Возврату подлежит. Ты стал другим. Беги! - Иван Калина

– Нас всех развели как лохов – сказал, наконец, мажор. – Это одна большая лажа. Но я больше в ней не участвую.

Глеб не удивился. Что-то типа этого он и ожидал.

– Нашел выход?

– Не нашел, но найду. Потому что знаю, где искать.

Вот ни фига себе, мажорик. Всех обошел! Хотя, его заявления казались какими-то мальчишескими, как обиженный ребенок делает назло родителям. Мне нельзя мороженого, а вот я вам назло наемся, заболею и умру. И будет вам плохо.

– А че тайком, других с собой не позвал?

– Я им не нянька. Пусть сами думают, как спасать свои жопы.

Копытов говорил зло, протискивая слова сквозь зубы. Как будто хотел ото всех отплеваться. Обидели его, что ли?

– Понятно, – протянул Глеб. – А зачем остановился, когда я позвал? Шел бы своей дорогой.

– А потому что ты не слабак. В отличие от них.

Лицо парня находилось в тени, и было не различить, что оно выражало, но голос слегка дрогнул. Боится или, наоборот, на что-то надеется? Потащился ночью, в темень, вдали от цивилизации… Холеный мальчик, сын богатых родителей вряд ли на такое отважится. Будет сидеть в палатке, ныть и ждать, когда придут его спасти. Несоответствие. Не нравилось оно Глебу. Даже если учесть, что все они попали в новую ситуацию, и жизнь повернулась другим боком, все равно, не происходит с людьми таких быстрых метаморфоз. Чувствуют и действуют они по накатанной, привычно. Или парень только изображал мажорика? Узнать бы, что он задумал. Но Копытов молчал, будто ждал, что Глеб прочтет его мысли. Щас! Хочет говорить – пусть говорит сам.

– Ну что ж, счастливого пути, – сказал Глеб, не дождавшись, и повернулся уходить. Он рассчитал правильно – Копытов окликнул.

– Не хочешь пойти со мной?

– Зачем мне это надо?

– Мы вместе выберемся отсюда.

– У тебя что, особые знания? – Глеб усмехнулся.

– У меня есть кое-что. Профессорские записи. Наверное, он уже рассказал по секрету про вырванные листки? Ну а для чего же еще он потащил тебя туда? Не посуду же мыть. – И Копытов многозначительно похлопал себя по карману.

Парень запросто перешел на «ты». Но Глеба это не коробило – приличия на время можно было забыть. Не на балах, чать, корона не слетит. Если Копытов знает про записи, скорее всего, он и украл их. Больше некому. Глеба разбирало любопытство, руки так и чесались встряхнуть парня, вытащить эти листки у того из кармана и уйти, почитать в одиночестве.

– Дай-ка взглянуть, – Глеб требовательно протянул руку. Копытов заупрямился.

– Убери ручонки.

Это разозлило и подстегнуло Глеба. Глупый пацан, вздумал с ним в игрушки играть.

– Давай же, докажи, что не врешь.

– Не подходи… – Копытов стал отступать назад.

Здесь каждый сам за себя! Глеб в два прыжка настиг Копытова, подставил подножку, парень повалился на бок, одновременно получил ребром ладони в кадык и захрипел, оказавшись на сыром мху. Глеб нагнулся, рывком вытащил из кармана жертвы бумагу. Развернул – какие-то неразборчивые, полустертые каракули. Вдруг на бумагу упала черная капля. Что это? Дождь? Глеб поймал испуганный взгляд Копытова. Потом почувствовал тепло над губой. Вторая капля – пляц – упала на бумагу возле первой. Глеб поднял голову и почти одновременно ощутил на губах соленый вкус. Кровь! У него снова носом пошла кровь! Он коснулся лица – так и есть – рука запачкалась в теплой и вязкой жиже. В темноте кровь обрела зловещий черный цвет. Глеб сорвал лопух, прижал к носу.

– Это не бумаги профессора.

– Они и есть.

Студент понял, что бить не будут, сел. Подобрал к подбородку колени – штаны на коленях промокли от обильной росы. Весь такой жалкий и напуганный. Глеб усмехнулся: парня, видимо, настолько прижало, что выдумал «коварный» способ заманить с собой кого-нибудь. Почему его, Глеба? Хотя, кого еще-то? Две бабы, двое пожилых, сопляк Сметанин, да он с Сотеевым – вот и весь выбор. Сотеев уходить отсюда не собирается, кто же в остатке? Ответ очевиден. Только почему таким способом, почему сразу не позвал, еще в лагере? Что за план он придумал? А если бы Глеб не увидел его фонарь в лесу, просто прошел бы мимо? Не сходилось как-то. Глеб невесело усмехнулся.

– А если я сейчас пойду и покажу профессору твои каракули?

Копытов молчал. Нечего ему было сказать. И ежу понятно, что это блеф. Похоже на то, что после пробуждения профессор всем по очереди рассказал про пропажу. «По секрету». Так же, как и позже Глебу. Скорее всего так и было. С профессора станется.

