История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 2 - Луи Адольф Тьер

пали в результате заговора, счел совершенно случайное появление Лавалетта следствием этого заговора. А Лавалетт, чуждый всяким интригам, только отправил курьера в Фонтенбло, дабы уведомить Наполеона об оставлении дворца Тюильри.

При известии об оставлении дворца несколько тысяч молодых офицеров, уже год наполнявших Париж, перебрались на площадь Карусель; одним из первых там появился генерал Экзельман. Простояв некоторое время перед тихим и пустынным дворцом, над которым продолжало реять белое знамя, они проникли внутрь, обнаружили слуг, с готовностью распахнувших перед ними двери, и к великой радости всех присутствовавших спустили белое знамя и водрузили трехцветное. Затем офицеры разбежались по Парижу в поисках бывших министров и чиновников Империи, королевы Гортензии и бывшей королевы Испании, жены Жозефа. Дворец в один миг наполнился служителями Империи, с нетерпением ожидавшими своего повелителя. Великое множество военных всех званий вышли навстречу Наполеону на дорогу из Фонтенбло.

Наполеон, добравшийся до Фонтенбло ночью, отдохнул несколько часов, дожидаясь своей кавалерии; вскоре он уже принимал курьера от Лавалетта и самого Коленкура, примчавшегося на первой же почтовой карете, какую сумел раздобыть. Наполеон обнял верного соратника и долго прижимал его к сердцу. Он решил ехать и вступить в Париж тотчас, чтобы захватить бразды правление без малейшего промедления. К тому же, 20 марта было днем рождения его сына, а у Наполеона имелось давнее суеверие в отношении годовщин, суеверие, присущее тем, кто многого ждет у фортуны и многое от нее получает.

Отдав несколько приказов о движениях войск, он в два часа покинул Фонтенбло в почтовой карете, вместе с Коленкуром и верными товарищами Бертраном и Друо. Близ Вильжюифа навстречу ему вышли войска, которым назначалось сформировать Мелёнскую армию: ее главный штаб направился в Сен-Дени, солдаты остались без командиров и последовали зову чувств. Приняв свидетельства их энтузиазма, Наполеон продолжил путь в сопровождении целой толпы конных офицеров, принадлежавших всем полкам. Толпа замедляла его движение, и он вступил в Париж только в девять часов вечера. Проехав по внешнему бульвару до Дома инвалидов и избегая узких улочек центра столицы, Наполеон затем проехал до въезда в Тюильри по набережным. Парижане не знали о его прибытии, и свидетелями необычайной сцены стали только несколько любопытных и множество офицеров, собравшихся на площади Карусель.

Карета въехала во двор, и поначалу никто не догадался, кто в ней сидит. Но одной минуты хватило, чтобы это стало известно. Офицеры, охваченные безумной радостью, вырвали Наполеона из объятий Коленкура, Бертрана и Друо и понесли во дворец на руках. Громовой крик «Да здравствует Император!» долетел до толпы высших чиновников, наполнявших Тюильри. Они лавиной бросились к лестнице и столкнулись с встречным потоком офицеров, едва не передавив друг друга и самого Наполеона. Так его донесли до вершины лестницы, а он, впервые в жизни не справившись с охватившими его чувствами, прослезился и, когда его наконец отпустили, прошел вперед несколько шагов, никого перед собой не видя. Несколько мгновений спустя Наполеон пришел в себя, узнал своих вернейших соратников, обнял их и затем, без малейшего передыха, заперся с ними, чтобы составить правительство.

Так, за двадцать дней, с 1 по 20 марта, свершилось необычайное пророчество о том, что императорский орел полетит без остановок с колокольни на колокольню до самых башен Нотр-Дама. Не было в судьбе Наполеона события более необыкновенного и с виду более необъяснимого, хотя на деле легко поддающегося объяснению. Ведь подлинными причинами необычайной революции, помимо ошибок Бурбонов, была проницательность Наполеона, прочитавшего сердце оскорбленной эмигрантами Франции, и его отвага, когда он привлек на свою сторону первый же колебавшийся между долгом и чувствами батальон.

Разве могли старый режим и Революция, оказавшись лицом к лицу в 1814 году, не вступить в последний и решительный бой? Конечно, нет, новая схватка была неизбежна. Правда, вмешавшись в нее, Наполеон придал ей общеевропейский, гигантский размах. Без него схватка была бы, возможно, не столь скорой, возможно, не вызвала бы вмешательства иностранцев, и тогда следует вечно сожалеть, что, будучи неминуемой, она была усугублена его присутствием.

LVIII

Дополнительный акт

Вечером 20 марта во дворце Тюильри царила беспорядочная и шумная радость, особенно когда нечаянно встречались те, кто не виделся целый год и уже не надеялся встретиться вновь, тем более в этом дворце. Едва появлялся кто-нибудь, о ком уже забыли думать и кто имел весьма редкую по тем временам заслугу уклониться от милости Бурбонов, как ему начинали рукоплескать, позабыв о величии места и хозяина, вернувшегося в свое жилище. Большой интерес вызвали прошествовавшие через плотные ряды королева Испанская и королева Гортензия. Появился постаревший, разбитый и едва способный радоваться Камбасерес, а вслед за ним Маре, обрадованный скорее возвращением повелителя, нежели монаршей благосклонности. Первого Наполеон встретил с почтительностью, второго – с открытым выражением дружеских чувств, а затем долго беседовал с обоими. Появились Коленкур, Годен, Савари, Декре, Мольен, Реньо де Сен-Жан д’Анжели, Лавалетт и Дефермон. Маршала Даву встретили бурными рукоплесканиями, и пришлось напомнить присутствовавшим, что они находятся не в общественном месте.

Наполеон не видел маршала со времени их мрачного расставания в Сморгони в 1812 году, когда он покинул Русскую армию. Маршал отступил сначала в низовья Эльбы, затем заперся в Гамбурге и перед лицом всех европейских армий удерживал над городом трехцветный флаг до конца апреля, а когда вернулся в Париж, Бурбоны правили уже больше двух месяцев. Наполеон обнял Даву, поблагодарил за славную оборону Гамбурга, похвалил его мемуары и лукаво добавил: «Читая ваши записи, я с удовольствием отметил, что мои письма вам пригодились…» Маршал и в самом деле цитировал некоторые пассажи грозных писем, которые Наполеон писал ему из Дрездена, опустив всё же его распоряжения о чрезмерно строгих мерах, так и оставшиеся невыполненными. «Я привел лишь малую часть писем вашего величества, потому что вы отсутствовали, – отвечал Даву. – Ныне я процитировал бы их полностью». Наполеон улыбнулся ответу и засвидетельствовал маршалу свое высочайшее почтение.

Вскоре появился иной персонаж, которого неразумные придворные поспешили привести к императору как того, чье присоединение было важнее всего. Речь идет о герцоге Отрантском. Силясь играть роль человека нужного, Фуше сделался таковым в глазах публики, и его сочли главой мнимого заговора, триумфом которого и стал нынешний день, но то была пагубная химера, в которую имели глупость поверить бонапартисты. Сбежавшие эмигранты обещали жестоко покарать заговорщиков, и из-за этой химеры должны были теперь слететь самые знаменитые головы! Придворные расхваливали перед Наполеоном услуги Фуше и даже опасности, которым он себя подвергал, и при его появлении провозгласили: «Пропустите герцога Отрантского!» – будто он должен был подвести к ногам Наполеона закованными в цепи партии, тайным двигателем которых предположительно