Баланс столетия - Нина Молева

Иногда казалось: старшие переживают больше молодых. Острее. Нетерпеливее. Может быть, потому, что не верят в длительность и устойчивость казавшихся перемен.

Живописцы… Павел Кузнецов: «В наших условиях не надо копаться в расхождениях по поводу отдельных изобразительных проблем! Это недопустимо. Мы и так потеряли русское искусство, потому что занимались выяснением творческих счетов. А ОНИ объединялись, и под каким понятным знаменем — деньги! Для нас перед холстом одни проблемы, извечный спор с самим собой: сумеешь — не сумеешь, одолеешь — не одолеешь. Задачи раз за разом множатся, все твое умение под сомнение ставят. Другой раз как великий немой: рот раскрыт, воздух глотаешь, давишься им, а звука нет — на холсте все не то, все не так. И ведь не бросишь, на полати не зашвырнешь. Он тебе, незадавшийся, до скончания века сниться будет. Великая борьба — никаких сил не хватает».

Кузнецов выше всего ценит атмосферу Студии — «коллективизм», по его выражению. Постоянно вспоминает, как стремились к такому коллективизму мастера начала века. Когда жизнь приобретает такое стремительное развитие, что за ним перестают успевать зрители и даже отдельные знатоки, особенно важным становится тот микромир товарищества, в котором могла бы свободно развиваться индивидуальность художника. Пусть всего несколько человек, но без расчета и зависти, с профессиональным пониманием и добрым чувством отзовутся на поиски. Ведь настоящий художник — это вечная неуверенность в своей правоте и своих возможностях. На нее обречен каждый сколько-нибудь одаренный живописец. Врубеля, да не одного его, погубило одиночество.

«Мы в свое время больше всего радовались коллективизму, когда думали, что он неотделим от искусства в новых условиях. Ему состояться не удалось. Не будем говорить о причинах, но, может быть, на новом витке спирали есть возможность именно к нему обратиться? Чем больше студийцев будет выставлено, тем лучше, убедительнее. И для них самих, и для всех». Павел Варфоломеевич, как ребенок, радуется предстоящему празднику и сколько часов проведет на нем! На вопрос: «Нужна ли искусству с его нетрадиционными решениями школа?» — без колебания ответил: «Как никогда раньше. Самая суровая. Научно выверенная. Школа и есть тот стремительный, беспрерывно меняющийся поток, который или захватывает в своем нижнем течении сегодняшний день — и тогда становится необходимым, или разводится по давним, давно забытым и никому не нужным арыкам апелляции к прошлому.

Почему-то никому не приходит в голову браться за сочинение симфоний без консерваторской подготовки и слушать их без должной внутренней настроенности, душевного расположения. Сочинение в живописи нисколько не проще. Первое впечатление здесь куда более обманчиво. Только после профессиональной выучки можно оснастить собственный корабль и пускаться в самостоятельное плавание. Только тогда! Иначе будешь пытаться обманывать себя и других, что куда-то плывешь и что имеешь какой-то груз. Время быстро все ставит на свои места».

При подготовке экспозиции в Доме кино кто-то из студийцев осторожно поинтересуется, видит ли Кузнецов современное искусство именно таким. Профессор долго молчит. И неожиданно спрашивает: «Грибы в лесу собирали?» — «Еще бы!» — «Так вот случается, знаете, в сосновой роще и вдруг боровик. И место для него неподходящее. И время, скажем, к зиме потянуло. А вот он стоит — и никаких гвоздей. Так что по-вашему: отменить красавца? Пренебречь? Не увидеть?

Такое искусство или не такое! Факт, что оно есть, — вон кругом. Хотите смотрите, хотите нет — ему этим не помешаете. И слава богу. Искусство, по моему разумению, объяснять надо, если уж кто решил искусствоведением заниматься, еще лучше — просто переживать. А судить, приговоры выносить… это дело палачей всякого рода. В том числе и от искусства. Грязное занятие. И глупое».

NB

1962 год. Апрель. Из книги отзывов на выставку Студии Белютина в Доме кино.

«Прекрасное должно принадлежать всем. Пусть эти работы увидят не только „киноинтеллигенты“. Не надо бояться ДОПУСКАТЬ народ до искусства, как сказал Маяковский:

…Барскую заносчивость скорей донашивай.Масса разбирается не хуже вашего!

Итак, до встречи в Манеже!

Марк Розовский, режиссер, журналист.

Если в далекие времена салон „отверженных“ встревожил массы Парижа, то вы массы Москвы осчастливили.

