Глаза слижут лоси (сборник) - Бразервилль

Бразервилль

Глаза слижут лоси

Часть 1

Глаза слижут лоси

В магазине людей сумасшедшие скидки

В магазине людей сумасшедшие скидки,И скрипят в толчее любопытных гробовГолоса: а есть дедушка более гибкий?А есть целые папы без чёрных зубов?

Голова – это что? Господа, это пробник?А кому, извините, волосьев клубы?– Мама, мама! – зовёт с треском стиснутый гробик, —Посмотри, синий мальчик! Мамуля, купи!

– Он давно неживой. – Отмахнулась мамаша.Непотреб! – громыхнул представительный гроб.И робел продавец цвета гречневой каши,И желал поскорей обновить гардероб.

Трупы фруктов

Малыш, выбрось эту усопшую грушу,А лучше – её схорони.Не ешь трупы фруктов – на складе их сушат,И их точит гниль изнутри.

И маме скажи не бежать мармозеткойЗа манго в сырой магазин.Запомни, и фрукты кусай – только с ветки,Не жди убивающих зим.

Запомни, мой мальчик, и носом не хлюпай,Отвиливать поздно уже.Под глянцевой кожей – невкусные трупыТоскуют по ветке-душе.

Выкидыш

Под всхлипы собак и асфальтовых дыр,Рождаешься из дому в выпуклый мир.Кочуешь с детьми парафинными;Они точно так же никак не поймут:Чего им здесь надо, зачем они тутЦепляют иных пуповинами.

И каждый вздыхает о ласке нутра,Которое влажно извергло с утра —Никак не рожденье, а выкидыш —Боится на лица таких же смотреть,А смотрит – боится, что им – не созреть,Их тесной любовью лишь выходишь.

И мечешься, как в темноте херувим,Запутавшись в шлангах чужих пуповин,И страх на безумие множится,Когда посреди обесточенных свитВ руках слишком взрослых ледово блеститПредмет, походящий на ножницы.

Худеешь

Худеешь. Хиреешь. Всё шире и шире штаны,На остром лице кто – то вырыл траншеи,Раскопанный нос и штакетины – зубы страшны,Но жирные мысли – гораздо страшнее.

Прохожие думают: болен, сосёт ворожба,Гурман, ничего не жуёт кроме устриц.Худеешь и сохнешь. Лишаешь воды, как раба —Сердечней, чем телом болтать в виде люстры.

Тебя убывает отсюда по грамму в инойКлубок в уголке параллельной вселенной,Где чище и лучше, где ставни не слепят окно,Где чувства – взаимны и не заусенны.

Худеешь. Тускнеешь. Без лампы почти не видать,Зато с каждым часом тебя где – то больше —И он там блестит, у него появляется стать.Ты в это поверил. Ты веришь. О, Боже…

Варя не хочет иметь детей

Варя боится представить плод,Варя не хочет детей рожать,Ей ненавистен мужчина тот,Кто ей внушает диагноз «мать».

Нет, ей не жаль для ребёнка тить,Да и приятен бывает секс,Просто так подло: детей плодитьИ, не спросив, их бросать в процесс;

Видеть как, в корчах рождённый Бог,Вырастет и, разливая йод,Сгинет в войне за страстей клубок,Или себя по частям убьёт,

Видеть в глазах: состраданья прах,Верность – когда на обузе шаль.Лучше остаться в пустых стенах —Будет не так тяжело дышать.

Парни не знают девиц честней —Варя не та, кто мусолит бредь.Варя не хочет рожать детей.Варя не хочет иметь детей.Варя не может иметь…

Банки

Вода из – под крана ползёт и ползёт,Набрал её, грустную, целую банку.Затем, озираясь, как юный сексот,Ножом в неё тыкал, как тычут в поганку.

Презрительно плюнул, сморкнулся, ругнул,Пощёчину даже отвесил со свистом.И вот, ощущаю: из банки манулВзирает уже на весь мир ненавистно.

Разлей этот яд по шпионам врага,И смело иди ставить свечи в церквушку.Ужасно. И тянется робко рукаЕщё набирать. Чтобы гладить за ушком.

Почти был

Немного грустный, озадаченный и прерванный,Оставив сети обещаний и засад,Уходишь в поле разговаривать с деревьями,Его покинувшими молодость назад.

Палата больше не нужна с прохладой дынною,И больше хочется теперь, чем пить бульон —Идти хрипящей коматозною пустынею,Но слышать реку, что смеялась до неё.

А знаешь, в море можно выйти как на исповедь,Послушать души затонувших прежде гор,Должно быть, шёпот мёртвых глыб куда неистовей,Честней всего, что ты мог слышать до сих пор.

