Антропология общения и творчества - Андрей Юрьевич Панов

связан с большим страданием, и в культуре он породил немало болезненных явлений. Важно, чтобы этот шаг не привёл к срыву обратно в рабство, с одной стороны, и привёл к следующему шагу, с другой стороны. Индивидуализм вернул человеку его самого, но вновь обретенное личное начало должно получить своё содержание в общении и творчестве. Но для общения нужна общность, и субъекту нужен субъект — всегда таковым для человека остаётся Бог, и всякое подлинное творчество, культура и искусство есть так или иначе плод этого общения с Богом, пусть даже человек может это не вполне сознавать, быть может, в борьбе за личную свободу против объективированного понимания Бога. И таковым же субъектом для человека может стать другой человек, если окажется возможным взаимное движение навстречу. Но в объективированном мире общение и творчество крайне затруднено, и для хотя бы немногих прорывов к их подлинности нужно немалое усилие в сопротивляющейся среде. Продукты культуры несовершенны и объективируются, лишь отчасти являя в себе первичный замысел и вдохновение для тех, кто может это почувствовать и увидеть. И особенно может вырождаться в объективированной реальности общение между людьми. Общее для людей может быть чуждым для их подлинной экзистенциальной глубины. Для подлинного общения общее должно иметь вечное значение. Общение требует сосредоточения и усилия, но оно часто развеивается, отвлекается, останавливаясь на поверхности, и тогда объектность в том или ином снова поглощает и останавливает человека. Закрытые монады могут взаимодействовать и контактировать, обмениваться сообщениями. Но для общения, для прорыва к экзистенциальной общности человек должен преодолеть слои объектности, во-первых, внутри себя самого, а во-вторых, в другом, и на каждом этапе может произойти срыв. Но в конечном счёте обретённое общение и его творческое свершение всегда имеют измерение вечности, и это уже предвосхищение преображённого мира.

Творчество и свобода. Дары Духа

Человек создан свободным творцом. Это значит, что без свободы и без творчества человек теряет свою человечность. Свобода и творчество глубочайшим образом связаны между собой. На глубине свобода не есть возможность выбора между несколькими заданными вариантами и даже не выбор между добром и злом — таково только крайне ущербное и ущемлённое отражение свободы в падшем мире. Свобода для творчества и в творчестве. Творчество есть актуализация свободы в общении. Свобода стоит перед бескрайней бездной "ничто", перед бесконечностью возможностей, чтобы из ничего вывести в пространство общения, в мир нечто, новое и небывшее. Свобода не связана с простым переформатированием формы, с приданием формы материалу, свобода глубже, а всякое созидание формы уже вторично творчеству в свободе. Свобода — не гигантская песочница, в которой можно сделать всё, что угодно. Нет, в ней нет ни "песка" (материала), ни предполагаемого набора форм, в ней нет ничего объективированного, "природного", фиксированного, заданного. Но свобода есть "ничто" не в смысле пустоты, а в смысле потенциальности всеобъемлющей бесконечности миров. Свобода — совершенное "ничто" и потому потенциально абсолютное "всё". В ней нет никакой обусловленности, предопределённости, причинной зависимости. Свобода связана с самим действием и, более того, с самим существованием экзистенциального центра "Я" человека. Вкоренённость такой свободы в человеке роднит его с Богом. И весь мир есть творчество свободы Бога и человека в их общении, но падший мир — двойственен в своей истории, и сама его падшесть есть человеческое творчество, укороненнёное в свободе человека и отразившее срыв в общении с Богом. Не Бог "наказывает" человека падшим миром, а сам человек творит падший мир, творит свободно. Но здесь свобода уже выходит из общения, нарушает его, и потому падший мир — уже не "общий" с Богом, и в нём Бога нет. Парадоксально можно сказать, что грехопадение — это акт общения человека с Богом, но такой акт, который выходит из этого общения, он внутри этого общения и вне его одновременно. Потому падший мир мог стать продуктом творчества человека в общении с Богом. Зло и стало таким свободным актом общения, его разрывающим, из него выходящим. Потому зло — это творчество чуждого, противного "общему" в общении. Но это же значит, что зло есть всё же продукт творческой свободы в общении. При этом же зло приводит в утрате общения, а значит и творчества, которое всегда может реализоваться только в общении. Утрата же возможности творчества означает утрату свободы. И тогда венцом утраты общения, творчества и свободы оказывается экзистенциальная смерть. Но путь к полной смерти — это путь долгий и сложный, и выход из общения совершается постепенно, его невозможно прервать полностью и во всём — слишком многим человек связан с Богом, и потому рудименты их общения остаются всегда, пока человек жив. До смерти человек проходит через опыт рабства, утраты свободы.

Таким образом, свобода может быть направлена на выход из общения, что будет означать утрату свободы, и это свобода к рабству. Свобода головокружительна, безмерно велика и необъятна, а её реализация в творчестве общения трудна, поскольку в известном смысле её ограничивает. Творческий акт всегда исходит из свободы, но он и ограничивает свободу, синтезируя определённый выбор свободы — не в смысле выбора из заданных вариантов, а в смысле актуализации конкретного содержания. Свобода есть призвание человека, и человек призван к свободе, которая ведёт его в высоту, к реализации его самого как человека, но свобода трудна и в начале, и в конце. Поэтому свобода и может быть направлена к отказу от свободы, то есть к рабству, к миру зависимости, предопределения, законности, причинности, объектности. Последним актом человеческой свободы должно было стать творчество объективированного мира, в котором свободы, как и творчества, уже не будет, но будет торжество законов, абсолютной случайности и навсегда закрытых объектов, эволюция, перераспределение материи и заданные готовые формы. В этом мире не может быть ничего по-настоящему нового и неожиданного. Но такой мир не мог до конца сложиться: в нём остались проблески иного мира, Бог не покинул человека, и человек сохранил остатки свободы. Произошло падение, произошло чудовищное искажение мира и человека, но это стало частью экзистенциального пути человека, для которого ещё открыта возможность возвращения к Богу, возвращения к свободе, творчеству и общению. Человек в падшем мире изживает искушения свободы, проходит через экзистенциальный опыт познания добра и зла. И это не наказание человека Богом, это акт самой человеческой свободы. Человек сам привёл себя в падшее состояние, но человек и сам, хотя и не без помощи Божьей, может вывести себя из этого состояния. Но в глубине это процесс всецело богочеловеческий, в котором человек не