Исламские города в русской периодической печати. Том 1 - Коллектив авторов

Мина и возвращение в Мекку

Из Муздалифы мы выехали позднею ночью в местечко Мину, куда и прибыли перед утром.

Мина, это небольшой городок, отстоящий от Мекки в 7–8 верстах; он расположен в узкой долине между невысокими горами; в нем имеется около сотни каменных домов, вытянутых в две линии по сторонам широкой улицы. По правилам хаджа, паломники обязаны прожить здесь три дня, но они обыкновенно уезжают в Мекку на третий день пополудни. Мина служит как бы местом отдохновения паломников после совершения хаджа, хотя из сказанного выше легко можно убедиться, что отдыхать-то от усиленных молитв особенно и нечего… Здесь паломники снимают свои ихрамы и приносят жертвы. Из Мекки выезжают сюда все торговцы и на улицах и в окрестностях городка устраивается настоящая, шумная ярмарка. Персы весьма бойко торгуют здесь драгоценными камнями, преимущественно бирюзою, любимым камнем на всем Востоке. По вечерам устраивается довольно сносная иллюминация: горят огнями высокие башни, арки, вензеля, пускаются цветные воздушные шары, лопаются в воздухе ракеты и трещат фейерверки… Эти народные увеселения устраиваются в трех местах: у палатки мекканского шерифа, египетского махмаля и дамасского (шамского) махмаля. О том, что такое эти махмали, я скажу подробно ниже. На Мине турецкие власти, а также все, кто пожелает, делают визиты мекканскому шерифу и он отдает их, конечно, только более важным лицам, а паломники поздравляют друг друга с совершенным хаджем, угощают друг друга мясом приносимых ими в жертву животных, вообще благодушествуют. Войсковые египетские музыканты ходят по палаткам паломников и за особое вознаграждение играют серенады. Вообще по вечерам здесь людно, шумно и весело… Недалеко от места расположения паломников, за городком, по направлению к Мекке, находятся три отдельные одна от другой конусообразные кучи, сложенные из горных камней; эти кучи и называются шайтанами (дьяволами), т. е. вернее служат их видимым знаком. По наружному виду они ровно ничего не представляют замечательного, но с ними связано следующее предание. Когда по повелению Божию пророк Ибрагим вел своего сына для принесения его в жертву, то на этом именно месте им был замечен шайтан в трех видах, который начал говорить обреченному в жертву, что отец ведет его с целью зарезать, и склонял его к тому, чтобы он не слушался отца и вернулся. Пророк Ибрагим проклял лукавого шайтана и бросил в него камнем. В память этого здесь и сложены три каменных кучи и побиваются паломниками камнями, как изображения шайтана… Делается это так. Каждый паломник во время трехдневной стоянки на Мине обязан каждый день лично отправиться к кучам и бросить в них по 21 камешку из числа 63, набранных предварительно в Муздалифе и привезенных сюда. Только израсходовавший все камешки в указанном порядке считается совершившим этот обряд…

В память известного жертвоприношения Авраама, в Мине приносятся кровавые жертвы паломниками, не всеми, разумеется, а кто побогаче. Для жертвоприношений имеются особые бойни, находящиеся от Мины приблизительно в версте расстояния; они состоят из навесов на столбах; под навесами лежат запасы извести и выкопаны ямы, у которых и режутся жертвенные животные. Боен устроено в достаточном количестве, так что задержки в резании животных не бывает; режут особые резаки, поставленные от мекканского шерифа, и берут за свою работу небольшую плату, больше всего удовлетворяются даянием, смотря по щедрости жертвователя. На бойнях стоят турецкие солдаты и следят за порядком и чистотою. Нужно заметить, что в общем бойни содержатся хорошо и зловония не чувствуется.

В жертву приносятся бараны и верблюды, которые к этому времени подгоняются к Мине арабами. Так как в жертву по большей части приносятся тощие бараны, вероятно, по русской пословице – «на тебе, Боже, что нам негоже», – то жертвователю, даже при его желании воспользоваться жертвенным мясом, его не выдают, а, заколов животное, бросают в яму и засыпают известью и песком. Обыкновенно выдают только мясо жирных баранов. Встречаются жертвователи, которые покупают и режут по десяти и более баранов, но мясом не пользуются, даже жирным, а тут же раздают бедным арабам, которые и сидят обыкновенно возле боен; но если и они отказываются, то все бросается в яму и закапывается. Много приносят в жертву и верблюдов, но так как их мясо никто не ест по его грубости, то трупы тоже бросаются в яму. В этом, собственно говоря, и заключается жертвоприношение, т. е. паломник покупает животное, его режут на бойне, бросают в яму и зарывают; ничего религиозного, поражающего глаз и сердце в этом как будто и нет, все сводится к одной формальности.

