Полуденный бес - Павел Басинский

– Только вы серьезно передайте, – прибавил Бобчинский.

В его голосе вдруг прозвучала угроза. Барский заглянул в его глаза и испугался. Это были крохотные глаза акулы.

– Кстати, – легко выдержав взгляд Барского, продолжал Бобчинский. – Буквально вчера наша фирма учредила премию за… м-м… как это? Просветительство! Премия-то невелика, всего тысяча долларов. Но лиха беда начало!

– Вы хотите сказать, что ее присудили мне? – тихо спросил Барский, понимая, что попал в нехорошее положение. Конечно, можно отказаться. Но тысяча долларов сразу решала все его долговые проблемы, в которых он изрядно запутался. – Ведь вы именно это хотите сказать?

– Какой вы догадливый, это что-то! – засмеялся Бобчинский, передавая свой конверт.

– А диплом? – продолжая смотреть в акульи глазки, спросил Барский, еще веря в себя, в то, что хватит мужества отказаться.

– А! – Бобчинский хлопнул себя по лбу. – Диплом забыл захватить! Ну ничего! Привезем вам в Москву с первой же оказией.

– Благодарю за честь, – сказал Барский, забирая конверт.

Он уже хотел пойти в вагон, но Бобчинский мягко тронул его за плечо.

– Вспомнил! – воскликнул он. – Вспомнил «Ревизора»! Там один столичный проходимец кидает крутых мужиков из райцентра. Разводит как последних лохов.

– Ну, в общем…

– Поучительная история! Но в наше время она закончилась бы по-другому.

– Любопытно!

– Этого кидалу из-под земли бы достали и грохнули.

– Прощайте, – буркнул Барский.

– До свидания, Лев Сергеевич…

Поезд остановился в Малютове.

– «Джек Дэниэлз», я не ошибаюсь? – раздался в купе приятный баритон.

Барский поднял голову… В купе стоял высокий мужчина, пожилой, спортивного телосложения, в светлом дорогом плаще, со старомодным, но тоже явно дорогим кожаным саквояжем в руке. На голове у него был берет, надетый по-художнически, со спуском на затылок.

«Наш человек!» – с удовольствием подумал Барский.

– Мне кажется, мы найдем с вами общий язык. – Мужчина угадал его мысли.

– Прошу к столу! – пригласил Барский. – Извините, кроме виски и лимона, ничего нет.

– Ну, это мы поправим, – возразил попутчик.

Он вышел на перрон и что-то пошептал на ухо проводнику. Через несколько минут после отправления поезда на столе стояла кастрюлька с горячей картошкой в сливочном масле и миска с пупырчатыми малосольными огурцами и аппетитно нарезанными дольками моченого яблока.

– Благодарю, любезный, – церемонно сказал незнакомец, протягивая проводнику деньги. – А самогон, братец, оставь себе. Хотя я вижу, что это первоклассный первач. Но не надо.

– Впрочем, – продолжал он уже для Барского, достав из саквояжа круглую, как колесо, бутылку «Реми Мартен», – я был не прав. Подобная закуска предполагает именно классический самогон.

– Виски тоже самогон, – ёжась от удовольствия, парировал Лев Сергеевич.

– Только шотландский, вы хотите сказать? А теперь вы ошибаетесь! Каждой совершенной форме соответствует одно-единственное содержание. Если форма допускает несколько содержаний, значит, она несовершенна. Виски – это виски, а настоящий русский самогон – это настоящий русский самогон.

– Вы забыли о словах-омонимах, – продолжая улыбаться, говорил Барский. – Вот «ключ», например. Или «лук». У каждого из этих слов несколько значений.

– Но я имел в виду не слова, а формы в их философском смысле. Ведь не всякое слово несет в себе философский смысл. Например, слова «убийца» или «интеллигент» несут в себе философский смысл. А слово «лук» – нет.

– В таком случае в чем разница между луком и самогоном? – снова улыбнулся Барский, предвкушая остроумный ответ. – В конце концов, лук – это то, чем закусывают самогон.

– Да, если относиться к самогону просто как к разновидности алкоголя. Но мы-то с вами понимаем, что самогон – не просто алкоголь, это народная философия, даже религия, если угодно.

