Путь диких гусей - Вячеслав Софронов

Касим не любил своих родичей, жадных до наград и почестей, привозивших к нему своих дочерей в жены, а потом подолгу гостивших в городке. Кашлык буквально бурлил от бесчисленных жениных братьев, племянников, сестер, мамок, и каждый желал ухватить кусок пожирней. Особенно усердствовали беки с южных улусов, водившие дружбу с кочевыми калмыками и ногайцами. Многие из них тайно приняли исламскую веру и тихонько склоняли к ней же и хана Касима. Но он понимал, что прими он ее, и северные князья отойдут от него, а это война, Потому и отговаривался, отнекивался от настойчивых уговоров родичей, да так и умер, не изменив вере отцов и дедов.

Обо всем этом известно было Едигиру. Знал он, что преемником хана Касима прочат жирного Соуз-хана, который владел половиной земель по Иртышу. Его табуны паслись и в далеких степях, а караваны, груженные товарами, днем и ночью шли из сибирских земель в бухарские ханства и дальше на восток, принося хозяину немалые барыши.

Соуз-хан не был воином в отличие от хана Касима и не водил свои сотни в набег, не бился со степняками, не участвовал и в поединках батыров на весенних праздниках, Зато он регулярно поставлял к ханскому холму отличных скакунов и доброе оружие, давал и своих нукеров для походов на степняков. Его хорошо укрепленный городок находился недалеко от Кашлыка и по размерам не уступал ставке сибирских ханов.

Едигир помнил, как однажды отец указал рукой в ту сторону и произнес: "Там наш главный гнойник, и лучше его не трогать, а то столько вони выйдет, что и сам не рад будешь…"

Но помнил Едигир другие отцовские слова: "Лучше один раз породниться, чем сто раз подраться". Хан Касим хоть и не показывал вида, но побаивался южных беков и мурз. Может, поэтому он отправил послов в далекую Московию к белому Ак-царю и предложил тому свою дружбу. Ак-царь успел завоевать и Астраханское, и Казанское ханства, и не было ему равных на этой земле.

Помнил Едигир, как вернулись от белого царя отцовские послы, а с ними бородатые светловолосые русские люди приехали. Долго о чем-то беседовали они с ханом Касимом, а вскоре и уехали, увозя на больших санях сундуки, полные собольих шкурок.

Хан Касим часто выходил на крутой иртышский обрыв и долго глядел на закат, куда уехали русские светловолосые люди. Он чего-то ждал, но, наверно, так и не дождался от белого царя. И умер, никого не посвятив в свои планы. А теперь Едигиру предстояло продолжать отцовское дело, если он сменит охотничьи угодья на ханский холм.

Ранним утром его разбудил Рябой Hyp, одетый в стальной панцирь, словно перед кровавой сечей. Едигир вышел из шатра и увидел, что вокруг городка собралось несколько боевых сотен, все при оружии и в доспехах. "Так вот о какой поддержке говорил ему вчера он…"- понял Едигир, и холодок пробежал по всему телу.

— Что ты решил? — без обиняков спросил Рябой Hyp.

— Если воины за меня, то я смогу продолжить дело отца.

— Воины за тебя, мой хан, — улыбнулся, показав кривые зубы, юзбаша, указывая рукой на сверкающие под утренним солнцем боевые доспехи сотен.

— Тогда будем ждать решения старейшин, — также ответил ему улыбкой Едигир.

Ближе к полудню на ханском холме собрались старейшины и все родичи покойного Касима. Пришли шаманы с тяжелыми бубнами и чинно уселись в сторонке, ожидая начала совета.

Соуз-хан, в цветастом восточном халате, в собольей шапке, сидел, окруженный южными беками и мурзами. Он единственный раз бросил высокомерный взгляд в сторону Едигира и что-то громко сказал своим сородичам. Те громко засмеялись, посмотрев на молодого ханского сына.

Рябой Hyp наклонился к Едигиру и прошептал:

— Они еще не так засмеются, когда увидят тебя входящим в ханский шатер.

Наконец разговоры стихли, и старый Катайгул, дальний родственник хана Касима, с длинной седой бородой, самый уважаемый из старейшин, положил левую руку на ханский бунчук, а правую поднял вверх.

— Великое несчастье постигло нас, и лишились мы своего хана, да примут боги его на небо, да пошлют нам удачу, да будет имя хана Касима благословенно во все времена на нашей земле.

