Пария - Дэн Абнетт

— Игрушки? — спросила я.

Он кивнул.

— Да, они предназначены для игры. Модели для детских забав.

— Это модели оружия? Снарядов?

— Ракет, — произнес он. — Ракет для космических путешествий. Не удивляйтесь, мамзель Ресиди. Первые шаги с Терры в космическое пространство были сделаны именно на таких кораблях, использовавших химическое топливо.

— Я знаю историю, сэр, пусть даже многие ее частности, касающиеся древних эпох, потеряны. Но это действительно так? Они действительно летали на топливе из нефти?

Он снова улыбнулся.

— Не думаю, что эти штучки когда-нибудь летали, — произнес он. — Полагаю, это сильно упрощенные модели машин, которые действительно могли существовать. Примитивное воплощение идеи об их полетах. Но я показываю их вам из-за их возраста. Насколько я знаю, ваш наниматель — большой любитель древностей.

— К какому времени они относятся? — спросила я.

— Это можно установить лишь приблизительно, — ответил он. — Незадолго до века Битв и Технологий. Думаю, они из До-Системного века, это примерно первое тысячелетие Эпохи Терры.

— Как? Тридцать восемь или тридцать девять тысяч лет назад?

— Возможно. Космические корабли, которые выглядели так, уносили первых представителей нашего вида к неизведанному, — произнес он. — Благодаря им возник «Блэкуордс». Семья основателей нашего бизнеса возвысилась благодаря этим путешествиям.

— Я уверена, что мой наниматель оценит их по достоинству, — заверила я. — Какую цену вы хотите?

— Меньше, чем они стоят на самом деле, — сообщил он.

— А эти метки на бортах ракет, — спросила я. — Красные буквы С.С.С.Р. Что они означают?

— Никто не знает, — ответил он. — Никто не помнит этого.

Вечером я возвращалась в Зону Дня. Я шла, поднимаясь на Хайгейтские холмы, а последние лучи закатного солнца насквозь пронзали тускло-черные громады доходных домов и жилых многоэтажек по обеим сторонам Шоссе Бородина и огромного, глубокого, как каньон, Спуска Орфея.

У парапета на западной стене Схолы Орбус я заметила группу сестер — они собрались около выстиранных простыней, развешанных для просушки на северном ветру. В своих красных одеяниях и накрахмаленных белых апостольниках они казались крохотными фигурками, выставленными на краю обветшавшей серой стены — но сестра Бисмилла увидела меня и приветственно помахала рукой.

Я всегда любила встречаться с нею, когда представлялась возможность — посидеть, выпить по стаканчику чая и поболтать о прошлых временах, или просто окликнуть, чтобы поздороваться. Она ведь, в сущности, воспитала меня.

Я поднялась по каменной тропе, осклизлыми уступами вгрызавшейся в край холма, и миновала подъездной путь — платформу из растрескавшихся каменных плит, которая когда-то была частью внешнего двора обширного комплекса зданий. Вместо того, чтобы повернуть направо, вступив в пределы Зоны Дня, я свернула налево и одолела еще один лестничный пролет, оказавшись за западной стене схолы.

Северный ветер бил в лицо. Впереди, словно кусок ночного неба, высились застывшие в сонном оцепенении Горы. В воздухе пахло крахмалом и тщательно выстиранной хлопчатобумажной тканью. Сестры работали быстро и слаженно, снимая высохшие простыни и складывая в корзины, чтобы отнести вниз.

— Бета, — произнесла сестра Бисмилла. Она поцеловала меня в обе щеки и ласково сжала мою руку в своих.

— Ходила по делам? — спросила она.

— Да, сестра, — ответила я.

— Как учеба? Все хорошо?

— Как всегда.

— Я нечасто вижу тебя, — заметила она.

— Ну, у меня не так много свободного времени. Я не заходила сюда уже довольно давно. Как детки?

— У них все отлично, как обычно. Не так давно появилось несколько новеньких. Бедняжки.

Белоснежные накрахмаленные края апостольника наискось поднимались над ее лицом, словно воздетые крылья чайки. Они резко контрастировали с ее смуглой кожей.

— Вижу, у тебя появились и новые сестры, — произнесла я.

Сестра Бисмилла повернулась, кивнув одной из своих напарниц, которую я не видела раньше. Эта сестра была высокой и стройной, со спортивной фигурой, и держалась очень прямо, почти надменно. У нее была бледная кожа, угловатое, с резкими чертами лицо и зеленые глаза. В алом одеянии и белом головном уборе она выглядела весьма эффектно — но меня не покидало ощущение, что в ее облике было нечто неправильное. Ей куда более подошел бы изысканный наряд аристократки, чем аскетическое монастырское облачение.