Болтушки – звёзды сквозь тебя взглянут базедовоИ освежат картинки в памяти скупой,Как в неком городе с людьми почти беседовал,Как в неком теле был почти самим собой.

Противостояние серого и зелёного

Асфальт и бетон,такие же лицаподземных шкафов производят примерку,а вечером чад окунают в побелку,и сами залазят в надежде отмыться.

В зелёном лесузелёные людиукраденных чад покрывают зелёнкой;теперь у детей голос птичий и звонкий,теперь их глаза не похожи на студень.

В голодных домахпроглоченным клономблуждаешь, молчишь о посмертной награде.А может, ты тоже был в детстве украден?Ты просто забыл. Ты всегда был зелёным.

Заговор вещей

Едва отлип от одеяла – носки всосали стопы,пижама, выплюнув комок, озябла,легла на стул цветными снамипочти живыми, чтобывосстать и стать бронёю к ночи – граблям.

Тебя подхватят брюки, майка, рубашка, туфли, плащик.Они скучали. Голодали. И даже,бедняжки, тихо прослезились. Мы – очевидно слаще,чем шкаф.Они – мертвы без экипажа.

Им нужен ты, и я им нужен, слепой глухой любитель,зависимый, ревнивый и недужный,но не настолько, чтобы всохнутьв последнюю обитель.Не мы – они нас потребляют дружно.

И вот в дверях стоишь, проглочен древнейшим тихим кланом,а мозг привык любить оковы,но тело знает правду. Может,проснувшимся вулканомсожжём зверинец этот бестолковый?

Новый друг обнимает Люду…

Приготовила Люда блюдоВ тихом доме, пропахшем блудом,В доме были Христос и Будда,Опускали лицо на грудь.Но сейчас – ни калеки рядом;Смыло в реку, побило градомВсех женатых и лживых гадов.Накопилась обиды ртуть.

Этот праздник зачем – то горькийЛегче было б отметить в морге.И огонь из ноздрей конфоркиПолыхает, такой смешной.Люда красит в черешню губы,Надевает наряд для клубаИ с улыбкой невинно – глупойВыпускает из плитки зной.

Он подсел к ней, родной, без кожи,Без колючек, без глаз, без ножек,Две руки, голова и ёжикИ подвижная часть лица.Люда ставит ему посуду,Вспоминает утраты, ссуды,Моросит о разбитых судьбах,О сгоревших в плену сердцах,Покрываясь тоскою лютой.

Новый друг понимает Люду.Новый друг обнимает Люду,Как полуденный жар – Мадрид,Так сжимают дельфина сети,Так щенка прижимают дети.И звонят ноль – один соседи,И ноль – три.

Попутчики

В машине сидят, но никто никуда не едет,За окнами – тьма, на водительском месте – очаг.Все жадно молчат, подозрительно смотрят детиНа твёрдые лица родителей, мысль волоча.

Никто не моргает, вздыхают уставшим пони,Вот – вот напряженье мутирует в звонкий напалм,И каждый попутчик мучительно хочет вспомнить:Когда и зачем он сюда к этим людям попал,

Кого за пределами душной кишки салонаОставил, быть может, любимого? Кто же там есть?Голодная мгла, порождённая клятым лоном,А может, целебная и седативная взвесь?

Мужчина с отдавленной шеей рванулся к дверце,Так критик уходит с сеанса дурного кино.На миг его тело – слетевшее полотенце —Сверкнуло во мраке.И стало как прежде темно.

Последний взрыв смеха сверхновой

В маршрутном автобусе тихо,Народ бутербродом запихан,Кто – дышит, кто – ест чебурек.Так тихо бывает у психа.Как вдруг молодой человекПохожий на нервного хикки,В планшет погружённый, хихикнулИ, сам испугавшись, икнул.Махры отрывая кутикул,Сосед, пригвождённый к окнуНемытому, тоже хихикнулДо этого злясь, как манул.

Подруга его поддержалаС причёской цветов баклажана,Запрыскала в людо – массив,Ватага студентов заржала,Собою салон заразив;Смеялись и дяди, и тётиЗабыв о семье, о работе,О горьких посланиях SOS,Дедули смеялись как льготе,Бабули смеялись до слёз.Дополнив ансамбль неплохо,Ворвался водительский хохот,И бился кавказец об руль,Как в бубен отца скомороха,И, кажется, прыскал июль.

Но в этой заливистой сальсеОдин гражданин не смеялся —С поблёкшей рогаткою скулНеузнанный комик, что ясеньСидел – неподвижен, сутул.Казалось: он просто уснул,Теряя с улыбкою в массе.

Сомнамбулизм наоборот