Алитет уходит в горы - Тихон Семушкин

- Дело сделано, - сказал Саблер. - Теперь разговаривать об этом бесполезно. А в конце концов я тоже кое-чего стою... Надо поскорее ликвидировать труп. Не исключено, что милиционер действительно нагрянет сюда.

Через три дня мистер Ник, Саблер и его жена шли по мшистой тундре, таща на себе продукты и материал для паруса. Они шли к берегу Амгуэмы, где стоял вельбот.

Река очищалась ото льда, вынося последние льдинки в Ледовитый океан. Моросил весенний дождь.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Всю ночь не спал Омрытаген. В пологе было темно, и все же глаза не закрывались. Совсем необычные думы овладели им. Вот уже много лет, как Омрытаген завел жену, шесть собак, но до сих пор никому не приходило в голову пригласить Омрытагена даже на праздник тюленя. А тут вдруг Ваамчо сказал, что бородатому начальнику вздумалось позвать Омрытагена на праздник большого говоренья. Ого! Было от чего потерять сон!

Каждый день, правда, не очень быстро, но праздник приближался. С каждым днем связка пуговиц уменьшалась и уменьшалась. Теперь на связке оставалась всего одна пуговица. Поэтому Омрытаген и ворочался на шкурах всю ночь.

Лишь к утру сон все же одолел его, и Омрытаген крепко заснул.

Проржавленный чайник бушевал над жирником, крышка дребезжала. Женщина нащипала кирпичного чаю и бросила его в булькающую воду чайника.

- Омрытаген! - окликнула она. - Чай вскипел!

Омрытаген вскочил. Заспанные глаза уставились на стенку, где висела связка пуговиц. Он схватил связку, снял пуговицу и, окончательно проснувшись, сказал:

- Все! Последняя пуговица. Надо собираться на праздник большого говоренья.

В это утро в жизни Омрытагена произошло потрясающее событие: он потерял аппетит, чего никогда еще не было с ним. Он не стал есть тюленье мясо, ограничившись тремя большими кружками чаю. Но и чай он пил торопливо, обжигаясь. Он пил молча и, только когда жена наливала ему следующую кружку, успевал сказать: "Мясо положи мне в сумку! Запасные торбаза не забудь, путь не близкий".

Выпив последнюю кружку чаю, он с гордостью сказал:

- Ого! Пожалуй, Омрытаген становится настоящим человеком!

Он торжественно взял пуговицу, тщательно рассмотрел и, подавая ее жене, велел пришить этот удивительный амулет к поясу.

Затем он надел новые нерпичьи штаны, хорошо расправил на руке меховые чулки, сам положил в торбаза соломенные стельки, всунул в торбаза чулки, залез в них рукой и до самого носка разгладил все морщинки на подошве чулка. Теперь можно было обуваться. Омрытаген оперся на локти, задрал ноги вверх и важно сказал жене:

- Завяжи-ка получше ремни!

Женщина запеленала ногу белыми широкими нерпичьими ремешками и с помощью зубов сделала крепкий узел.

Надев одинарную кухлянку, Омрытаген взял сумку, посох вышел из яранги - и делегат конференции был на полном ходу.

В это утро ярко светило солнце. Весело было на душе Омрытагена. Берег чернел морской галькой, и эта черная прибрежная полоса уходила далеко-далеко. Над морем летали белоснежные крикливые чайки, стремительно неслись морские ласточки, а дальше покоилось чудесное северное море.

После душного полога Омрытаген вздохнул полной грудью и сказал:

- Ого! Одна чайка огненная.

Он посмотрел на подошедшую собаку и крикнул жене:

- Собак не корми. Побереги мясо на песцовую приманку. Пора обзавестись хорошим ружьем. Пусть бегут в тундру ловить мышей.

- Эгей! - послышался из полога голос жены, что означало: "Так и будет сделано".

Сделав еще кое-какие наказы по хозяйству, Омрытаген заложил посох за спину и, поддерживая его согнутыми в локтях руками, легко и важно зашагал. Наткнувшись на уголек, валявшийся в гальке, Омрытаген остановился, поднял его и подумал:

"Палатка здесь стояла. Топорики делал Алитет... Хотел меня взять в работники, молотком стучать по горячему железу... А почему Алитета не позвали на праздник большого говоренья?.. Новый закон?.."

Омрытаген недоуменно покачал головой, бросил уголек и вышел из стойбища.

На второй день, придя в соседнее стойбище, Омрытаген увидел Пиляка: тот держал в руках палку с зарубками на ней и озабоченно думал. С досадой Пиляк объяснил Омрытагену, что он совсем сбился с толку. Нельзя было узнать, когда нужно выходить на праздник большого говоренья.

В то время как Пиляк ходил на нерпичью охоту, его сын, глупый еще, нарезал на палке свои зарубки. Он так искусно их нарезал, что Пиляк не мог отличить свои зарубки от сыновних. Получилась сплошная путаница. Хорошо, что Омрытаген зашел в это стойбище. Иначе как узнаешь, когда выходить?

Пиляк быстро собрался, и они пошли вдвоем.

