Клятва, которую мы даем - Монти Джей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кажется, все вокруг затихает, когда возвращается офицер. Истона забирают у нас и отправляют в тюрьму на ночь, чтобы он остыл. Оставляя нас с большим количеством вопросов, чем ответов, и разбитой верой.
— Я… — начинает Алистер, но Рук перебивает его.
— Хочешь поговорить? Ты можешь сделать это на Кладбище.
* * *
Мои темные ботинки наступают на обветренный и потрескавшийся асфальт. Сорняки пробиваются сквозь трещины, на нем видны следы десятилетий заброшенности. Несмотря на пустынность этого места, запах бензина и крови все еще бьет мне в нос, напоминая о средней школе.
Кладбище — это бесплодное мертвое пространство, породившее анархию.
Заброшенный гоночный трек, который дети Пондероза Спрингс превратили в пристанище для бунтарей. Нелегальные драки, несанкционированные гонки и чистый адреналин.
Я проводил здесь большую часть своих выходных, дрался в травяном круге в центре трека, на котором стою сейчас.
Я вырос, наблюдая за драками Рука и Алистера. Это не в новинку для парня, который живет ради причинения боли, и для другого, которому эта боль нужна, чтобы выжить.
Но это был первый раз, когда это было со злым умыслом.
У Рука разбиты костяшки пальцев, когда он наносит еще один удар в челюсть Алистера. Когда он снова замахивается, чтобы атаковать, я обхватываю его руками за талию, поднимая с земли.
Он борется со мной, как ребенок, вырываясь из моей хватки.
— Как долго? — кричит он Алистеру, который сидит на земле и вытирает рукой окровавленный рот. — Как долго, черт возьми?
Я отпускаю Рука и кладу руки ему на грудь, чтобы он не набросился снова. Его волосы колышутся перед глазами, ярость, похожая на боль, искажает его лицо, когда он указывает мне за плечо.
— Как долго, черт возьми, ты знал, что он твой брат?
Алистер сжимает челюсть, отталкивается от земли, и смотрит на Тэтчера, который не удосужился протянуть руку. Мы чувствуем себя разделенными, и, похоже, я был единственным, кто понимал, к чему клонит Алистер.
Чувство вины проснулось в моем животе. Горячее и острое, оно бушует, как огонь, ожидая, что вот-вот поглотит меня.
— Как…
— Два года, — ворчит Алистер, сплевывая кровь на пожелтевшую траву. — Уэйн сказал мне прямо перед тем, как я уезжал из Пондероза Спрингс, я не думал, что мы сюда вернемся. Это не должно было стать проблемой, черт возьми.
— И ты не подумал упомянуть об этом, перед тем как уехал? — произносит Тэтчер, скрещивая руки на груди.
— Это не имело значения. Неважно как. Это ничего не меняет.
— Это все меняет! — кричит Рук, вскидывая руки в воздух.
Страх и боль пульсируют в моей груди.
Если я сейчас расскажу ему правду, изменит ли это все? То как он меня воспринимает? Не принесет ли им эта правда больше вреда, чем пользы?
Им, возможно, трудно признать, что каждый из нас значит друг для друга, но мне — нет. Может, я и не говорю этого вслух, но я всегда знал, что они значат для меня.
Я никогда не боялся любви, просто боялся потерять ее.
И прямо сейчас я боюсь, что моя правда разрушит эту шаткую связь. Что это будет той самой соломинкой, которая разрушит проклятие.
— О, так теперь имеет значение, кто наши родственники? — Алистер усмехается, темные волосы прилипают к его вспотевшему лицу. — Это определяет, кто я для тебя, Ван Дорен?
— Как, черт возьми, я могу доверять тебе, как я могу верить хоть одному слову, слетающему с твоего гребаного рта?
Правда вертится у меня на языке, умоляя меня выплеснуть ее, когда Алистер делает угрожающий шаг вперед. У меня возникает искушение ударить Рука, чтобы он не разевал свой окровавленный рот.
— Осторожнее, ты немного похож на своего отца. Не будь таким ханжой. Ты забываешь, что мы узнали о Сэйдж только после того, как ты трахнул ее и разбил сердце своему красавчику.
В груди у меня все сжимается, руки внутри натянули мои оголенные нервы. Их спор был только верхушкой айсберга, всего лишь предварительным просмотром того, какой будет их реакция на меня.
Я больше не мог молчать, не тогда, когда мне было так комфортно разговаривать с Коралиной. Она придала мне слишком много уверенности в собственных словах, в том, как легко она восприняла мой голос.
Из-за этого я не могу держать рот на замке.
— У нас у всех есть секреты, — чума внутри меня выплескивается наружу, — но это не значит, что нет доверия. Просто некоторые секреты тяжелее других. Их труднее разделить.
Рук переводит взгляд из-за моей спины и смотрит мне в глаза. Мои руки все еще на его груди, и какая-то часть меня хочет сжать его рубашку в кулаки просто чтобы убедиться, что он никуда не денется.
— Да? — спрашивает Рук, подергивая челюстью. — А у тебя какой?
Перед моими глазами проносятся все воспоминания, которые мы когда-либо пережили вместе. Я знаю, что после этого разговора воспоминания с Руком и ребятами могут стать всем, что осталось от Парней Холлоу.
Я провожу языком по пересохшим губам:
— Я не шизофреник.
Убираю руки с его груди, отступаю назад и поворачиваюсь лицом к каждому из них. Вес моих секретов давит на меня, пока я сглатываю.
— Я не шизофреник, — повторяю я, просто чтобы почувствовать это на языке.
Мой рот наполняется правдой, отчаянно желая большего, и я даю ее. Я наблюдаю за каждым из них, пока рассказываю все части своей истории. Каждую деталь секрета, который я хранил в себе гораздо дольше, чем следовало. Секрет, который я поклялся хранить при себе, только чтобы защитить Розмари.
Я рассказываю им об этом, потому что мы — ничто, если не можем быть рядом друг с другом в неизвестности. Это была причина, по которой мы нашли друг друга. Каждый из нас испытал невыразимую боль. Это был первый раз, когда я заговорил о своей.
Слова рвутся из меня, я так отчаянно хочу поделиться ими после долгих лет пыток. Они всегда вертелись на кончике моего языка, умоляя произнести их вслух, но страх был щитом.
Коралина помогла избавиться от этого. Это научило меня тому, что немного веры в чей-то голос имеет большое значение.
— Почему ты нам ничего не сказал? — голос Рука прерывается от недоверия. Возможно, ему жаль, что он не расспросил меня раньше. — Почему ты страдал в одиночестве?
Я смотрю на него, зная, что его мягкое сердце возьмет вину за это на
