Юрий Лотман в моей жизни. Воспоминания, дневники, письма - Фаина Сонкина

Твоя Фрина

28 июня 1992 года

28/VI-92

Дорогой мой Юрочка!

Твое последнее письмо из Ленинграда пришло 5 мая, т. е. писем от тебя нет уже месяц и 20 дней. По негодной своей привычке никак не могу думать, что дело в дороговизне почтовых расходов; а думается все только о болезнях да бедах. Запрещаю себе, а все равно думаю – днем и ночью. Одно утешение, может быть, ты собираешься в Англию и тебе не до писем?

Сама я, должна тебе признаться, пишу сейчас с большим трудом; расстояние и время делают свое дело. Событий, правда, нет интересных, вообще нет и житейских новостей. Так о чем же писать? Вот если бы поговорить… Стопором для моих писем стало то, что разница между жизнью здесь и у Вас, где буквально надо биться за кусок хлеба, так велика, что совестно писать тебе о том, что меня занимает, тем более о том, что терзает. Да, здесь еды полно, здесь никто не голодает. Но если бы каждую минуту можно было думать о тех, кому во сто раз хуже, чем мне… Думаю, думаю, но это мало помогает.

Ну, все-таки напишу тебе, что у нас слышно. У Марины все без перемен, работы нет и нет. Кажется, перепробовано все, чтобы найти профессиональную работу. Не хочется ей после четырех лет на радио и 15 лет преподавания идти нянчить или пасти старух, как поголовно все русские эмигранты. Федька получил приглашение из двух университетов: оттавского и торонтского. Думает и выбирает, а пока кончает год и работает. Нужны большие деньги, которых нет, а хлопотать о стипендии он не желает. Я себе живу. Эйфория от свободы прошла: «качаюсь на качелях» между желанием полной свободы и жалостью пополам с долгом. Здесь мне никто не поможет, пока сама не смогу себя освободить. На самом деле, все не так и плохо, кроме того, что, видно, я обречена до конца моих дней «Под небом Африки моей вздыхать о сумрачной России». Как бы это ни называлось, ничего не попишешь.

Россия постоянно напоминает о себе всей лесной прелью и запахом грибов на горе, где я одна гуляю, цветами возле домов, музыкой. Сейчас здесь бешено цветет жасмин (я вспоминаю Кемери), отцвели пионы (помнишь бледно-розовые пионы, что я принесла в гостиницу АН на Ленинский). В этом году 20 лет с тех пор, как ты в первый раз приехал в Кемери. Помнишь ли ты те три дня, без которых бы жизнь была «печальней и мрачней»? Подумай, как летят годы. Двадцать лет…

Юрочка, родной мой, ну сядь один раз за письмо мне – подробное, все обо всех. Ты ничего не пишешь о детях; что Гриша, уехал ли Леша с семьей, кто у тебя из детей и внуков бывает? Ты ни разу ни слова не написал мне о Борисе Андреевиче. Где он, как он и все его домашние? Почему никогда ни о ком ты ни слова не пишешь? Разве долгие годы моя жизнь не шла как бы рядом с ними, потому что был со мною ты?

Мельчук в Мюнхене, на него надежды поэтому никакой нет. Да и звонить Марине, говорить с его женой о письме твоем, в котором, в сущности, только просьба о ней, – было Марине тяжело. Да и нет его все равно.

Пиши, пожалуйста, не молчи, тяжко.

Целю тебя,

Твоя Фрина

P.S. Письмо отправляю с оказией через Москву, но быстрее ли дойдет, Бог весть…

5 июля 1992 года

Тарту 5.7.92

Дорогой мой друг!