Подходя к ущелью Птичий клюв, они увидели над камнями тонкую струйку табачного дыма и заметили человека, лежавшего в камнях.

Это был Алитет. На всякий случай он все-таки пришел в условное место. Он лежал здесь уже несколько дней со смутной надеждой встретить Брауна. Правда, он знал теперь, что Браун - обманщик, и все же тайная надежда и безысходность положения привели его в это ущелье.

Алитет лежал на камне и разглядывал тихое, спокойное море. Но горизонт был чист. У Алитета даже глаза заболели - так напряженно он всматривался в море в надежде увидеть шхуну.

Здесь, вдали от людей, Алитет обдумывал пути своей дальнейшей жизни. Он вспомнил старика Лёка, который оказался крепким человеком. По слухам, как ни уговаривали его пойти в артель, он не пошел.

"Лёк - разумный человек. Если Браун и в это лето обманет, придется продавать пушнину русским через Лёка. Русские все-таки торгуют с ним. Они продают ему товары, сколько он хочет, а мне - только на два песца. Гм! Как будто эти русские приехали сюда совсем не за песцами. Безумные, они не понимают, что таких песцов, как у меня, ни у кого из охотников нет. Ого! И сколько их у меня! Я передам, чтобы Лёк приехал ко мне в гости, и поведу с ним большой разговор".

Алитет перевел глаза на пещеру, где была спрятана пушнина, и вдруг увидел шедших по берегу людей. Как самка, спасающая своих детенышей, Алитет, чтобы отвлечь охотников от норы, бросился бежать на прибрежную гальку. С камня на камень, он несся, как горный баран. Встретившись с Пиляком и Омрытагеном, он сказал:

- Место себе ищу. Переселяться хочу из Энмакая.

- Плохое место, - сказал Пиляк. - Люди никогда не жили здесь. И дед мой не помнит, чтобы здесь стояли яранги. Дурное место.

- А вы куда идете? - перебил его Алитет.

- На праздник говоренья велели приходить.

- Хе! И ты, Омрытаген, на праздник говоренья? - ехидно улыбнувшись, спросил Алитет.

Он хотел им сказать, что они глупые, зря подошвы стирают, но, лишь подумав об этом, сказал совсем другое:

- Идите, идите! Все идите. И Ваамчо собирается. Только захватите с собой учителя. На русский праздник без русского не примут, зря, проходите, - а про себя подумал: "Хорошо, хорошо. Пусть уберутся отсюда все. Будет совсем безопасно встретиться с Брауном".

Путники кивнули головой в знак согласия и пошли.

В Энмакае их встретил Ваамчо, и все они, шумно переговариваясь, направились в школу.

- Дворкин! - сказал Ваамчо. - Пришли. Вот они. Теперь можно выезжать?

- Садитесь, садитесь, товарищи, - приветливо приглашал Дворкин, подставляя делегатам стулья. - Попьем чайку и поедем. На вельботе поедем.

Омрытаген и Пиляк посматривали на русского учителя и робко стояли, не решаясь сесть.

- Садитесь! - сказал Ваамчо и сам сел на стул с таким знанием дела, что гости удивились.

Они напились чаю с хлебом, который они считали лакомством, и Дворкин начал собираться в дорогу.

Омрытаген и Пиляк слышали уже об энмакайском самоходном вельботе слух быстро идет по берегу. И теперь их нетерпение скорей увидеть этот самоходный вельбот разгорелось до предела.

Уакат в ситцевом платье с важным видом внесла чайник и кружки. Она ходила так, как будто она была хозяйкой всей этой деревянной яранги. Вернувшись, она спросила:

- Дворкин, а женщины не поедут на этот праздник?

- Это праздник говоренья. Там будут только мужчины, - важно заметил Ваамчо.

- Ничего, Уакат, потом будет отдельно и женский праздник. Теперь собираются только охотники-зверобои, - добавил Дворкин.

- А мы, энмакайские женщины разве плохие охотники? Ты не видел? лукаво спросила Уакат.

- Ты слишком многоговорливой стала! - рассердился Ваамчо и, взвалив мотор на плечо, пошел к берегу.

На море сталкивали вельбот. Женщины, подростки, ребятишки, облепив вельбот, с трудом волокли его. Подбежал Омрытаген, и сразу вельбот легко заскользил килем по костяным китовым подкладкам. На берегу, поводя носами, сидели собаки.

Тыгрена, стоя около своей яранги, следила за отходящим вельботом и с грустью думала:

"Радость жизни пришла к нам. Веселыми становятся. Уйду я от Алитета. Не поеду с ним в горы. Пусть едет Наргинаут... А куда я пойду? К учителю? Следить за жирниками и скоблить деревянный пол? Не пустит Уакат. Она, пожалуй, привыкла к этой школьной яранге. К кому же мне пойти?.. Почему Ваамчо не хочет взять вторую жену? У него ведь теперь еды хватит. Две нарты собак завел! Моторным человеком стал. Сильным человеком стал. Не хочет. Новый закон не велит вторую жену брать. Глупый он, Ваамчо".