Для любовников и воров - Педро Сарралуки

– Как здорово! – воскликнула Исабель, охваченная одним из тех редких порывов радости, которые были как цветы среди репейника ее неизменного цинизма. – Только в деревне можно завтракать запахом еды. Сколько очарования в одном лишь предвкушении! А в городе все делается на скорую руку, даже романы.

Это последнее замечание было вполне в ее стиле. Исабель почувствовала, что чересчур увлеклась, и решила этим высказыванием умерить свой собственный восторг. Никто не упрекнул ее за слишком смелый выпад против литературной импровизации, но ей было все равно. У нее хватало чувства юмора.

Только Долорес и Полин еще не вышли из своих комнат. Издатель благодушно посмотрел на всех собравшихся. Так отец смотрит на своих выросших детей и думает, что быть стариком – вовсе не ужасно. Я знал, что этот вид был наигранным. У Пако не было ни малейшего отцовского чувства по отношению к своим писателям. Он часто называл их – хрипло шепча мне на ухо – образованными хищниками.

– Надеюсь, вы хорошо отдохнули, – сказал он. – Весна проникает в кровь, сгущает ее и заставляет нас медленнее думать. Но я уверен, что скоро ваше недоразумение прояснится.

Я спросил себя, как может «проясниться недоразумение». Возможно, это означало писать истории, выдумывать причины и следствия, раскрывать их шаг за шагом (как маг-шарлатан, желающий только того, чтобы его не разоблачили), изо всех сил стараться опередить читателей и тем самым их удивить. К этому времени я уже разделал обе курицы. Приправив их солью и перцем, я стал обваливать их в муке, чтобы потом поджарить на сковородке.

– Думаю, что да, – послышался голос Умберто Арденио Росалеса. – Я уже знаю, о чем будет мой рассказ. Более или менее. Это будет история о случайностях и совпадениях. Вечерний город. Человек дома один. Допустим, он журналист. Это не совсем безупречный и не слишком везучий человек: он часто играет, за ним имеются делишки, за которые, возможно, ему когда-нибудь придется расплачиваться. Он выдумывал ложные новости и за деньги замалчивал их. В общем, что-то в этом роде. На его счету много неблаговидных дел. Он с горечью думает, что все было впустую, что все сделки с совестью помогли ему лишь кое-как сводить концы с концами. Зачем продаваться, если судьба против тебя? Вдруг раздается звонок телефона. Он звучит очень настойчиво, тревожно. Человек никак не решается ответить. Он знает, что должен это сделать, потому что скорее всего звонят из газеты, но его охватывает необъяснимая паника. Есть что-то странное в той настойчивости, с какой звонит телефон.

Умберто осторожно посмотрел на остальных, чтобы узнать, какое действие произвела его речь. Все внимательно слушали, кроме Антона, погруженного в чтение газеты. Умберто, садясь за стол, осмелился высказать свои притязания на газету, и теперь Антон, отказавший ему, собирался прочитать ее самым обстоятельным образом, не пропустив даже объявлений о приеме на работу. Но теперь Умберто Арденио Росалесу было не до газет.

– Разве может быть что-то странное в телефонном звонке? – придирчиво спросила Исабель Тогорес.

Умберто ее не услышал. Он был полностью поглощен своей историей.

– Наконец журналист решается. Он берет трубку, подносит ее к уху и слышит незнакомый женский голос: «Я в отеле «Монако», номер 214. Приходи немедленно». Конечно же, это недоразумение. Не иначе как недоразумение. Он собирается спросить, кто говорит, по какому номеру звонят, но женщина кладет трубку. Раздаются короткие гудки. Разговор обрывается.

Воцарилась тишина. Антон Аррьяга перевернул страницу газеты, стараясь произвести как можно больше шума.

– Как оригинально! – продолжала язвить Исабель. – Теперь он возьмет свой кейс, набитый деньгами, полученными за нечестные делишки, и выйдет на улицу. На остановке автобуса ему подменят кейс на другой, по случайности похожий. И что же он найдет внутри? Секретнейший список всех общих мест… Умберто, ты гений.

– Итало Кальвино уже использовал прием с телефоном в книге «Если однажды зимней ночью путник», – добавил Антон, оторвавшись на секунду от маниакального чтения газеты. – Человек выходит на прогулку. Каждый день он проходит перед домом, где всегда в одно и то же время звонит телефон, но никто не берет трубку.

– Хватит! – воскликнул Умберто, вставая и опрокидывая стул. – Что, черт возьми, с вами происходит? Я решил начать классически. Разве это плохо? Мы же знаем, что все, что не традиция, – плагиат. Самое главное – то, что произойдет в комнате 214 гостиницы «Монако». Кто эта женщина? Вас это интересует? Конечно же, это вам не интересно. За столько лет писательства вы утратили всякое любопытство. Вы уже не читатели. Вот где ваше слабое место.