Я привыкла играть роли. Так что, отлично понимала, когда то же самое делал кто-то другой, и отмечала малейшие детали, которые шли вразрез с созданным образом.

— Это сестра Тарпа, — сообщила сестра Бисмилла. — Она прибыла сюда из миссии в Зуске.

— Надеюсь, вы будете счастливы здесь, — произнесла я. — Так же, как и я.

— Я счастлива, когда исполняю мой долг, — ответила сестра Тарпа. Она говорила не с зускийским акцентом — хотя и с очень похожим. В ее выговоре чувствовался аромат иных, еще более отдаленных краев.

— Это Бета, — представила меня сестра Бисмилла. — Я воспитывала ее, когда она была совсем крохой.

Сестра Тарпа кивнула. Потом вернулась к своим трудам — но я чувствовала, что она наблюдает за мной.

Она не спускала с меня глаз и десять минут спустя, когда, попрощавшись с Бисмиллой, я двинулась по неровным, стертым ступеням вниз, к входу в Зону Дня.

ГЛАВА 8

Я вернулась к себе, вымылась и уже собиралась идти ужинать, когда мне сообщили, что меня хочет видеть секретарь.

Мы сидели в столовой — все, кроме Византи, которая еще не вернулась со своего задания. Корлам и Рауд играли в регицид на старой, вытертой доске ментора Мерлиса. Мафродит, который был очень ловким и обладал отличной моторной памятью, помогал Фарии выучить па кадрили, которые вскоре должны были пригодиться ей при выполнении очередного задания. Младшие ученики хихикали, наблюдая за их действиями.

Ментор Мерлис вошел в помещение, некоторое время постоял, любуясь танцем, а потом, подойдя ко мне, сообщил, что меня вызывает секретарь. Я немедленно отправилась к нему. Секретарь не требовал ежедневных докладов и не говорил с нами после каждого задания, но некоторые из выполняемых нами миссий считались важными — и тогда он ожидал личного отчета участников.

Я постучала в дверь его комнаты и услышала приглашение войти. Яркий огонь приветливо потрескивал за железной каминной решеткой, вся комната, как обычно, была завалена книгами. Это были его книги — вернее, тетради и блокноты, исписанные его рукой. Всех форм и размеров — думаю, он заказывал их у разных торговцев канцелярскими принадлежностями и переплетчиков. Я не знаю, по какому принципу он вносил те или иные записи в те или иные книги, не знаю, по какому принципу он классифицировал и различал их и какой системе следовал при этом. Тома, или главы его записей не были пронумерованы или отмечены другими опознавательными знаками. Я понятия не имею, как он искал ту или иную информацию, когда она была ему нужна.

Больше в этой комнате не было никаких других книг — ни изданных типографским способом, ни книг других авторов; не было ни информационных планшетов, ни валиков для запоминающих устройств. Его блокноты, всех размеров, форм, цветов, старые и новые, выстроились в ряды на полках, вдоль плинтусов, занимали стеллажи, стояли, прислоненные к боковым поверхностям мебели, лежали на кофейном столике, письменном столе и на подставках для комнатных растений. Они были разложены по ящикам, задвинутым под длинный, с высокой спинкой, диван и под небольшую кушетку-канапе, сложены в непрочные, колеблющиеся башни у стен между книжными шкафами и высились, словно строения города-улья, разоренного войной враждующих кланов.

— Входи, Бета, — произнес он, жестом указав на кресло. Я сняла с него груду блокнотов, чтобы освободить место. Он устроился на канапе, держа в руке стило для записей, а на коленях — открытый блокнот.

Он уже поужинал. Я увидела поднос с тарелками, которые ждали, когда их уберут. Он довольно часто ел раньше, чем все остальные — чтобы после этого снова сосредоточиться на работе. Бутылка амасека возвышалась рядом с ним на маленьком сервировочном столике в компании крохотной фарфоровой чашечки-наперстка с тоненькой изящной ручкой. Время от времени ему нравилось пропустить немного амасека. И, думаю, это была его единственная слабость. Он не использовал никакие другие одурманивающие вещества — даже папиросы лхо, к которым испытывала пристрастие мэм Мордаунт. Мы никогда не видели, чтобы она курила их — но чувствовали запах от ее волос и платья.

— Как все прошло сегодня? — поинтересовался он.