Изабелла Баварская - Александр Дюма

На другой день, 19 января, в восемь часов утра король пришел в шатер герцога и пригласил его прогуляться на гору Сент-Катрин, откуда виден весь город Руан. Паж, ожидавший у входа, держал под уздцы двух прекрасных лошадей — одну для короля, другую для герцога. Последний согласился совершить прогулку в надежде, что, оставшись с королем с глазу на глаз, он улучит минуту и сумеет склонить его к свиданию, о котором просил.

Король провел своего гостя на западный склон горы. Густой туман, поднявшийся над Сеной, скрывал город целиком, но с первыми лучами солнца порывы северного ветра разорвали серую пелену, и клочья ее быстро исчезли с небосвода, подобно волнам затихающего морского прилива; взору предстала величественная панорама, открывающаяся с того места, откуда и сегодня еще можно видеть остатки римского лагеря, именуемого «Лагерь Цезаря».

Герцог Бретонский с восхищением взирал на эту обширную картину: справа ее замыкала гряда холмов, поросших виноградниками с вкрапленными между ними деревьями; впереди, напоминая огромный, развернутый в долине и волнуемый ветром кусок шелковой ткани, извивалась Сена; чем дальше, тем она становилась все шире и шире, теряясь в необозримой дали, за которой угадывалась близость океана; слева, подобно ковру, простирались богатые и обширные равнины Нормандии, выступающие в море в виде полуострова, на котором, устремив глаза на Англию, вечно бодрствует Шербур — неусыпный часовой Франции.

Но когда герцог перевел взор в середину этой картины, глазам его представилось поистине странное и неожиданное зрелище. Покоренный город печально лежал у его ног: на стенах не видно было ни единого флага, все городские ворота были открыты, обезоруженный гарнизон города ожидал на улицах приказа победителей. Все английские воины, напротив, стояли под ружьем с развернутыми знаменами, лошади били копытами, трубили трубы — железное кольцо сжимало город, опоясывая его каменные стены.

Герцог Бретонский угадал истину. Униженно он опустил голову на грудь; позор, покрывший Францию, частично ложился и на него, второго вассала королевства, второй цветок французской короны.

Король Генрих, должно быть, не замечал того, что происходит в душе у герцога; он подозвал оруженосца, шепотом отдал ему какие-то приказания, и тот, пустив лошадь галопом, поскакал прочь.

Спустя четверть часа герцог Бретонский увидел, что гарнизон тронулся в путь. По условиям договора, французские воины были босы, они шли с обнаженной головой и с посохом в руке. Они вышли через ворота Дю-Пон, проследовали берегом Сены до моста Сен-Жар, где по приказу английского короля были поставлены стражники; они обыскивали рыцарей и воинов, отбирали у них золото, серебро и драгоценные камни, а взамен давали каждому по два парижских су. С некоторых они даже сдирали подбитую куньим мехом или расшитую золотом одежду и заставляли переодеться в платье из бархата или грубого сукна. Видя такое обращение, те, что шли позади, стали бросать в реку свои кошельки и драгоценности, только бы их добро не досталось врагу.

Когда весь гарнизон был уже по другую сторону моста, король повернулся к герцогу и сказал, улыбаясь:

— Любезный герцог, не угодно ли вам будет войти вместе со мною в мой город Руан? Вы будете там желанным гостем!

— Благодарю вас, ваше величество, — отвечал герцог Бретонский. — Однако мне не хочется быть частью вашей свиты: вы, разумеется, победитель, но ведь я-то еще не побежденный…

С этими словами он спешился — лошадь эту ему предоставил король Генрих, прося принять ее от него в подарок, — и объявил, что будет ожидать здесь своей свиты и что никакая сила не заставит его ступить ногою в город, который более уже не принадлежит французскому королю.

— Весьма сожалею, — сказал Генрих, уязвленный таким упорством. — А то вы могли бы присутствовать при великолепном зрелище, ибо три болвана, защищавших Руан, завтра будут обезглавлены на городской площади.

Генрих пришпорил лошадь и, не попрощавшись, оставил герцога в ожидании его свиты. Герцог видел, что король поскакал к воротам города, сопровождаемый пажом, который вместо штандарта нес копье с лисьим хвостом на конце. Навстречу королю, с мощами и святынями в руках, в священных одеждах вышло духовенство. Под звуки торжественного пения король направился в кафедральный собор, где перед главным алтарем на коленях совершил благодарственную молитву, и, таким образом, вступил во владение Руаном, городом, который за двести пятнадцать лет до этого король Филипп-Август, дед Людовика Святого, отнял у Иоанна Безземельного, когда после смерти своего племянника Артура тот лишился всех владений.

Тем временем к герцогу Бретонскому присоединилась его свита. Он тотчас вскочил на лошадь, в последний раз окинул взглядом город, тяжко вздохнул при мысли о будущем Франции и пустился галопом назад, более уже не оборачиваясь.

На другой день, как и сказал король Генрих, Ален Бланшар был обезглавлен на городской площади Руана. Робер де Линз и Жан Журден откупились деньгами. Предатель Ги был назначен наместником герцога Глочестера, ставшего правителем завоеванного города. Он присягнул на верность английскому королю, который по прошествии двух месяцев подарил ему в награду замок и земли вдовы де Ла Рош Гийона, павшего в битве при Азенкуре.

По разумению англичан, это было справедливо, ибо благородная молодая женщина отказалась принести присягу королю Генриху. Она была матерью двух маленьких детей, из которых старшему не исполнилось еще и семи лет. Она владела великолепным замком, и ее богатству могла бы позавидовать герцогиня; она жила среди своих владений и своих вассалов с поистине королевской роскошью. Она бросила все: замок, земли, вассалов, надела холщовое платье и, взяв за руки своих малюток, ушла, прося по дороге подаяние для себя и детей, и предпочла это браку с Ги ле Бутилье и тому, чтобы отдать себя во власть давним и заклятым врагам Французского королевства.

Мы потому столь подробно остановились на обстоятельствах осады Руана, что взятие его явилось роковым событием, которое очень скоро трагедией обернулось для всего королевства. С этого дня англичане действительно обеими ногами стали на французскую землю, ибо владели теперь двумя пограничными областями: Гиенью, присягнувшей англичанам на верность, и завоеванной ими Нормандией. Двум вражеским армиям довольно было двинуться навстречу друг другу, чтобы, соединившись, пройти всю Францию насквозь, подобно тому как шпага проходит сквозь сердце. Весь позор за потерю Руана полностью лег на герцога Бургундского, который видел падение нормандской столицы, и, хотя ему достаточно было протянуть руку, чтобы ее спасти, он этого не сделал. Друзья герцога просто не находили слов для его непостижимого бездействия, враги же назвали это изменой. Окружение дофина посчитало это новым оружием против герцога, ибо, если сам он и не вручил англичанам ключей, открывавших им ворота к Парижу, он по меньшей мере позволил врагу овладеть этими ключами; ужас, объявший людей, был столь велик, что при известии о взятии столицы двадцать семь городов Нормандии открыли перед англичанами свои ворота[30].