Умберто вышел в гостиную. Из кухни его не было видно, но я предположил, что он остановился и в чрезвычайном раздражении стал смотреть в окно.

– Кто эта женщина? – вступил в разговор молчавший до сих пор Фабио. – Именно этим вопросом задаются все романы. На днях я ехал в такси и нашел на сиденье мобильный телефон. Я не знал, что с ним делать. Я уже хотел отдать его таксисту, как вдруг телефон зазвенел. Я ответил. Разъяренный голос женщины прокричал мне в ухо: «У вас мой телефон!»

Исабель рассмеялась. В этот момент вошла Долорес Мальном с чашкой в руке. Она была великолепна – в черных облегающих брюках и свитере, с повязанным на голове платком в стиле Одри Хепберн.

– Этот чудесный мальчик принес мне кофе, – весело сказала она, – но мне нужно больше, намного больше. Один неаполитанский миллионер, немного вульгарный, но очень любезный, сказал мне однажды, что в кофе содержится секрет вечной молодости. Мы решили совершить путешествие на Капри. Этот человек нанял официанта, который должен был сопровождать нас с огромным термосом и чашкой севрского фарфора для того, чтобы я нисколько не постарела, пока в его власти было предотвратить это.

– Со мной никогда не происходит ничего подобного, – сонным голосом сказала Полин, стоя на пороге своей комнаты.

На ней был розовый махровый халат. Она медленно прошла по гостиной, обхватив плечи руками и нежась после сна с детской беззастенчивостью. Увидев ее, я вновь почувствовал прилив восторга и тут же оказался из-за этого в нелепой ситуации. Полин села за стол и величественно зевнула. У меня помрачился рассудок, и я, думая только о том, как бы угодить ей, поспешил подать чашку. Поставив чашку перед Полин, я обнаружил, что в другой руке у меня была крупная креветка. Я пришел в ужас, как будто то, что я держал в руке, было в действительности любовным письмом к секретарше. Все сидевшие за столом наклонились немного вперед, чтобы рассмотреть креветку.

– Бедное создание, – сказала Полин, думая, что я показываю ей креветку. – Но наверное, она будет очень вкусной. Спасибо. Ты очень любезен.

Пако вопросительно на меня посмотрел. На его губах заиграла хорошо известная мне задумчивая улыбка. Так он улыбался, когда, сидя по воскресеньям на террасе казино, разгадывал газетные кроссворды и ребусы.

– Это креветка, – сказал я, окончательно растерявшись.

Не зная, что делать дальше, и будучи не в силах совладать с собой, я спрятал креветку за спину. Полин зажала руки между колен и задумчиво посмотрела на поставленную мной чашку.

– Со мной такого не происходит, – повторила она. – Меня не возят на Капри, не нанимают для меня официантов. Иногда мне хочется, чтобы все было более… бескорыстным. Более ненужным. Например, мне никто ни разу не подарил шляпу. Вам не кажется это несколько трагическим?

– Если ты хочешь, чтобы я была откровенна, – ответила ей Долорес, – со мной тоже такого не происходит. Но я потому и стала писательницей – чтобы спасаться от скуки с помощью вымысла.

Она так задорно захохотала, что ее смех показался всплеском воды. Я посмотрел на нее, сбитый с толку. Я не мог забыть полумрака ее спальни, царившую там грусть, ее глаза, полные слез. Сейчас писательница коснулась одной рукой груди, как будто ища колье, которого в этот день на ней не было, а другой рукой взяла чашку кофе. Поднеся ее к губам, она подмигнула мне, подняв глаза над краем чашки.

– Загадочная женщина звонит из гостиницы «Монако», – пробормотал Пако своим хриплым голосом, похожим на звук заржавевшего мотора, – и креветка появляется за завтраком… Это начинает становиться интересным.

Я приготовил все к обеду. Потом, воспользовавшись затянувшимся завтраком, отправился прибирать комнаты. В домике для гостей я вспомнил слова Исабель Тогорес о женщинах, оставляющих следы повсюду. Долорес даже не открыла окна, чтобы проветрить спальню. Одежда, в которой она была накануне, валялась на полу. На кровати лежало мокрое полотенце. Пепельница была полна окурков, а на ночном столике лежала помада и множество другой косметики. Ванная была в таком состоянии, как будто там неистовствовала вчерашняя буря, отчаянно ища выход. Книга «Страх неба» Флер Йегги была открыта и едва держалась на краю фаянсовой раковины. Я спросил себя, как удается Долорес выглядеть всегда такой ухоженной и в то же время быть до такой степени неаккуратной. Антон, напротив, не оставил никаких следов своего присутствия, хотя этому, конечно же, способствовало то, что он так рано напился, а потом поутру похмелялся виски. Вскоре я понял, что для Антона Аррьяги сон был не сознательным и важным делом, а неизбежным забытьём, в которое он впадал со смирением эпилептика.