Студенты МГУ.

Привет зарождающейся „новой волне“ в живописи!

Студенты ВГИКа».

На этот раз инициатива исходила от кинематографистов. Программа вернисажа: премьерный показ «Иванова детства» Андрея Тарковского, концерт современной музыки, выступления ведущих кинематографистов, начиная с Михаила Ромма. Все взволнованные, возбужденные: так дальше жить искусству нельзя, и вот перед нами его подлинная дорога. Настоящая! Никем не навязанная, не продиктованная. Открытие окружающего нас мира через искусство и через нашу человеческую сущность.

Толпы московских художников. И скользящие у стен тени искусствоведов: лучше остаться незамеченным, лучше избежать необходимости высказывать свое мнение. Даже в частных разговорах. Белютин предлагает Дмитрию Сарабьянову: «Выступайте! За или против, не имеет значения». Тревожное поблескивание очков: «У вас тут, знаете, целое государство, зачем же я?» Так же, как в мастерской Фалька, на просмотре вместе с будущим специалистом по авангарду Александром Каменским и будущим руководителем Союза художников СССР Андреем Васнецовым. Ничем себя не связывающие, случайные гости. Как на похоронах Фалька, где ни один из них не решился показаться у гроба в почетном карауле, сказать хоть слово.

Советская привычка: дайте книгу отзывов. Чтобы высказать свои чувства, свое понимание происходящего. «Каждый автор яркая индивидуальность. Поистине каждая картина и все в целом является манифестацией чувств» — научные сотрудники Академии наук СССР. «Как хорошо! Да здравствует НОВОЕ советское искусство!» — группа рабочих. «Каждый художник индивидуален, самобытен. Что-то подлинно новаторское в этих работах» — искусствоведы. «Все молодое, рвущееся вперед приветствую!» — старый большевик Филиппов-Аракчеев.

«Время рождает художника и наше бурное время, время научных открытий и поисков рождает новое искусство! Здесь нет художников-созерцателей, каждая вещь наполнена темпераментом художника, и его миропонимание не ограничено показом внешних форм. Художник анализирует, он пытается показать сущность явлений» — сотрудники НИИ Министерства обороны.

«Главное — разговор у всех художников идет о человеке» — биолог. «Моя специальность — медицина. Однако настроения, выраженные в таких новых, свежих формах картин на выставке, сразу тронули душу. Нужно давать как можно шире и свободней высказываться молодым художникам» — аспирант Медицинского института. «Главное достоинство выставки — ее интересно смотреть. Она совершенно необычна» — кандидат физико-математических наук.

«Очень современно и профессионально!» — студенты Авиационного института. «Нельзя не отметить огромное педагогическое дарование Белютина. Только подлинная любовь к своему делу и вера в настоящее искусство может позволить вынести все те огромные трудности, которые встречались и еще безусловно будут встречаться на этом трудном, благородном, неблагодарно-тернистом пути. Хочется пожелать здоровья и сил основателю нового советского современного выразительного искусства!» — студенты Художественного института имени Сурикова.

Выставка открылась 4 апреля 1962-го. Через два дня последовало распоряжение горкома партии о ее закрытии (тогдашний заведующий Отделом культуры горкома партии Игорь Бугаев будет возглавлять Комитет по культуре Москвы в 1991–2001 годах). Отчаянное сопротивление главным образом влиятельных кинематографистов спасло положение. Почти спасло. Выставка была сохранена, но — со строго ограниченным доступом. По членским билетам творческих союзов и специальным разрешительным документам. По окончании выставки директор Дома кино был снят с работы. В печати не появилось ни одной заметки.

22 апреля последовало санкционированное, в том числе и Игорем Бугаевым, решение о закрытии существовавшей официально с 1954 года Студии. Коллективные письма художников, протесты ученых, кинематографистов, композиторов результатов не дали. Ответа не было. В частном разговоре на Старой площади инструктор Отдела культуры, будущий доктор искусствоведения и мой однокурсник Вадим Полевой бросил: «Апеллируйте к французским властям: это в Париже сейчас проходит персональная выставка вашего Белютина. Там можете и выставляться — только не у нас!»

В Париже действительно состоялась выставка, и ряд работ Белютина приобрел Национальный музей современного искусства Франции (ныне — Центр Помпиду) по решению Совета музеев Франции. Впервые они допустили в лучшее свое собрание творчество русского художника. Его рекомендовал создатель Национального музея Жан Кассу.