Забытые письма - Лия Флеминг

Бровь была ровной, кожа бледной. Сердце ее стукнуло и замерло. Она снова посмотрела на него.

– Гай?.. – еле выдохнула она, пунцово краснея. – Что ты здесь делаешь? Ты же умер, тебя похоронили! – Она вскочила и бросилась к двери, но он схватил ее за запястье. – Что за игру ты со мной затеял?!

– Я умер, меня похоронили. Мой брат позаботился об этом, когда стащил мою форму и отправился на фронт, назвавшись моим именем.

– Пусти меня. Я не верю тебе! Не может быть, это не ты… Ты позволил моему брату погибнуть, он так ждал, что ты заступишься за него! А ты не счел нужным побеспокоиться! А теперь насочинял предлогов и вытащил меня сюда, чтобы раскаиваться? Да как ты смеешь так оскорблять меня! Я уезжаю немедленно!

– Сельма, постой! Клянусь тебе, и Бог мне свидетель, и перед ним предстану я в Судный день, – это был не я. Умоляю, услышь меня! Таким тяжким бременем лежит это на моей душе. Умоляю, выслушай меня, прежде чем ты уедешь!

Сельма снова опустилась на стул, глядя на него с отвращением.

– Моя мать слишком хорошо сыграла свою роль, – продолжал он. – Ей тогда как раз было на руку, чтобы Энгус назвался мной, но все зашло слишком далеко. Я оказался в ловушке в родном доме, лежал больной и не знал, что происходит, а когда пришел в себя, было уже слишком поздно. И тогда я сбежал оттуда, сбежал так быстро и так далеко, как только смог. Я ничего не мог изменить. Ну как я мог раскрыть подлог, совершенный братом, или предать честь моей семьи?

– Зато своим молчанием ты предал мою семью! Достаточно было одного твоего слова, и он остался бы жить! – вне себя закричала Сельма. – Ты оставил его умирать! Там, одного!..

– Но откуда же мне было знать, что там происходит?! А когда я узнал, все было бы бесполезно! Это был очень плохой год на фронте, столько скоропалительных трибуналов… Генералы торопились подавить любые попытки бунта в войсках. Они были слишком жестоки, отклонили столько прошений о помиловании… Но когда я узнал, что произошло, я тут же написал Энгусу и совершенно прямо высказал ему все, что думаю о его поступке. То же сделала и мама. Энгус был очень разным – порой и глуповатым, и инфантильным, и доверчивым, простодушным. Он совершил страшную, непоправимую ошибку, и это жгло его. Думаю, ему было слишком стыдно жить после такого… Когда вокруг тебя разрываются снаряды, а ты никак не укрываешься от них, конец наступает быстро. Или если ты добровольно вызываешься участвовать в операции, больше похожей на самоубийство… Мы не можем знать наверняка, что случилось тогда. Как бы страстно мы этого ни хотели.

– Так, значит, ты решил здесь укрыться и жить спокойненько. Не понимаю. Не стану я больше слушать твоих оправданий. Ты позволил мне думать, что ты погиб, ничем, ни полунамеком не дал знать о себе. Просто молча пропал. Если бы я знала, что происходит, я помогла бы тебе. Я ведь была тебе другом.

– Я решил, что лучше уехать. Тебя тогда отослали в Брэдфорд, а я так запутался и был так зол на весь мир… Не вини во всем одного Энгуса, вини жестокость войны – это война доводит человека до помешательства, ломает дух. То, что случилось с Фрэнком и со многими другими, полностью соответствует уставу, закону военного времени.

Он помолчал.

– И, конечно, ты уже догадалась, что резкие слова тогда в кузнице тебе сказал не я. За это вмешательство я снова должен благодарить свою мать. Она сразу хотела выдавить тебя из моей жизни, с первой минуты, как узнала о нашей дружбе… – Гай замялся. – Я… я сделал то, что тогда показалось мне наилучшим. Колесил по земному шару, напивался до бесчувствия – и так несколько лет, пока судьба не привела меня в этот рай. И когда я попал в Спрингвилл, я и стал тем, кого ты видишь сейчас: фермером, менонитом. У меня была хорошая жизнь. Я думал, что оставил все в прошлом. И тут вдруг мой сын против моей воли записывается в армию, и все повторяется. Тебе это не кажется странным? Чарли теперь расплатился за мой тогдашний энтузиазм. Ему нужна моя помощь, а не мое осуждение.

Сельма заметила, что в его голубых глазах блестят слезы. Как же она могла принять его за Энгуса?! Совершенно запутавшись, она не знала, уезжать ей скорее или остаться.