Очень долго не имею от тебя писем, беспокоюсь и скучаю. Сам я тоже не писал. Дело в том, что в начале мая у меня случилась небольшая эмболия в мозг (видишь, письмо диктую)[506], а у меня в таких случаях действует инстинкт – я запихиваю твои письма так далеко, что ни я, никто другой их найти не может. Вот и сейчас уже почти без сознания я запихал твои письма так далеко, что обнаружились они только сейчас, когда приводили в порядок всю квартиру. Сейчас я постепенно прихожу в себя. Учусь читать. Считать умственные потери пока еще рано, доктора настроены оптимистически, я разделяю их «умеренный оптимизм». Сквозь неясное сознание начала болезни я очень беспокоился о тебе и на эту тему произносил, как мне потом сообщили, какие-то странные речи.

Надеюсь, что у тебя все хорошо. Как оформился твой «отдельный» статус жизни? Удобно ли тебе? Пиши обо всем, в том числе и всякие мелочи – мне все очень важно. Что делает Марина? Сердечный ей привет. Жду твоих писем.

Сердечно твой – всегда неизменно Ю. Лотман

Тарту

25 июля 1992 года

Юрочка, мой дорогой!

25/7-92

Только что я получила твое письмо. Какое это счастье, наконец можно дышать и жить. Писем не было от тебя три с половиной месяца, а дозвониться в Тарту, как и много раз прежде, мы с Мариной не смогли. 5 июля я дозвонилась Виктории Михайловне[507], от которой узнала подробности твоей болезни и то, что ты в Тарту с сестрой Лидией Мих<айловной>. Но писать не решалась, не зная, будет ли кому мое письмо читать. Слава Богу, это ТВОЕ письмо, с твоим слогом, значит, все относительно в порядке. И здесь врачи мне сказали, что прошло уже столько времени[508], все будет хорошо. Не теряй надежды, мой родной. Ты ведь герой и уже не в первый раз являешь мужество и волю. Они тебя на сей раз не подведут.

Я провела 12 дней за городом, в очень красивом месте, мучительно напоминающем Пюхэ или же южную Латвию. Погода была вполне прибалтийская, шли дожди, а я в который уже раз прощалась с милыми моему сердцу местами. И долго думала о том, как жить в старости, как выносить «последнюю тайну жизни – одиночество», по словам Бердяева. Мне все кажется, что я «неправильно» живу, что нужно чувствовать и жить иначе. Но как – не знаю. И тебя нет, тебя, кто помогал жить так долго, так счастливо долго.

Я вполне освоила свой новый статус и нисколько о своем решении, ни минуты, не сожалею. Тем более что Виль совершенно справляется с бытом, а где надо, Марина и я помогаем.

Марина сейчас тоже вырвалась передохнуть за город, к своим йогам, это ее успокаивает. Федя работает, собирается в Ватерлоо, в университет, на математический факультет. Нужно много денег, т. к. стипендия будет только на втором курсе. Часть суммы он заработал, часть, представь, собираем, часть даст Марина. Университет этот недалеко от Торонто. Он выбрал факультет, где частично студенты работают, а главное, после окончания всего курса обеспечиваются работой. Марина, увы, все бегает без работы. Тяжелое здесь сейчас время[509]. Но она только временами теряет бодрость, в основном же – бодра и не теряет надежды. Усилия же найти что-то не бросает. Но вот учиться на психолога не дают. В свою сытную кормушку врачи не пускают никого. Объяснить это трудно и муторно, но это действительно так. <…>

Юрочка, миленький, пожалуйста, напиши мне, что тебе нужно из лекарств: есть ли у тебя аспирин, который тебе совершенно необходим каждый день как антикоагулянт? Может быть, еще что-то нужно? Увы, посылку я сейчас прислать не могу, ибо нужны деньги не только Феде, но и Марине, пособие которой кончается, а другое, как мое, ей едва хватит на оплату квартиры. Она надеется на какие-нибудь приработки. Посмотрим. Но все-таки: если очень худо с едой, я все равно тебе к зиме пошлю посылку, напиши, чего бы тебе было нужно в первую очередь, чтобы мне не тратить деньги на ерунду, которая тебе вовсе не нужна.