Дума о Севастополе (сборник) - Эдуард Асадов

Как новобранцев круглые затылки,

Что через месяц в армию уйдут.

Но тьма все гуще снизу наползает,

И белка, как колдунья, перед сном

Фонарь луны над лесом зажигает

Своим багрово-пламенным хвостом.

Во мраке птицы словно растворяются.

А им взамен на голубых крылах

К нам тихо звезды первые слетаются

И, размещаясь, ласково толкаются

На проводах, на крышах и ветвях.

И у меня такое ощущенье,

Как будто бы открылись мне сейчас

Душа полей и леса настроенье,

И мысли трав, и ветра дуновенье,

И даже тайна омутовых глаз…

И лишь одно с предельной остротой

Мне кажется почти невероятным:

Ну как случалось, что с родной землей

Иные люди разлучась порой,

Вдруг не рвались в отчаянье обратно?!

Пусть так бывало в разные века.

Да и теперь бывает и случается.

Однако я скажу наверняка

О том, что настоящая рука

С родной рукой навеки не прощается!

И хоть корил ты свет или людей,

Что не добился денег или власти,

Но кто и где действительное счастье

Сумел найти без Родины своей?!

Все что угодно можно испытать:

И жить в чести, и в неудачах маяться,

Однако на Отчизну, как на мать,

И в смертный час сыны не обижаются!

Ну вот она – прекраснее прекрас,

Та, с кем другим нелепо и равняться,

Земля, что с детства научила нас

Грустить и петь, бороться и смеяться!

Уснул шиповник в клевере по пояс,

Зарницы сноп зажегся и пропал,

В тумане где-то одинокий поезд,

Как швейная машинка, простучал…

А утром дятла работящий стук,

В нарядном первом инее природа,

Клин журавлей, нацеленный на юг,

А выше, грозно обгоняя звук,

Жар-птица – лайнер в пламени восхода.

Пень на лугу как круглая печать.

Из-под листа – цыганский глаз смородины.

Да, можно все понять иль не понять,

Все пережить и даже потерять.

Все в мире, кроме совести и Родины!

1978

Ночная песня

Фиолетовый вечер забрался в сад,

Рассыпая пушинками сновиденья.

А деревья все шепчутся и не спят,

А деревья любуются на закат,

И кивают, и щурятся с наслажденьем.

«Спать пора», – прошептал, улыбаясь, вечер,

Он приятелю синим платком махнул,

И тогда, по-разбойничьи свистнув, ветер

Подлетел и багровый закат задул.

Покружил и умчал по дороге прочь.

Сразу стало темно и пустынно даже.

Это в черных одеждах шагнула ночь

И развесила мрак, как густую пряжу.

И от этой сгустившейся темноты,

Что застыла недвижно, как в карауле,

Все деревья, все травы и все цветы

Тихо-тихо ресницы свои сомкнули.

А чтоб спать им светло и спокойно было

И никто не нарушил бы тишину,

Ночь бесшумно созвездья вверху включила

И большую оранжевую луну.

Всюду блики: по саду и у крылечка,

Будто кто-то швырнул миллион монет.

За оврагом притихшая сонно речка,

Словно мокрый асфальт, отражает свет.

У рябины во мраке дрожат рубины

Темно-красным огнем. А внизу под ней

Сруб колодца, как горло бутыли винной,

Что закопана в землю до вешних дней.

В вышину, точно в вечность, раскрыты двери.

Над кустами качается лунный дым,

И трава, будто мех дорогого зверя,

Отливает то синим, то золотым…

Красота – все загадочней, ярче, шире,

Словно всюду от счастья висят ключи.

Тонко звезды позванивают в эфире…

И затмить красоту эту может в мире

Лишь любовь, что шагнет вдруг к тебе в ночи.

1976

Звезды живут, как люди

Ну как мы о звездах судим?

Хоть яркие, но бесстрастные.

А звезды живут по-разному,

А звезды живут, как люди.

Одни – будто сверхкрасавицы —

Надменны и величавы.

Другие же улыбаются

Застенчиво и лукаво.

Вон те ничего не чувствуют

И смотрят холодным взглядом.

А эти тебе сочувствуют

И всюду как будто рядом.

Взгляните, какие разные:

То огненно-золотые,

То яркие, то алмазные,

То дымчатые и красные,

То ласково-голубые.

Нельзя отыскать заранее

Единой для всех оценки:

У каждой свое сияние,

У каждой свои оттенки.

Людская жизнь быстротечна.

Куда нам до звезд?! А все же

И звезды живут не вечно,

Они умирают тоже.

Природа шутить не любит,

Она подчиняет всякого.

Да, звезды живут, как люди,

И смерть свою, словно люди,

Встречают не одинаково.

