Женщины-масонки - Шарль Монселе

– Да, я был вне себя от восторга. Для меня это была комедийная интрига, испанская комедийная путаница; я стал действующим лицом комедий Лопе де Вега и Бомарше, я возобновил «Севильского цирюльника»: я менял костюмы и наречия, я вел осаду так же, как осаждали дом, где жила Розина, Альмавива и Фигаро.

– Да, но в отличие от них вы оставались за дверью!

– Слушайте дальше – ведь это был только первый акт,– сказал господин Бланшар.

– Значит, в конце концов вы что-то придумали?

– В конце концов я обратил внимание на садовника, который больше заботился о том, чтобы промочить горло, нежели о том, чтобы поливать цветы. Этот садовник приходил сюда каждое утро и уходил каждый вечер, ибо его принадлежность к сильному полу подвергала его такому же остракизму, как и всех прочих мужчин. Он проживал на улице Гренель, но свил он себе гнездо у виноторговца на улице Кометы. Свою роль я целиком позаимствовал из репертуара Опера Комик. Я все перенял у первого комика, включая в случае надобности и грим.

– И вы завязали знакомство с этим садовником?

– Однажды вечером я зашел в кабачок одновременно с ним. Я заблаговременно позаботился о костюме, который не мог не вызвать у него уважение: я был в блузе и в соломенной шляпе. Мой садовник принял от меня бутылку вина и нанес ответный удар: он побился об заклад на целый литр, что это только прелюдия к такому возлиянию, в котором мы скоро сравняемся со швейцарцами, с тамплиерами[84] и прочими выпивохами.

– Черт побери! – произнес Филипп.

– Я пытался напоить его и заставить разговориться, но это мне не удалось. Этот бездельник был закупорен, как бутылка шато-марго. Он был приветлив, равнодушен и боязлив; род человеческий, по его мнению, состоял исключительно из садовников и пьяниц. Это его простодушие объяснило мне, почему он пользуется таким доверием в поселке женщин, где он ходил, куда ему вздумается, а на него и не смотрели и ни о чем не расспрашивали.

– И что же дальше?

– Когда мы вышли из кабачка, мой садовник был не в состоянии отличить тыкву от одуванчика. Должен признаться, что и сам-то я…

– Признавайтесь, признавайтесь, господин Бланшар!

– Я был не в состоянии отчетливо разглядеть улицу Кометы. К счастью, меня вела моя навязчивая идея. Я постарался поскорее поручить этого увальня заботам моего камердинера, которому приказал держать его взаперти в течение сорока восьми часов.

– Я догадываюсь…

– На следующий день, на рассвете, я оделся точь-в-точь как мой садовник, а кроме того, я взвалил на спину несколько кустов, которые закрывали мне верхнюю часть лица и заставляли сгорбиться; вот таким-то образом я и переступил порог этого таинственного жилища.

– Быть не может, господин Бланшар!-воскликнул Филипп.– Как? Вы проникли туда!…

– Я туда проник.

– И вы до сих пор мне об этом не сказали!

– Повествование имеет свои законы. Расскажи я вам об этом сразу, весь эффект пропал бы!

– Бога ради продолжайте ваш рассказ!

– Терпение, терпение!– хладнокровно произнес господин Бланшар.

– Но коль скоро вы туда проникли, вы видели…

– Сначала я никого не увидел.

– Никого?

– Затем я увидел весьма немногое.

– Не может быть!

– Ах, вот как? Значит, вы мне не верите?

– Извините меня, я не то хотел сказать. Но какой жалкий итог стольких трудов и преодоления стольких препятствий!

– Не беда; главное, я сумел проникнуть в это жилище. Ах, господин Бейль, какое это было чудесное мгновение и какая величайшая радость! Если я и не воскликнул: «Благодарю Тебя, Господи!» – как это делают герои бульварных мелодрам, то лишь потому, что мысль об этом не пришла мне в голову; а ведь как бы этот вопль облегчил мне душу!… Итак, я проник туда. О, великое торжество! Какое счастье – вдыхать этот воздух, еще пропитанный ароматом опасности и воспоминаний о всевозможных препятствиях! Я не шагал – я летел над землей, я скользил под деревьями, я был уже не садовником, а сильфом. В этот момент я принял решение и дал торжественную клятву.

– Что же это за клятва?

– Я поклялся отправиться в Турцию.

– Выполнить этот обет не столь уж трудно. Но зачем вам это нужно?

– Э! А что если и там я сумею проникнуть в гарем, пробраться в сады его высочества султана, обмануть бдительность всех этих евнухов, стражников и караульных!… Я отправлюсь в Турцию, господин Бейль, даю вам честное слово!

– Сделайте одолжение,– отвечал Филипп, не слишком растроганный таковым энтузиазмом.– Но, пока вы еще не уехали, не будьте неблагодарным по отношению к бедному бульвару Инвалидов, который ныне предоставляет вам возможность предвкушать столь пикантные восточные похождения… Начните же ваш рассказ с того места, на котором вы его прервали.

– Я сделал огромное дело, но почти не продвинулся вперед,– продолжал господин Бланшар.– Я не мог подступиться к главному корпусу, не рискуя тем, что меня узнают, а затем и выгонят. Следовательно, я должен был решиться в совершенстве изучить расположение садов и изобрести способ вернуться туда ночью, ибо я прекрасно понимал, что действие пьесы происходит здесь по ночам.

– Вы сделали совершенно правильный вывод.

– Я незаметно обошел ограду, изучая наиболее плохо защищенные места и замечая ловушки. В конце концов я твердо решил обратить внимание только на местоположение вот этой маленькой дверцы.

– Вот этой?

– Да. Стена здесь повреждена больше, чем в любом другом месте, и тут уйма точек опоры, благодаря которым на эту стену можно вскарабкаться; наверху здесь меньше осколков стекла и остроконечных железных прутьев, чем в других местах, а кроме того, один из толстенных сучьев этого вяза, на котором вы сейчас меня видели, весьма любезно свисает в сад, словно мост, перекинутый через это пространство, и как будто настойчиво зовет к себе наблюдателя.

– Значит, вы хотите…

– Я хочу… Но это вы скоро увидите. А пока что позвольте мне продолжать мой рассказ.

– Я не упускаю ни единого слова.

– Затрудняясь, как мне распределить время до вечера, я решил добросовестно расчистить аллеи. Это занятие дало мне возможность обнаружить уйму маленьких следов – следов, несомненно, женских; следы эти на определенном расстоянии друг от друга испещряли песок; множество изящных туфелек пробежало здесь накануне, целая армия женских ботинок прошла по этим дорожкам.

– Как странно! Все это противоречит кажущейся пустынности этих домов,– прошептал Филипп Бейль.

– Я тоже так подумал и, внимательно разглядывая эти следы, пошел по ним. Они шли с разных сторон, главным образом – от этих маленьких дверей, которые вы уже видели. Все эти следы вели на большую аллею, соединяющую другие садовые дорожки, а оттуда они с полным единодушием направлялись к оранжерее.