Все одобрительно кивали головами, слушая старого Катайгула, перечислявшего заслуги покойного. Он еще долго поминал все благие дела и свершения хана Касима, а потом, помолчав, начал издалека:

— Опустела земля без нашего защитника, некому вести в бой наших воинов, некому постоять за нас, несчастных и сирых. А потому собрались мы сегодня, чтоб выбрать среди нас лучшего из лучших, почтеннейшего из почтенных, знатнейшего из знатных. Пусть он правит нами по решению старейшин и да продлятся дни его…

Все замерли, готовясь услышать имя нового избранника. Даже птичье пение смолкло и не слышно было журчание неутомимого Иртыша-землероя. Имя нового хана, затаив дыхание, ждали все.

— Многие среди нас готовы стать правителями земли нашей, но закон гласит, что только один должен править народом, а потому старейшины выбрали… — Катайгул на мгновение прервал речь, посмотрел на самодовольно улыбающегося Соуз-хана, затем перевел взгляд на Едигира и сидящих за его спиной юзбашей и тихо закончил:- Выбрали нашим ханом Едигира.

Еще какое-то время висело в воздухе молчание, а потом рев многих глоток огласил ханский холм. Орали все: и старейшины, и многочисленные родичи, и воины за стенами городка. Катайгул поднял руку кверху и призвал к тишине. Затем поднял ханский бунчук и с поклоном передал Едигиру. Но тут соскочил со своего места Соуз-хан и, тяжело ступая, кинулся к бунчуку и наступил ногой на древко, придавив его к земле.

— Мои родственники не согласны с таким решением, — выкрикнул он, — не гоже безродному занимать ханский шатер, у него даже своих улусов нет! Кто он такой, этот Едигир?! Не желаем его!

— Не желаем!!! — заорали за его спиной беки и мурзы.

Все повскакали с мест, выхватили сабли и горящими от бешенства глазами сверлили Едигира и стоящих за его спиной воинов.

Тогда вперед вышел Рябой Hyp и громко крикнул:

— Мы Едигира желаем!

— Да кто ты такой? Голь перекатная, рвань поганая!

— Нукеры! Ко мне! — Взмахнул Рябой Hyp саблей, и сотни полезли через стены, хлынули через ворота, мигом заполнив главный майдан городка, окружив орущих старейшин.

Только тогда наконец-то те поняли, кто пожелал Едигира, и тут же сникли, пристыжено опустились на места, попрятали оружие.

Лишь Соуз-хан продолжал стоять, вдавливая носком сафьянового желтого сапога в землю древко бунчука.

— Я по закону имею право на поединок с ним, — высокомерно проговорил он, когда крики утихли, — но я же могу выставить вместо себя любого воина. Пусть старейшины ответят мне: прав ли я?

Старейшины, не ожидавшие такого поворота, склонили головы друг к другу и долго шептались. Наконец, Катайгул поднял руку и произнес:

— Да, Соуз-хан, ты имеешь право на поединок, если Едигир не пожелает отказаться от ханского шатра. Ответь, Едигир.

Едигир увидел, как все взоры обратились к нему и все ждали его слова. Спиной он ощущал горячее дыхание Рябого Нура и, чуть помедлив, тихо проговорил:

— Я согласен на поединок с Соуз-ханом или с тем, кого он выставит.

Старейшины вновь склонили седые головы и тихо зашептались. На этот раз совещались они долго, Едигир уже думал, что они отменят поединок или примут иное решение. Но вот послышался голос старого Катайгула:

— Мы приняли решение, доблестные воины. Пусть будет поединок, но не должна пролиться кровь претендентов на ханский шатер. — Катайгул чуть остановился, набрав в грудь побольше воздуха, собравшиеся слушали, не перебивая. — Они не будут драться друг с другом…

— Как?! — вскричали все разом.

— …Мы предлагаем иной поединок, чтоб воины не обнажали оружия друг против друга. Пусть выберет хана наш предок, медведь Аю, ему решать участь претендентов. Мы отведем их в лес и предложим сразиться с медведем. Кто выйдет победителем, тому и быть нашим ханом.

Гул одобрения прокатился среди собравшихся. Слышались отдельные выкрики, но общее напряжение спало, и каждый обсуждал с соседом возможность исхода поединка. Катайгул, уставший от долгой речи, вытирал с лица пот и внимательно оглядывал беков, споривших меж собой.

Только Соуз-хан, казалось, остался недоволен и, с презрением еще раз взглянув на Едигира, направился к старейшинам.

— Пристало ли будущему сибирскому хану шляться по таежным урочищам и гоняться за каким-то там медведем? Его жалкая шкура не стоит и половины цены моего халата, который мне придется трепать на болоте…

— Я могу поменяться с тобой халатами, — закричал громко один из охранников покойного хана Касима, — я своим халатом не особо дорожу, — и он просунул грязный кулак через здоровенную дыру в поле грязного и замызганного серого халата, в который был одет.