Шкуры с убитых животных иногда снимаются, а иногда нет. Право на шкуры с жертвенных животных принадлежит мекканскому шерифу, но ввиду того, что они не имеют здесь почти вовсе ценности, то их по большой части не снимают. Впрочем, были годы, когда шериф сдавал бойни в аренду, собственно говоря, продавал промышленникам свое право на шкуры, которые, конечно, все снимались и поступали в пользу арендатора.

Выше я упомянул о махмалях египетском и дамасском. Махмаль есть не что иное, как верблюд, на котором прикреплен балдахин, в виде небольшой палатки, сделанный из бархата, расшитого золотом; он убран золотыми кистями и бахромой; по углам, с наружной стороны, находятся золотые шарики, а наверху изображение луны, красиво убранное. Верблюд, носящий балдахин, покрыт блестящей парчой и увешан золотыми кистями. Вообще убранство махмаля очень красиво и, по-видимому, дорого. Говорят, что под балдахином помещается кусок дерева от люльки, или же от верблюжьего седла (сиденья), на котором ездила в Мекку для совершения хаджа дочь пророка Фатима, жена халифа Али. Во время путешествия махмаля сопровождают другие верблюды тоже красиво убранные; на них обыкновенно сидят аравитянки и распевают молитвы.

Ко времени хаджа махмалей прибывают в Мекку два: один из Египта, а другой из Шама (Дамаска); первый прибывает морем, а другой идет сухим путем; они направляются сначала в Медину, а потом уже идут в Мекку, где их встречают с большою церемониею. Махмали обыкновенно сопровождаются кавалерийскими отрядами с артиллериею, под начальством пашей. Махмали вошли в моду за последние 5–6 лет; раньше их не существовало.

В Мине, во время стоянки паломников, обыкновенно действуют телеграф и почта, но в этом году, по случаю нападения арабов на христианских консулов, эти учреждения были закрыты. Распространился слух, что между Меккою и Джиддою восстали арабы, ограбили почту, оборвали телеграфную проволоку и убивают и грабят проезжающих. По этой причине, находясь в Мине, я ни тем, ни другим способом не мог снестись с нашим консульством и узнать действительное положение дел. Только с большим трудом и за значительное вознаграждение я уговорил одного из своих служащих съездить в Джидду и, получив от него довольно обстоятельные известия, несколько успокоился.

Нападение арабов на консулов европейских держав в Джидде в свое время было описано в газетах, а потому этого дела здесь я пока касаться не буду. Скажу однако, что это не был взрыв только одного простого религиозного фанатизма <…>; причины, вызвавшие нападение, весьма сложны. О них я надеюсь рассказать впоследствии.

Из Мины мы выехали 24 мая после полудня и приехали в Мекку, когда уже стемнело. Таким образом наш хадж совершился довольно благополучно. Оставалось лишь совершить прощальный таваф вокруг Бейтуллы и между Сафа и Мярва и возвратиться с Джидду, но слух о неблагополучном состоянии путей к Медине и Джидде все ещё поддерживался, а потому мне посоветовали несколько дней обождать в Мекке, на что я и согласился. Я уже узнал из достоверных источников, что управлявший русским консульством, опасно раненый ружейным выстрелом, Г. В. Брандт увезен в Суэц, секретарь консульства Ф. Ф. Никитников цел и невредим; консульство не было разграблено, а христианское население находится под защитою английских и французских военных судов, которые весьма быстро явились со своими страшными для арабов пушками и ружьями и стояли наготове на Джиддинском рейде. Тем не менее я ужасно опасался за целость своего семейства и не знал, как вырваться из Мекки. В случае каких-либо неприятностей надеяться на охрану и содействие турецких властей нельзя было и думать, так как турки и сами едва здесь держались, потакая самовольству и грабительским наклонностям арабов; кроме разрушения дезинфектора, о чем я упомянул выше, они разграбили здесь больницу, грабили и убивали паломников и вообще проезжающих по дорогам к Медине и Джидде, и все это при молчаливом и пассивном отношении турецких властей. Ввиду такой слабости правительства султана, которого арабы хотя и почитают как халифа, но очень мало слушаются, оставаться мне на неопределенное время в Мекке было более нежели опасно; здесь я был не как чиновник русского посольства, а как простой смертный, частное лицо, прибывшее для совершения хаджа. Между тем население города, наэлектризованное происшествием в Джидде, было все-таки несколько возбуждено и, вдали от пушек европейцев, могло предпринять что-либо резкое против всего, что так или иначе относилось к европейскому и христианскому…