– Тебе не кажется странным, что наши дети нашли друг друга на противоположном конце света да еще именно в Англии? Я все больше думаю, что в этом есть что-то справедливое для нас всех. Чего мы были лишены? Свободы любить – там и тогда, когда тебя настигло это чувство, и не оглядываться на сословие, религию или национальность. И в их новом мире все так и есть. Скажи, ну разве их любовь и счастье – не главное теперь? – умоляюще спросил он.

Оглушенная открывшейся правдой, Сельма старалась слушать, что он говорит, но не сразу все понимала. Выходит, он уже несколько месяцев знал, кто такая Шарлэнд! И ничего не сказал ей! Она потрясла головой, все еще не веря ему…

– Тебе не кажется, что мы должны рассказать им всю эту историю? Они обязательно должны узнать, что сделали с нашими семьями предубеждения, недопонимание и жестокость войны! – продолжал тем временем Гай. – Чарли так или иначе все скоро узнает, как и я тогда! Мы должны быть поддержкой нашим детям, во что бы ни вылилось это для нас самих…

У него перехватило горло, и он совсем тихо продолжил:

– Если ты решишь из-за меня порвать отношения, то им придется встать на чью-либо сторону. Верно? А это так тяжело, когда ты должен выбирать между теми, кого ты любишь! Я знаю это не понаслышке и сполна расплатился за это. Если семьи не могут договориться между собой, то откуда же взяться надежде на мир между нациями?

Сельма молчала и опять лишь качала головой – его слова все еще не убедили ее, и слишком велико оказалось ее потрясение.

– Пожалуйста, прости мне этот обман, – Гай коснулся ее руки. – Но разве ты приехала бы, если б знала? Ведь нет… А я хотел все рассказать тебе сам, без свидетелей. Ну как ты почувствовала бы себя, если б мы встретились на публике?

Она подняла на него глаза.

– Думаю, я и не узнала бы тебя, если бы ты не произнес мое имя вот так. Зачем тебе понадобилось все рассказать мне теперь?

– Я так сильно переменился? А ты вот нет, – мягко отозвался он.

– Похоже, ты обрел тут мир и душевный покой, – не обратив внимания на его комплимент, ответила Сельма. – А я вряд ли найду их когда-нибудь. Слишком велик мой гнев, не могу я простить того, что случилось с Фрэнком.

– Тогда попробуй направить гнев в мирное русло – как Хестер в свое время. Она так отчаянно билась за тот памятник! В Шарлэнде ведь так и не возвели ничего. И вряд ли возведут, пока история не получит справедливого разрешения.

– Гай, не надо меня поучать! Тебе это никак не идет! – взвилась она. Да как он смеет указывать ей, что делать?

– Я вовсе не поучаю, не будь такой мнительной. Я просто тебе предложил. Ну, идем на крыльцо, посидим там с Розой. Она пытается сделаться незаметной… Мне так хочется, чтобы она тебе понравилась. Без нее я бы давным-давно помер. Мы с тобой, может быть, и живем на разных концах страны, но мы оба, и ты и я, любим своих детей, правда? И лучше нам держаться вместе, а не тянуть в разные стороны. Мы с тобой ведь всегда были добрыми друзьями. – Он улыбнулся, и она увидела такое знакомое смеющееся лицо. И трудно стало оставаться надутой в ответ.

Они молча сидели, каждый старался думать о чем-то, что как-то облегчило бы тяжесть этого неожиданного для нее разговора. Сельма вспоминала слова Гая снова и снова, и постепенно все становилось на свои места – фамильные тайны не были больше тайнами. Долгая поездка, а теперь еще и сегодняшние поразительные открытия совершенно вымотали ее.

Как легко будет быстренько сложить вещи и, преисполнившись обиды, рвануть обратно в Лос-Анджелес и никогда больше не разговаривать с семейством Вестов! Она вполне может преподнести Шери все так, чтобы та взяла ее сторону в этой истории – очернить родителей Чарли, заставить их отступить в тень. Но разве так будет честно? И чем это поможет Фрэнку?

Гнетущую тишину нарушила Роза.

– А как мы отпразднуем возвращение наших молодых? В нынешних обстоятельствах это будет не так-то просто… Смешанные браки не одобряются нашей церковью. Но все-таки случаются, – добавила она, с улыбкой обернувшись к мужу.

Гай быстро улыбнулся в ответ:

– Ничего, Роза, придумаем что-нибудь. Другие члены нашей общины ведь находили какой-то путь. Любовь всегда находит путь…

Да, он и в самом деле стал похож на проповедника, подумалось Сельме, – совсем не похож на прежнего Гая.

– Да, я как раз и хотела обсудить, как же мы будем праздновать. Потому и приехала. Я же совсем не знаю ваших здешних порядков, – ровным голосом проговорила Сельма.

– Как праздновать будем? Да как и все – попляшем, песни попоем, гостей соберем, стол накроем. Подойдет?