Роман роялиста времен революции : - Шарль-Альбер Коста-Де-Борегар

Или вотъ этотъ другой добродѣтельный дядюшка, аббатъ де-Вирье, котораго m-me де-Севинье называетъ "lе bien bon", у котораго не много своего личнаго дѣла, и всю-то свою жизнь онъ отдаетъ на служеніе другимъ своимъ родственникамъ: у однихъ онъ менторомъ дѣтей, у другихъ онъ собесѣдникъ или повѣренный по дѣламъ. Призадумаешься, съ кемъ сравнить теперь этихъ аббатовъ прежнихъ дней, которые были тогда такою же принадлежностью семействъ, или ихъ братьевъ, кавалеровъ Мальтійскаго ордена, или ихъ сестеръ-канониссъ, которыя точно существовали только въ помощь тѣмъ, на которыхъ лежала отвѣтственность за семью.

Когда настанутъ тяжелые дни, мы снова встрѣтимся съ этимъ маленькимъ аббатомъ, надъ которымъ въ отелѣ де-Роганъ всѣ подсмѣивались, уже значительно выросшимъ, благодаря своей храбрости.

Какъ бы то ни было, въ то время онъ съ такою преданностью занимался пятью дѣтьми своего кузена, виконта де-Вирье Бовуаръ, который, надо сказать правду, ужь слишкомъ приносилъ въ жертву собственное потомство служенью воспитаннику королевской крови, при которомъ состоялъ [13].

Герцогъ Бурбонскій назначилъ его воспитателемъ къ герцогу Энгьенскому. Онъ вполнѣ былъ достоинъ этой чести. Его благородная осанка, умѣнье держать себя съ достоинствомъ поражали даже изысканную среду отеля де-Роганъ. Не отличаясь особымъ умомъ, онъ считался и въ Парижѣ и въ Версалѣ, а позже и въ Кобленцѣ, за типъ человѣка чести и благородства. Онъ вмѣстѣ съ герцогиней де-Роганъ содѣйствовалъ первымъ шагамъ Анри при вступленіи въ свѣтъ.

Но въ то время, какъ видно, повсюду царила революція. Этому безупречному барину, этому цвѣту благородства, какимъ былъ виконтъ де-Вирье, герцогиня и ея гости предпочитали личность, одѣтую чортъ знаетъ какъ, которая самымъ нахальнымъ образомъ появлялась въ костюмѣ изъ дроге, съ ненапудревной головой, съ подкованными сапогами, подъ величественными украшеніями улицы Вареннъ. Это былъ графъ де-Дижонъ, капитанъ полка королевскаго Пьемонта, братъ графини де-Вирье.

Дижонъ вносилъ въ отель де-Роганъ тотъ же отважный умъ, ту же шумную веселость, то же хорошее настроеніе, которыми онъ славился на большихъ дорогахъ своей Гасконьи. Трудно себѣ представить человѣка болѣе популярнаго. Себѣ патрономъ онъ избралъ своего добраго короля Генриха IV, и не разъ приключенія Дижона напоминали приключенія этого короля.

Однажды, напримѣръ, Дижонъ отправился въ Мармандъ, гдѣ у него была ферма, съ палкой въ одной рукѣ и съ узелкомъ въ другой.

Объѣздъ задержалъ его. У Дижона, конечно, не было при себѣ бумагъ, и вотъ его арестуютъ. Но дождь идетъ, и его отводятъ въ сосѣдній домъ. Какъ разъ это и была его ферма, куда онъ направлялся. Входятъ. Оказывается, что тутъ цѣлый пиръ, фермеръ выдаетъ замужъ дочку. Печальный видъ арестованнаго тронулъ невѣсту, и она пожелала дать ему даже мѣстечко въ концѣ стола.

Поѣли, попили. Настало время подписывать брачный договоръ.

— А вы, — обратилась невѣста къ Дижону, — сумѣете ли подписать?

Всѣ возстали противъ того, чтобы заставлять подписывать какого-то бродягу.

Но молодая дѣвушка настаивала на своемъ и протянула Дижону перо; онъ написалъ: "я даю Марселинѣ, хорошенькой дочкѣ моего фермера, 10 тысячъ ливровъ въ награду за ея доброе сердце".

Надо сказать, что ни Марселина, ни ея отецъ, которые только что поступили на мѣсто къ графу Дижону, не видали въ глаза своего барина, который явился на свадьбу "незваннымъ гостемъ".

Дижонъ, вслѣдствіе своихъ взглядовъ, которыхъ всѣ страшились, не двигался по службѣ, но ему было безразлично — служить ли своему королю капитаномъ, или маршаломъ Франціи.

Если бы король Генрихъ вдругъ воскресъ! Онъ узналъ бы дѣда, своего вѣрнаго компаньона, въ этомъ внукѣ, который любилъ поврать, поразсказать какія нибудь любовныя похожденія и только изъ состраданія къ своей сестрѣ отправлялся доканчивать ихъ куда нибудь въ сторонку.

Рѣдко можно было встрѣтить два существа, менѣе похожія, которыя любили бы другъ друга такъ нѣжно, какъ Дижонъ и m-me Вирье. Онъ приземистый, коренастый, съ рѣзкими чертами, съ короткими волосами безъ пудры, походилъ скорѣе на строгаго гугенота, — онъ сохранилъ даже ихъ взгляды, — чѣмъ на современнаго вельможу, пропитаннаго амброю.