Одни, замедляя ход,

Спиной обратясь к Вселенной,

Скупо и постепенно

Гаснут за годом год…

И, век свой продлить стараясь,

Темнеют, теряя цвет,

В холодный кулак сжимаясь,

Тяжелый, как сто планет.

Такая не улыбнется,

И дружбы с ней не свести.

Живет она, как трясется,

И «Черной дырой» зовется,

Погаснув в конце пути.

А кто-то живет иначе,

А кто-то горит не так,

А кто-то души не прячет,

Огнем озаряя мрак.

И, став на краю могилы,

К живым пролагая мост,

Вдруг вспыхнет с гигантской силой,

Как тысяча тысяч звезд…

И все! И светила нет…

Но вспышки того сияния

Сквозь дальние расстояния

Горят еще сотни лет…

1976

Лесная река

Василию Федорову

Пускай не качает она кораблей,

Не режет плечом волну океана,

Но есть первозданное что-то в ней,

Что-то от Шишкина и Левитана.

Течет она медленно век за веком,

В холодных омутах глубока.

И ни единого человека,

Ни всплеска, ни удочки рыбака…

В ажурной солнечной паутине

Под шорох ветра и шум ветвей

Течет, отливая небесной синью,

Намытой жгутами тугих дождей.

Так крепок и густ травяной настой,

Что черпай хоть ложкой его столовой!

Налим лупоглазый, почти пудовый,

Жует колокольчики над водой…

Березка пригнулась в густой траве.

Жарко. Сейчас она искупается!

Но платье застряло на голове,

Бьется под ветром и не снимается.

Над заводью вскинул рога сохатый

И замер пружинисто и хитро,

И только с морды его губатой

Падает звонкое серебро.

На дне неподвижно, как для парада,

Уставясь носами в одну струю,

Стоят голавли черноспинным рядом,

Как кони в едином литом строю.

Рябина, красуясь, грустит в тиши

И в воду смотрится то и дело:

Сережки рубиновые надела,

Да кто ж их оценит в такой глуши?!

Букашка летит не спеша на свет,

И зяблик у речки пришел в волненье.

Он клюнул букашкино отраженье

И изумился: букашки нет!

Удобно устроившись на суку,

Кукушка ватагу грибов считает.

Но, сбившись, мгновение отдыхает

И снова упрямо: «Ку-ку, ку-ку!»

А дунет к вечеру холодком —

По глади речной пробегут барашки,

Как по озябшей спине мурашки,

И речка потянется перед сном.

Послушает ласково и устало,

Как перепел выкрикнет: «Спать пора!»

Расправит туманное одеяло

И тихо укроется до утра.

Россия степная, Россия озерная,

С ковыльной бескрайнею стороной,

Россия холмистая, мшистая, горная,

Ты вся дорога мне! И все же, бесспорно, я

Всех больше люблю тебя вот такой!

Такой: с иван-чаем, с морошкой хрусткой

В хмельном и смолистом твоем раю,

С далекой задумчивой песней русской,

С безвестной речушкой в лесном краю.

И вечно с тобой я в любой напасти —

И в солнечных брызгах, и в черной мгле,

И нет мне уже без тебя ни счастья,

Ни песни, ни радости на земле!

1971

Старый «газик»

Вокруг поляны в песенном разливе

Как новенький стоит березнячок.

А в стороне, под липой, говорливо

Тугой струей играет родничок.

Гудят шмели над заревом соцветий…

И в эту радость, аромат и зной,

Свернув с шоссе, однажды на рассвете

Ворвался пыльный «газик» городской.

Промчался между пней по землянике,

В цветочном море с визгом тормознул

И пряный запах мяты и гвоздики

Горячим радиатором втянул.

Почти без воскресений, год за годом,

Дитя индустриального труда,

Мотался он меж складом и заводом,

А на природе не был никогда.

И вот в березах, будто в белом зале,

Стоял он, ошарашенный слегка,

Покуда люди с шумом выгружали

Припасы и котел для пикника.

Кидали птицы трели отовсюду,

Вели гвоздики алый хоровод,

И бабочка, прекрасная, как чудо,

Доверчиво садилась на капот.

Усталый «газик» вряд ли разбирался,

Что в первый раз столкнулся с красотой.

Он лишь стоял и молча улыбался

Доверчивой железною душой.

Звенели в роще песни над костром,

Сушились на кустарнике рубашки,

А «газик», сунув голову в ромашки,

Восторженно дремал под ветерком.

Густеет вечер, вянет разговор.

Пора домой! Распахнута кабина.

Шофер привычно давит на стартер,

Но все зазря: безмолвствует машина.

Уж больше часа коллектив взволнованный

Склоняется над техникой своей.

Однако «газик», словно заколдованный,

Молчит, и все. И никаких гвоздей!

Но, размахавшись гаечным ключом,

Водитель зря механику порочит.

Ведь он, увы, не ведает о том,

Что старый «газик» просто нипочем

Из этой сказки уезжать не хочет!