– Нет у тебя ничего, – разочарованно сказал Глеб и бросил листочек, который точно спланировал Копытову на голову. Тот мотнул головой, подхватил на лету листочек и одновременно посмотрел на Глеба. Глеб никогда не считал себя впечатлительным человеком, но что-то во взгляде парня заставило его сердце сжаться, пожалеть его…

– Шел бы ты спать. И на сыром не сиди – простудишься.

Последние слова он хотел сказать как-то по-особенному, заботливо, по-отечески, что ли… Но они прозвучали как издевка. Парень скривил губы, отвернулся, поднимаясь на ноги. Глеб про себя выругался, дернул его черт за язык! Никогда не жалел никого, а тут… Зачем? И вышло-то как-то по-дурацки. Да уж, не получится из него отца. И слава богу. Не нужно будет трястись, что наследник переймет его эпилепсию. Говорят, что это не наследственное, но все-таки…

– Ты не чувствуешь никаких изменений сознания? – донеслось ему в спину. Глеб не обернулся, он искал новый подходящий лопух – кровь не собиралась останавливаться, но это его уже не пугало как в первый раз.

– Не, не чувствую. А ты? – он имел в виду положение парня. У того, похоже, невроз развивается. Сотееву бы показать…

– Мне-то с чего? – хохотнул Копытов. – Я-то нормальный.

Это он на болезнь намекает? Интересно, откуда узнал? Глеб тщательно скрывал от всех свою неполноценность, даже партнеры по бизнесу были не в курсе. Сотеев рассказал? Вряд ли. Зачем ему нужно какому-то сопляку рассказывать? Или Копытов имел в виду что-то другое?

Глеб сорвал пару больших листьев (подорожника бы). Кровь продолжала бежать.

– Я позову кого-нибудь. – Больше он не стал ничего говорить. Зачем? Сейчас пойдет к лагерю, скажет Ольге. Ее студент, пусть идет и успокаивает, отпаивает валерьянкой. А Глеб с такими разговаривать не умеет. И своих хлопот хватает. Поди, всю куртку уже кровью вымазал. Разом навалилась неимоверная усталость. Спать. Двенадцать часов подряд. И проснуться у себя в кровати.

До лагеря было всего ничего. По дороге он тщательно вытер лицо, не хотелось пускаться в объяснения, выслушивать охи и ахи. У костра сидела Ольга и потрошила зайца. Рядом пил чай из жестяной кружки Сотеев и травил байки. Из тех, что он умеет рассказывать. Им обоим было очень весело. Глеб даже заметил на лице Ольги признаки флирта. Он бы удивился, если б не усталость. Сказал о Копытове в лесу. Сотеев внимательно присмотрелся к Глебу, но ничего не сказал. А только предложил никак не реагировать на выходки Копытова – тот повыпендривается и сам придет. А Ольга сказала: «Нет, нет, нам нужно его разыскать». Отложила кролика, Сотеев поднялся идти с ней. Она улыбнулась. Словно и не за студентом отправлялись, а на увеселительную прогулку.

Глеб пошел к своей палатке. Она была единственная красная в лагере, и ее нельзя было спутать с другими. Когда он влез к себе, там уже кто-то спал. В темноте Глеб наступил на чьи-то ноги.

– Эй, а поосторожнее можно? Слоняра! – вскрикнул девичий голос.

Ох, ни хрена себе!

– Слушай, какого черта ты тут делаешь? – возмутился Глеб. Весь этот кавардак начал доставать его не на шутку. – Вообще-то это моя палатка!

– Смотрите, какой монополист! – фыркнула Лера. – Если ты забыл, то я тоже здесь живу!

Вот гадство! Разбить бы сейчас что-нибудь, как истеричные бабы бьют. Выпустить пар. Нет, надо все-таки указать этой зарвавшейся девчонке ее место. Расставить разом все точки над «И».

– Я не знаю, что ты там себе выдумала, но я с тобой жить не буду. Я – не твой парень, так что…

– Ой-ой! Как будто я тащусь от мысли, что спала в одной палатке с мужиком, который мне в папаши годится!

Глеб чуть не задохнулся от возмущения. Хорошо, что она не видела в темноте его ошеломленный вид. Какой он ей папаша? Ему всего тридцать два.

– Просто мне спать негде, – продолжала Лера, вдохновленная его молчанием. – Так что, извини, но пока мы не вернемся домой, тебе придется потерпеть мое присутствие.

Глеб кое-как сдерживал себя, чтобы не перейти на мат. Эта девчонка раздражала его все больше. Наглая, самоуверенная.

– Ни черта подобного. С сегодняшнего дня ты выселена!

– Ха-ха два раза!

Лера демонстративно перевернулась на другой бок и натянула одеяло по самые уши. Глеб рывком содрал с нее одеяло и, ухватив за ногу, поволок к выходу. Ночная сорочка задралась, обнажив белый подтянутый живот. Лера начала отчаянно сопротивляться, дрыгая ногами и громко крича.