Она-же, напротивъ, по словамъ поэта, олицетворяла собою только душу, сотканную изъ кротости и граціи, въ слабомъ, нѣжномъ тѣлѣ. Изобразить это прелестное лицо могла только m-me Лебренъ своею кистью. Только она съумѣла передать эту простоту, которая къ ней такъ шла, и въ то же время сохранить въ ней видъ важной дамы, подъ этой простой соломенной шляпой съ полевыми цвѣтами. Боспина изъ прозрачнаго газа небрежно повязана на груди; во всемъ столько непринужденности, которая идетъ такъ въ разрѣзъ съ общей аффектаціей времени и такъ гармонируетъ съ грустью этихъ голубыхъ глазъ, которые такъ выдаются на блѣдномъ лицѣ. Красота графини де-Вирье была красота духовная, въ ней свѣтилась серьезная мысль, сознательная, полная созерцанія. Чувствовалось, что душа ея хорошо вооружена для борьбы со всякою скорбью. Улыбка ея, для которой точно съ усиліемъ полураскрылись ея уста, точно говорила, что улыбка эта не идетъ къ судьбѣ молодой женщины.

Въ салонѣ m-me де-Роганъ, благодаря своей любезности, m-me де-Вирье дѣлалась добычею самыхъ скучныхъ людей, и она никогда не показывала имъ виду, до какой степени они скучны. Для такой удивительной женщины не было мелкихъ доказательствъ преданности. Быть можетъ, оттого въ вещахъ крупныхъ она и доводила эту преданность до героизма. Между нею и ея мужемъ была та разница, что она признавала долгъ для ежедневнаго служенія ему, тогда какъ Анри, теряясь въ теоріяхъ, виталъ въ заоблачныхъ высяхъ.

Въ особенности съ рожденіемъ второго сына, названнаго Aymon и заполнившаго собою ту пустоту, которую внесла смерть первенца, фантазіямъ графа де-Вирье не было предѣла. Трудиться на благо человѣчества сдѣлалось его потребностью потому, что отнынѣ будущность традицій, которыя онъ собирался создать для своихъ, являлась обезпеченною. И какъ прекрасно выраженъ характеръ графа де-Вирье на его портретѣ! Глаза его немного грустные, глядятъ прямо противъ себя, точно лезвія шпагъ. На его широкомъ челѣ видно много мыслей, которыя уста его нетерпѣливо жаждутъ выразить. Маленькаго роста, по словамъ тѣхъ, кто его зналъ, онъ вдругъ точно выросталъ, когда заходила рѣчь о несправедливыхъ и когда, увы! слишкомъ убѣжденный въ томъ, что Богъ далъ націямъ возможность исцѣленія, онъ собирался быть ихъ самаряниномъ. Онъ видѣлъ раны и ошибался въ средствахъ. Скорее артистъ, чѣмъ политикъ, онъ преслѣдовалъ свой идеалъ сперва среди утопій, а потомъ среди развалинъ. Судьба его была весьма странная. Изъ него, мученика за истину, сдѣлали сообщника заблужденій, и онъ, думая "проложить себѣ дорогу" вырылъ себѣ яму.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Командировка Анри въ Корсику. — Возвращеніе въ Пюпетьеръ. — Переписка Анри съ либералами Дофине и съ m-me де-Роганъ. — Парламентъ Гренобля. — Первое разрѣшеніе провинціальныхъ собраній. — Чѣмъ былъ Пюпетьеръ передъ революціей. — Воспоминанія дѣтства. — Мувье. — Какимъ обрахомъ Барнавъ сталъ революціонеромъ. — Высокомѣріе членовъ парламента въ Дофине. — Корона въ рукахъ канцелярщины. — Бріеннъ. — Анри командируется въ Парижъ. — Жена сопровождаетъ его. — У случая бываетъ иногда "фальшивый шиньонъ".

Если прослѣдить жизнь Анри де-Вирье шагъ за шагомъ, въ ней окажется явнымъ то единство, или, какъ говоритъ Дидро, то "согласіе линій", которое необходимо для всякаго выдающагося дѣянія. Сами обстоятельства способствовали этому. 12-го марта 1786 года Вирье былъ командированъ въ Бастіа, чтобы получить полкъ Royal-Limousin. Корсика въ это время раздѣляла съ Америкою общій энтузіазмъ. Онѣ обѣ "освободились отъ тираніи"…

Дворъ и городъ были довольны пріемомъ, который Людовикъ XVI оказалъ корсиканскому патріоту Паоли. Находили прекраснымъ, что король совѣтовался съ нимъ объ образѣ правленія, пусть онъ будетъ республиканскій, лишь бы обезпечивалъ счастье французовъ [14]. Тутъ снова являлся поводъ восхищаться Руссо. Руссо писалъ: "предчувствую, что этотъ маленькій островъ нѣкогда удивитъ Европу" [15]. Сантиментальные мужчины и женщины радовались при мысли, что "Contrat Social" будетъ если не сводомъ законовъ, то, по крайней мѣрѣ, катехизисомъ благодатной страны. Возможно ли, чтобы и Анри не ощущалъ счастья, переживая такое обновленіе. Онъ нашелъ въ Бастіа не только офицеровъ, но и солдатъ, проникнутыхъ идеями, прославленными Лафайеттомъ. Свобода, эта сила американскихъ армій, которая была силою маленькой корсиканской арміи, не будетъ ли она когда нибудь и силою великой французской арміи?

Слово "свобода" въ то время золотило, освѣщало собою все, примѣнялось ли оно въ военнымъ реформамъ, или соціальнымъ.