Антропология общения и творчества - Андрей Юрьевич Панов

— человек не удержался в общении, не выдержал общения. В этом тайна грехопадения, которую невозможно выразить в рациональных терминах. Но одно можно сказать точно — оно свершилось на путях общения человека с Богом, а не в каких-то только лишь личных "размышлениях" человека, как часто представляют. Именно в общении с Богом человек однажды натолкнулся на что-то, что привело к грехопадению. Тайна общения предполагает общность, пространство общего, и сам акт общения становится расширением этого пространства общего. Всякая же чуждость означает разрыв в общности, разрыв общения. В общении с Богом человек однажды натолкнулся на "чувство" чуждости Бога. Возможно, эта чуждость оказалась вызвана сознанием величия, недостижимого совершенства, бесконечной высоты Бога, рядом с которым человек почувствовал себя слишком малым, чуждым такого совершенства и такой высоты. Бог предупреждал человека, что на его пути такое искушение может возникнуть, но его можно и нужно преодолеть и "не есть от плода дерева". Человек же в тайне своей свободы поддался этому искушению, отчасти и потому, что не был искушён, на опыте не изведал ещё и поэтому не знал того зла и страдания, к которым может привести такой выбор. Всё нарастающее сознание чуждости приводило к утрате общности и общения, человек замыкался в себе, в нём действовало "дурное воображение", а потому и весь мир, и Бог, и сам человек для себя становился чуждым, внешним и объектным — совершалось отпадение от общения, совершалась объективация мира.

В падшем состоянии у человека осталась жажда общения и общности, но попытки её удовлетворения обернулись поистине трагической историей. Чтобы разобраться в этой истории, необходимо хотя бы в общих чертах увидеть саму сущность общения. Как было сказано, общение предполагает общность двух субъектов — в этой общности, уже данной, начинается общение, и в общении происходит расширение пространства общего. Бесконечность расширения и углубления общности возможна потому, что человек непрестанно творит собственное личностное содержание, а в общении не только обнаруживается, но и созидается, творится это "общее". Поэтому на глубине само творчество есть плод общения как созидания общего. В общении пространство "общего" становится миром, в котором обитают общающиеся и который они непрестанно творят, — миром, который для них общий. Поэтому это "общее" — универсально, но не "общеобязательно", оно созидается совместно изнутри, а не даётся извне. Все, пребывающие в общении, творят собственные общие миры, которые есть и условие, и плод их общения. Но поскольку и сам человек есть микрокосм и отдельный мир, общение всегда созидает общие миры на стыке личных миров, и эти новые общие миры общения созидают, обогащают и в действительности составляют само содержание собственного личного мира каждой отдельной личности. Личностные микрокосмы всегда составляются в приобщении к другим микрокосмам и никогда не могут быть изолированы и замкнуты в себе. Поэтому понятно, почему человек без других, без общения просто не может существовать. Но отсюда же следует, что человек не может существовать без творчества, и что само творчество есть реализация общения, и общение приводит к подлинному творчеству. При этом общение и творчество нельзя отождествить, хотя и невозможно отделить, общение в известной степени шире и первичнее творчества, в общении есть момент чистого созерцания, удивления, принятия другого как другого, в то время как творчество становится реализацией и осуществлением общения как совместности, как взаимопроникновения. Творчество — это великая красота и бесконечная перспектива общения.

Подлинное общение и творчество и в падшем мире остаются единственными источниками радости и надежды. Но здесь они наталкиваются на существенную трансформацию. Объективация мира и человека делают их почти невозможными, и в целой жизни человека могут являться лишь малые мгновения приближения к ним. В грехопадении человек сначала почувствовал чуждость мира и даже самого себя, и первичный ужас давления мировой данности привёл к бегству в собственную закрытость. Если весь мир стал для человека закрытым в себе, чуждым объектом, стремящимся задавить человека, то и сам человек стал для мира закрытым объектом — это был акт самозащиты. Так сформировалось наше сознание, в основе которого — разделение на субъект и объект. Затем в человеке снова проснулась жажда общения и общности, но удовлетворял он эту жажду обычно на ложных путях: в избранных и изолированных от остального мира объективациях, которым он придавал значение священных. Человек захотел слиться, с одной стороны, с коллективом, с родом, а другой стороны — с природными силами, с космосом. Это слияние есть суррогат общения, поскольку в нём совершается утрата собственной индивидуальности, растворение собственного существования в "общем", потеря личного духа. Это основные формы человеческого рабства и по сей день. Человек внутренне жаждет общения, общения в свободе, но весь давящий объективный мир говорит о невозможности удовлетворить эту жажду, и человек непрестанно страдает от этой беспокойной и жгучей жажды, и он ищет и находит пути прекращения или уменьшения этих страданий — в отказе от себя, в рабстве объективированным реальностям, в обретении общности любой ценой с частными явлениями этого мира. В сущности, это есть стремление к духовному самоубийству. Появлялись даже мысли, что раствориться можно даже в Боге, понятом, конечно, объективированно, как продукт человеческого сознания. И вот уже всю человеческую историю хотят раствориться то в роде и семье, то в государстве и обществе, то в церкви и традиции, то в идее и идеологии, то в природном мире и во Вселенной. Стремление к такому растворению себя есть всегда, когда человек признаётся лишь малой частью чего-то большого и великого. Это есть собственное отчуждение в объект. Поскольку всё в мире, как и сам человек, превратилось в объекты, замкнутые и закрытые в себе, то и общность стала возможна только путём поглощения одного объекта другим.

Даже в древние эпохи и так или иначе во все времена, хотя особенно ярко и серьёзно это проявилось уже в Новое время, происходила реакция против поглощения субъекта объектом. Нередко эта реакция была условной, и человек бежал от рабства одной объективации и попадал в рабство другой. Но всё же стремление к освобождению как духовное восстание имело место, хотя часто это приводило к крайним формам индивидуализма. Человек мог снова ощутить собственную субъектность, собственное уникальное существование, свой экзистенциальный центр — и это уже большой шаг в пути человека. Этот шаг даёт человеку возможность вернуться к собственной глубине, но при этом обнаружить и трагическое положение собственного существования, снова встретиться лицом к лицу с ужасом грехопадения, с угрожающим объектным миром и при этом со жгучей жаждой общения и творчества, которую невозможно удовлетворить в этом мире. Этот шаг