Новый Мир ( № 2 2011) - Новый Мир Новый Мир

В давнем споре народничества и модернизма модернизм наконец-то берет реванш. Сжатая пружина распрямилась… с последствиями, близкими к катастрофическим.

Сегодня в украинской литературе медленно формируются массовые, «низовые» жанры: конкуренцию с российским импортом выдержать им, конечно, нелегко, однако спрос есть — и даже несколько опережает предложение. Самым благополучным сегментом книжного рынка остается детская литература (и родная и переводная); оно и понятно — как-никак, а после 1991 года успело вырасти целое поколение, но вот подростковую литературу издатели пока что предложить ему почти не готовы. Печальна судьба и низки тиражи литературных журналов; по пальцам можно пересчитать площадки — бумажные и сетевые — для критических обсуждений. А между тем в «верхнем сегменте» украинской прозы (в дальнейшем мы собираемся писать именно о прозе) разворачиваются значительные и еще не вполне осознанные процессы. Да, картина украинской литературы ХХ века остается дискретной, разорванные связи восстанавливаются медленно и с трудом, писатели заняты главным образом попытками сократить разрыв между украинской литературой и мировой — разрыв стилевой, тематический, жанровый... Но тот энтузиазм, который породили и 1991-й и 2004-й годы, не прошел даром. В интеллектуальных кругах вновь стала модной украинская книга. Современные украинские писатели — и те, кто числились молодыми в начале 90-х, и нынешняя молодежь — как никогда ранее «отвязны» и открыты самым разным влияниям — прежде всего западным. Эти влияния, в свою очередь, разнообразно и порой причудливо сочетаются с собственно украинскими традициями. Об этом-то и пойдет речь в следующих публикациях.

МАРИЯ ГАЛИНА: ФАНТАСТИКА/ФУТУРОЛОГИЯ

МАРИЯ ГАЛИНА: ФАНТАСТИКА/ФУТУРОЛОГИЯ

КНИЖКА С КАРТИНКАМИ

О судьбе книги говорено-переговорено [14] . В частности — что компьютер переориентирует сознание на восприятие аудиовизуальной информации и коротких (с экран размером) фрагментов текста, а навык восприятия сложных, структурированных текстов утрачивается.

По-моему, все не так уж страшно. Что-то в этом роде говорили в незапамятные времена по поводу телевизора, а компьютер с Интернетом во многих отношениях лучше — там хотя бы Живой Журнал есть. И Twitter. И Facebook. И всякие медийные ресурсы — бумажных газет я сама давно уже не читаю.

Новых средств передачи информации вообще принято бояться и трепетать — сильно подозреваю, что в эпоху распространения книгопечатания кое-кто говорил, что вот, мол, утрачивается огромный пласт культуры: переписчик вкладывал в текст часть своей души, а тут бездушная машина штампует сотнями, а то и тысячами одинаковые копии.

С распространением всеобщей грамотности обесценивается талант сказителя и способность хранить в памяти внушительных размеров тексты (та, которую восстанавливали по специальному методу брэдбериевские «живые книги» [15] ). Книга вообще очень молодой транслятор информации. А ценность представляет собственно информация, а не способ ее передачи.

Так что алармистские высказывания о том, что культура гибнет, мне кажутся именно алармистскими. Культура всегда гибнет — и всегда возрождается.

Но лично я люблю книгу. Именно как объект. Гораздо приятнее завалиться на кровать с бумажным кирпичиком, чем с ридером. У книги свой особый запах. Читающий ее получает определенные тактильные ощущения. Ну и вообще — должен же быть здоровый консерватизм!

К тому же книга, раз появившись на свет, больше не требует никакого посредника между собой и читателем. Текст, человеческий глаз — все. Воспроизведение текста с электронного носителя невозможно без электронного носителя. За культурой e-book стоит мощнейшая технологическая цивилизация. Иными словами, слишком много посредников. Для того чтобы e-book нормально функционировал (почему-то эти устройства, в отличие от «книги», грамматически ассоциируются у меня с мужским родом), нужно, чтобы нормально функционировали все цивилизационные механизмы: от бесперебойной поставки электропитания до новейших технологий, необходимых для изготовления, программирования, ремонта, поддержания жизнеобеспечения крохотного, с ладонь, устройства. И его информационного контента. Тогда как для чтения книги, повторюсь, посредника между текстом и глазом нет. Будучи раз изготовлена, книга существует автономно.

