Я научилась просто, мудро жить - Анна Ахматова

«В житейских делах она, трезвая, крепко стоящая на земле, восхищала и подчиняла его, такого неумелого в жизни», хотя «как и прежде, молча и благоговейно слушала его вдохновенные речи».

РЫБАК

Руки голы выше локтя,А глаза синей, чем лед.Едкий, душный запах дегтя,Как загар, тебе идет.

И всегда, всегда распахнутВорот куртки голубой,И рыбачки только ахнут,Закрасневшись пред тобой.

Даже девочка, что ходитВ город продавать камсу,Как потерянная бродитВечерами на мысу.

Щеки бледны, руки слабы,Истомленный взор глубок,Ноги ей щекочут крабы,Выползая на песок.

Но она уже не ловитИх привычною рукой.Все сильней биенье кровиВ теле, раненном тоской.

23 апреля 1911* * *

Сердце к сердцу не приковано,Если хочешь – уходи.Много счастья уготованоТем, кто волен на пути.

Я не плачу, я не жалуюсь,Мне счастливой не бывать.Не целуй меня, усталую, —Смерть придет поцеловать.

Дни томлений острых прожитыВместе с белою зимой.Отчего же, отчего же тыЛучше, чем избранник мой?

Весна 1911* * *

Высоко в небе облачко серело,Как беличья расстеленная шкурка.Он мне сказал: «Не жаль, что ваше телоРастает в марте, хрупкая Снегурка!»

В пушистой муфте руки холодели.Мне стало страшно, стало как-то смутно.О, как вернуть вас, быстрые неделиЕго любви, воздушной и минутной!

Я не хочу ни горечи, ни мщенья,Пускай умру с последней белой вьюгой.О нем гадала я в канун Крещенья.Я в январе была его подругой.

Весна 1911, Царское Село* * *

Я и плакала и каялась,Хоть бы с неба грянул гром!Сердце темное измаялосьВ нежилом дому твоем.

Боль я знаю нестерпимую,Стыд обратного пути…Страшно, страшно к нелюбимому,Страшно к тихому войти.

А склонюсь к нему нарядная,Ожерельями звеня, —Только спросит: «Ненаглядная!Где молилась за меня?»

Весна 1911

В марте 1911 года Гумилев вернулся из Африки, на два месяца раньше, чем предполагал: он подхватил тяжелую тропическую лихорадку.

Анна Андреевна сразу же попробовала выяснить, что в семейных сплетнях о его романе с девицей Кузьминой-Караваевой правда, а что наговор. Но Гумилев ни выяснения отношений, ни женских истерик терпеть не мог. Разговор не состоялся. Кончилось первой крупной размолвкой: Анна Андреевна укатила в Париж, а Николай Степанович, посадив жену в поезд, – в Слепнево, развлекать тамошнюю молодежь.

Анна Ахматова. 1910-е годы

Весну 1911 года провела в Париже, где была свидетельницей первых триумфов русского балета. В 1912 году проехала по Северной Италии (Генуя, Пиза, Флоренция, Болонья, Падуя, Венеция). Впечатление от итальянской живописи и архитектуры было огромно: оно похоже на сновидение, которое помнишь всю жизнь.

Анна Ахматова, «Коротко о себе»

Похожим на сновидение, которое помнишь всю жизнь, оказалось, как выяснилось с годами, и ее мимолетное увлечение художником Амедео Модильяни, в ту пору еще совсем не знаменитым.

«Я впервые встретилась с Ахматовой в Париже в 1911 году… Ахматова была тогда очень молода… очень красива, все на улице заглядывались на нее. Мужчины, как это принято в Париже, вслух выражали свое восхищение, женщины с завистью обмеривали ее глазами. Она была высокая, стройная и гибкая. (Она сама мне показывала, что может, перегнувшись назад, коснуться головой своих ног.) На ней было белое платье и белая широкополая соломенная шляпа с большим белым страусовым пером – это перо ей привез только что вернувшийся тогда из Абиссинии ее муж – поэт Н. С. Гумилев…

Мы посетили однажды какой-то ресторан на Монмартре и дивились на увеселения иностранцев в этом злачном месте… Парижан там не увидишь. Но маленькие кафе, которыми изобилует Париж, совсем другого стиля. Здесь за столиком французы проводят время отдыха за чашкой кофе и скромной выпивкой, иногда целой семьей или компанией друзей… Помню, как Анна Андреевна снисходительно отнеслась к шутке ее соседа по столику: он незаметно положил ей записочку в туфлю».

Н. Г. Чулкова, Из воспоминаний

В это время Модильяни бредил Египтом. Он водил меня в Лувр смотреть египетский отдел, уверял, что все остальное (tout le reste), недостойно внимания. Рисовал мою голову в убранстве египетских цариц и танцовщиц и казался совершенно захвачен великим искусством Египта. Очевидно, Египет был его последним увлечением.

Анна Ахматова, «Амедео Модильяни»А. Модильяни. Фото 1916—1917 гг.Ахматова, рисунок Модильяни, Париж 1911 г.

В Лувре (1911) я была насмерть прикована к Египту. Египтянкой – царица и пляс<унья> – изображал меня рисовавший [меня] тогда Амедео Модильяни.

Анна Ахматова, Из «Записных книжек»Амедео Модильяни за несколько лет до смерти.

Таким, измученным, постаревшим, отчаявшимся Амедео Модильяни Анне Ахматовой не суждено было увидеть. Но именно таким предстает он в одном из вариантов «Поэмы без героя»:

В черноватом Париж тумане,И наверно, опять МодильяниНезаметно бродил за мной.У него печальное свойство

Даже в сон мой вносить расстройствоИ быть многих бедствий виной.Но он мне – своей Египтянке…Что играет старик на шарманке,

А под ней весь парижский гул,Словно гул подземного моря, —Этот тоже довольно горяИ стыда и лиха хлебнул.

Из чернового варианта «Поэмы без героя»

В Париже в 1911 году Анна Андреевна написала лишь два стихотворения, но к роману с Модильяни, по ее словам, они не имеют никакого отношения. По всей вероятности, первое («Мне с тобою пьяным весело…») является воспоминанием о прошлогодних осенних беседах с Георгием Чулковым, через столик, в привокзальном царскосельском кафе. Второе («В углу старик, похожий на барана…»), может быть, как-то связано с их новой встречей в Париже. (Вырвавшись на волю, Анна Андреевна, кажется, видела себя второй Анной Карениной, недаром упоминает в «Автобиографии», что родилась в один год с «Крейцеровой сонатой» Льва Толстого.) Правда, Чулков приехал во Францию с женой, но его умная жена весьма снисходительно относилась к «амурным» увлечениям своего супруга, ежели речь шла о том, чтобы помочь «молодому и свежему дарованию».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});