Баланс столетия - Нина Молева

В Париже действительно состоялась выставка, и ряд работ Белютина приобрел Национальный музей современного искусства Франции (ныне — Центр Помпиду) по решению Совета музеев Франции. Впервые они допустили в лучшее свое собрание творчество русского художника. Его рекомендовал создатель Национального музея Жан Кассу.

И единственное утешение (добрый знак на будущее) — студийцы снова получили возможность арендовать (на собственные средства) для творческой поездки теплоход. По собственному маршруту. С удобным для работы свободным расписанием, на что согласилось руководство пароходства. Оставалось надеяться: все еще может утрястись.

Утрястись? Но 1962-й был слишком непростым годом. Накануне отплытия теплохода в газетах появилось обращение к народу в связи с повышением цен на масло и мясо. Правда, в обращении утверждалось, что «это мера временная. Партия уверена, что советский народ успешно осуществит меры, намеченные мартовским пленумом ЦК КПСС в области сельского хозяйства». Но так или иначе — мясо подорожало вдвое. Это ощутимо коснулось Москвы и некоторых больших городов. В остальной стране о мясе давно забыли.

В день начала поездки студийцев Хрущев присутствовал на торжественном открытии своего детища — Московского дворца пионеров и школьников на Воробьевых горах. И «совершил поездку на автопоезде по территории парка»! Как было угадать, что в то же самое время семь тысяч рабочих Новочеркасского электровозостроительного завода с красными флагами и портретами Ленина направились к центру города. Они прошли два километра и — были расстреляны перед горкомом партии.

По официальным данным было убито двадцать четыре человека (среди них — один школьник), ранено тридцать. Число арестованных не называлось.

Начало этим событиям было положено много раньше. С января по май 1962-го на электровозостроительном заводе несколько раз снижались на 30–35 % расценки. Сделанное директором в сталелитейном цехе заявление вызвало взрыв: «Не хватает денег на мясо и колбасу — ешьте пирожки с ливером». Рабочие включили заводской гудок и объявили забастовку. Были сорваны и сожжены на площади все портреты Хрущева. К городу срочно подтянули армейские части, которые начали проводить массовые аресты. Всего было осуждено 105 человек, семерых приговорили к расстрелу. Среди них была одна женщина.

В связи с намеченным повышением цен личным распоряжением Хрущева еще до 1 июня в Новочеркасск были направлены войска с предписанием иметь при себе боеприпасы. Маршал Малиновский выполнил приказ. Сюда же приехали члены Президиума ЦК Федор Козлов, Анастас Микоян, Дмитрий Полянский и первый секретарь ЦК ВЛКСМ Сергей Павлов.

И тем не менее нашелся человек, который, рискуя погонами и партбилетом, попытался предотвратить кровавую бойню. Генерал Матвей Шапошников отобрал у солдат амуницию и сделал все, чтобы остановить брошенные на Новочеркасск танки.

Только через 27 лет «Литературная газета» опубликовала его объяснения.

NB

Первый заместитель командующего Северо-Кавказским военным округом генерал Матвей Шапошников о событиях 1 июня 1962 года (Литературная газета, 1989 год).

«Я хотел напомнить всем, что даже в программе нашей партии записано, что с точки зрения внутренних условий наше общество не нуждается в армии. Доказать им, что это беззаконно и нарушение всех человеческих норм. Спросить руководителей КГБ и МВД, почему если мы были в форме, то они переодели своих людей в грязные комбинезоны. Я хотел сказать о многом, но на партактив меня не пригласили».

До этого письма генерала в Союз советских писателей вызывали только одну реакцию: согласно статье 70-й Уголовного кодекса его обвиняли в антисоветской агитации и пропаганде. А то, чего не успел сделать Хрущев, сделали его так называемые противники и фактические преемники: в 1967-м генерала исключили из партии.

И когда в конце 1989-го лихие телеведущие начнут доверительно и негодующе рассказывать о подобных «инцидентах» якобы ни о чем не догадывавшимся современникам, это станет продолжением старой лжи и старого курса. О новочеркасской трагедии знали все.

NB

1962 год. А. Войцеховский — Э. Белютину. Варшава.

