увидела, как постарела мама. Лицо ее изрезали тонкие морщинки, волосы поседели, глаза, когда-то удивительно прозрачные, потускнели, словно выцвели. Ох, как было жаль ее! И Галина тогда же решила никогда не покидать свою маму — самую любимую, самую единственную.
Но закончила десятилетку и… забыла о своем решении. «Хочу быть инженером, как папа», — сказала она, пряча глаза, и мать не возражала. Даже не заплакала, хотя Галина видела, как упоминание об отце ударило ее по сердцу — он погиб, и боль утраты была еще свежа!
Мать молча собрала дочь в дорогу, обняла, поцеловала и тихо напутствовала:
— Счастливо тебе, девочка.
Она не поехала на вокзал, а дочь не осуждала ее за это — лишнее расстройство, а проститься можно и дома. С любовью и жалостью к своей маме уехала Галина в Москву…
…Возвратилась она в Бугуруслан, этот маленький город нефтяников на Кинеле, уже молодым инженером. Здесь она и встретилась с Гурьевым.
3
Любила ли она Гурьева? Первое время, кажется, любила. Во всяком случае, он нравился ей. У них были общие интересы: она работала начальником участка, а он — главным инженером конторы бурения. И семейная жизнь складывалась будто как нужно. Но вскоре появились и разногласия. Она знала, что они неизбежны, но не предполагала даже, как остро и болезненно будет воспринимать их. Началось с пустяка: не посоветовавшись с нею, Никита нанял домработницу — толстую, неопрятную старуху, чрезмерно любопытную и жадную.
— Неужели ты не понимаешь, что унижаешь меня перед этой… старой женщиной? — сказала Галина, когда осталась с мужем наедине. — Разве я не в состоянии смотреть за квартирой, не сумею приготовить завтрак, ужин?
— Ты неправильно поняла меня, — оправдывался он. — Мы все время пропадаем на работе, обедаем кое-как и где придется… Это же для нас лучше — домработница…
Галина горько усмехнулась.
— Это лучше для тебя, а не для меня. Ты прекрасно знаешь, что на обед я не могу приходить.
— Поверь, Галина, я хотел… думал, что тебе легче так будет…
Галина вспыхнула:
— Если ты видишь, что я устаю и не успеваю управляться с уборкой в квартире, со стряпней, так будь добр, помогай жене, а не перекладывай свои обязанности на плечи старухи!..
Гурьев побледнел. Сощурив близорукие глаза, он грубо выругался и процедил сквозь плотно стиснутые зубы:
— Я женился не для того, чтобы возиться с кастрюльками. Может быть, ты заставишь меня стирать белье, мыть полы?.. Красиво это выглядело бы, представляю себе…
Они поссорились. Галина проплакала всю ночь.
От услуг старухи отказались, но в отношениях супругов что-то изменилось, появилась необъяснимая настороженность, ожидание чего-то.
Вскоре произошла и вторая ссора, еще больше разъединившая их. В тот день Галина опять задержалась на работе (это часто случалось) и пришла домой поздно вечером. На улице лил затяжной дождь, дороги развезло, и ей пришлось идти с работы пешком. Промокшая, уставшая, она остановилась на пороге и крикнула утомленно-весело:
— Никитушка, спасай, тону!
Муж не ответил. Он сидел за круглым столом и читал газету, закрыв ею лицо.
— Никита, — позвала она опять и растерялась. — Ты почему не отвечаешь?
Никита молчал, словно его не было в комнате. С нее ручьями стекала дождевая вода, и на полу образовались грязные лужицы. Переминалась с ноги на ногу и ждала ответа. Но Никита молчал. И вдруг она почувствовала себя такой одинокой и ненужной здесь!.. Захотелось повернуться и уйти — в ночь, в дождь, куда глаза глядят.
— Ты меня слышишь? — спросила она совсем тихо.
— Слышу, — донесся из-за газеты равнодушный голос.
— А почему же молчишь? Что-нибудь случилось?
— Нет, ничего не случилось… Я просто очень устал и проголодался. Пришел домой, а поужинать нечего…
— Та-ак, — протянула она, чувствуя, как в груди закипает что-то горячее