Иными словами, случись какой-то кирдык (меня попросили для одного журнала придумать двадцать вариантов конца света, я придумала двадцать один) или даже просто некоторое обрушение привычного мира, от нашей цивилизации не останется ничего. Во всяком случае, от частной жизни ее носителей. Ни фотографий, ни личных писем, ни текстов — все переведено в цифру.

А срок жизни, скажем, CD-дисков нам неизвестен. Возможно, они посыплются через двадцать лет. Все. Поэтому бумажные носители необходимы.

Все же в ближайшее время книге будет трудно конкурировать с ридерами. Читать с них удобнее и дешевле. К тому же дом не захламляется «одноразовой» продукцией. Человек может себе позволить читать то, что потом будет не жалко выбросить.

Именно в этом, как мне кажется, залог спасения книги. Не конкурировать с одноразовой продукцией, а стать чем-то элитарным, дорогим, тем, что можно держать в доме и к чему можно возвращаться. И что можно передавать из поколения в поколение.

Прекрасно иллюстрированные детские книги. Тут у нас есть своя, почти уже утерянная книжная культура — в советское время в иллюстраторы детских книг уходили художники-новаторы, поскольку больше им нигде ходу не давали.

Альбомы живописи — их на наладонник не скачаешь.

«Взрослые» книги с иллюстрациями и хорошей полиграфией.

Элитарные комиксы (есть и такие, например недавно вышедший у нас графический роман Алана Мура «Хранители» [16] или опять же недавно переведенный культовый сериал Нила Геймана «Песочный человек» в блестящей редакции Михаила Назаренко [17] ). В «массовых» комиксах текст — лишь подпорка для иллюстративного ряда, в элитарных — ключевой смысловой элемент. И «Хранители», и «Песочный человек» полны литературных аллюзий и скрытых цитат. Собственно, без текстового ряда они бы стали просто бессмысленными наборами картинок. А так превратились в сложные, трагичные, культуроемкие — и культовые — повествования о тщете человеческих усилий, о благих намерениях, которые известно чем заканчиваются.

Иными словами, больше шансов уцелеть у всего, что может стать не просто текстом, но художественным объектом.

Книга как объект.

Или, еще более общо, — текст как объект.

Перспективы здесь, очевидно, у элитарного, а не у массового. Книга, таким образом, возвращается к тому, чем она была изначально, — к элитаризму, игрушке для избранных. И пока это, имхо [18] , для нее чуть ли не единственный способ выжить.

Способы бытования бумажного текста (или вообще текста на материальном носителе) могут быть самыми разными — от вполне почтенных до самых авангардных.

Почтенный — это давний и прочный союз книги с другим родственным видом искусства — изобразительным.

Про элитарные комиксы, игрушку высоколобой интеллигенции, я уже писала выше.

Вот другой пример, уже чисто наш, отечественный.

Художник Виктор Гоппе (а художники вообще интуитивно способны к замечательным предвидениям) начал заниматься авторской книгой с 1989 года, то есть на самой заре Интернета. Его «Издательство В. Гоппе» выпускает книги в количестве 10 — 20 экземпляров — в основном поэтические, как правило, представляющие одно-единственное стихотворение симпатичного ему поэта, сопровождаемое «нелинейными» авторскими иллюстрациями. Когда-то — век назад! — выходили похожие малотиражные литографированные сборники русских футуристов. Недаром этой зимой на открытии своей персональной выставки во Всероссийской государственной библиотеке иностранной литературы имени М. И. Рудомино (ВГБИЛ) Виктор говорил, что в своих работах он пробует возродить прерванную «будетлянскую» традицию.

Среди его работ — книги в особо оформленных футлярах, книги в специальных укладках, где помимо собственно книг содержатся какие-то подчас не без иронии подобранные аксессуары — карманные часы, например, или складной метр, или стеклянные пузырьки со свернутыми в трубочку текстами тех же стихов…