«Очень понравились мне Ваши последние рисунки. Есть в них по-прежнему тот самый накал, та самая динамика и драматическая напряженность, на которые я столько раз уже обращал внимание. Есть в них тот же непокорный дух, основывающийся на схватывании какого-то фрагмента реального мира (например, абрис головы или глаз, внушающий двойной взгляд — на картину и на действительность, а может быть, и на самого себя?), чтобы в других частях картины разбить силуэт фигуры, затопить ее в фоне, ввести в „разорванное“ движение благодаря нервно проведенному штриху, а в сумме отвести от реальности и дематериализовать.

С глубоким удовлетворением я наблюдаю в них процесс, который в последней своей книге (1960) определил следующим образом Жан Базен: „Предмет должен исчезнуть как предмет, чтобы начать свою жизнь как форма“. Но никогда этот предмет не исчезает у Вас полностью. Всегда существует какой-то скрытый намек на реально существующие события. Это относится к особенностям Вашего стиля. И это еще один повод для сердечных поздравлений в Ваш адрес!»

Черные плашки с белыми строками: «Художники Студии Белютина приглашают вас познакомиться с их новыми работами. Они ждут вас 26 ноября в 18 часов. Адрес: метро „Таганская“, Большая Коммунистическая, 9». На внутреннем развороте — подписи участников. Шестьдесят художников и один скульптор — для усложнения экспозиции.

Перед самым отъездом из дома на Большой Садовой на выставку раздался звонок из Шереметьева — международного аэропорта: «Успели?» Это был Раймунд Земский, будущий руководитель Польского союза художников, будущий профессор Варшавского художественного института, особенно ценимый в Южной Америке. Поразительно! При всех существовавших препонах так ускорить приезд в Москву, чтобы попасть на вернисаж «Таганки», как станут называть первую выставку русских абстракционистов на европейском телевидении, в газетах тех дней.

«И это ради живописи?!» Раймунд, выставлявшийся во многих странах, не может понять московского чуда: неужели живопись так нужна людям?! Польские гости — вместе с Земским приехали несколько критиков — изумленно наблюдают за переполненным залом. «Это же настоящее торжество живописи!» Народ прибывает и не хочет уходить. Корреспонденты Евровидения держат над головами телекамеры.

Милиционеры появятся, когда караван машин с гостями растянется на всю улицу. Еще ни во что не вмешивающиеся. Еще только наблюдающие. Представитель Министерства культуры СССР обратится к Белютину: «Хотелось бы завтра с утра провести пресс-конференцию для журналистов. Наших и западных». — «На это, по всей вероятности, нужно разрешение?» — «Будет. В том числе и на дополнительную телевизионную съемку картин. Десять утра вас устроит?» Последние зрители разойдутся за полночь.

Утром уже с девяти часов у дверей расположились корреспонденты. Камеры. Осветительная и звукозаписывающая аппаратура. Представитель Министерства культуры протягивает разрешение за множеством подписей: «Больше никого не должно быть. Начнем?» И только уже в ходе пресс-конференции Э. Неизвестный через чуть приоткрытую дверь введет и устроит почему-то за драпировкой маленького человека в толстых очках. В списке приглашенных представитель главного политического контроля страны — Главлита не значился. Он и не будет задавать вопросов — только писать. Старательно. Вероятно, очень подробно. Прикрывая написанное рукой. От любопытных глаз. Мне он хорошо знаком: бывший студент заочного отделения искусствоведения, отчисленный со старшего курса за подделку матрикула. Дело закончилось «волчьим билетом» и — работой в политическом сыске.

Треск камер. Вспышки флешей. Сотрудник Главлита исчезает за дверями и почти сразу раздается взвинченный шепот его проводника: «Пора кончать! Хватит же, хватит!»

Предусмотрительный скульптор оказался прав. Достаточно было отъехать машинам журналистов, как мастерскую окружила милиция. Все работы из экспозиции сняли и вместе с содержимым запасников выбросили на двор: занятия Студии несколько лет проходили именно здесь. Художникам предложили все разобрать во избежание худших последствий. На двери мастерской легли сургучные печати. Больше официального места для работы Студия Белютина не имела. Но эта подробность уже не вошла в телесюжеты, демонстрировавшиеся на следующий день по всей Европе.

NB

1962 год. П. Л. Капица. Из выступления на Таганской выставке.

«Стимул. Это крайне важно — стимул, помогающий отбрасывать стереотипы: видения, переживания, восприятия. Стереотип — наибольшая опасность для развития человека. Ученый должен постоянно себя вырывать из его рук. Забудешь, скатываешься в удобную рутину, и дороги впереди уже нет. А у них [студийцев] все исключает рутину. Чрезвычайно интересно!»