– Кто вы? – растрогался Барский.

– Ах да, забыл представиться! Борис Вениаминович Гнеушев, учитель физкультуры.

Барский выпил, с наслаждением похрустел небольшим огурчиком и озорно взглянул на Гнеушева.

– Только не говорите, что были в Малютове по линии Минпроса. Все равно не поверю!

– Напрасно! Вот мое командировочное удостоверение, подписанное директором школы № 1 города Малютова господином Раздобудько.

– Раздобудько? Ха-ха! Сдаюсь! – Лев Сергеевич развел руками. – Видно, я отстал от времени. В мое время учителя физкультуры не ездили в СВ, не пили французский коньяк и не рассуждали о единстве формы и содержания.

– Вы тоже не представились…

– Лев Сергеевич Барский, профессор литературы.

– Вот видите! – назидательно сказал Гнеушев. – Вы тоже не обычный профессор, раз пьете «Джек Дэниэлз». Максимум, чего можно ожидать от типичного профессора, – это бутылка «Посольской» или коньяк «пять звезд», преподнесенный благодарным аспирантом после успешной защиты кандидатской диссертации.

Барский поднял руки вверх:

– Сдаюсь, сдаюсь! Но вернемся в начало нашего разговора. Не кажется ли вам, что человек, который вполне соответствует своей форме, это просто банальная личность?

– Отнюдь, – отламывая вилкой кусочек картофеля и макая его в масло, возразил Гнеушев. – Возможно, такой человек и банален для нас, людей пестрых и раздерганных. Но в границах своей породы он может быть интересен. И лично я ужасно интересуюсь подобными людьми. Вот недавно я как раз имел дело с одним из таких.

– С кем, если не секрет?

– С капитаном милиции в отставке. О – это был исключительно цельный человек!

– Был?

– Его убили этой ночью. Закололи, как свинью, ударом ножа в сердце.

– Ужасно! Я что-то слышал об этом на перроне.

– Бывали в Малютове?

– Очень давно, в шестьдесят седьмом году, кажется. Да, именно в шестьдесят седьмом, я запомнил, потому что это был юбилейный год. Я отдыхал с друзьями в местном санатории.

Гнеушев странно взглянул на Барского:

– В «Ясных зорях»?

– Да-да… Была там одна неприятная история… Вам интересно?

– Еще бы! – сощурив глаза, сказал Гнеушев.

– Мы с одним приятелем встречали там Новый год. Он был тогда секретарем райкома комсомола и делал стремительную карьеру благодаря тестю, генералу КГБ. Потом он спился, опустился и, если б не патологическая любовь к нему жены и непотопляемый крейсер под названием «Генерал Рябов», давно уже Владлен валялся бы в сточной канаве с бомжами. Но тогда он был о-го-го! И была у него одна слабость. Увидит красивую бабу и начинает бешено комплексовать. Не успокоится до тех пор, пока с ней не переспит. Причем не просто так, а с униженьицем, знаете, чтобы не просто с ней переспать, а личность в ней раздавить. Его секретарша, с которой у меня (без его ведома, разумеется!) был недолгий романчик, как-то рыдала на моем плече и говорила мне про своего шефа такое, что даже в мужской компании рассказывать непристойно…

– Хорошие у вас были приятели, – усмехнулся Гнеушев.

– Ну так и времечко было какое! – воскликнул Барский. – Это сейчас у нас ностальгия: ах, шестидесятые, ах, воздух свободы! А на самом-то деле? Чем заканчивались все наши интеллигентские посиделки? Банальным свальным грехом… Признаюсь, и я по этой части был в первых рядах. Счет даже вел, вроде как для коллекции. Но в Малютов я ехал как раз с желанием от баб отдохнуть – на лыжах побегать, здоровье укрепить. Совсем не то – Владлен! Он еще в дороге мне все уши прожужжал, что, мол, Палисадов приготовил нам какую-то «девочку»…

– Палисадов? – спокойно уточнил Гнеушев.

– Ну да. И бесплатный стол, и отдельный гостевой домик организовал нам Палисадов, служивший тогда следователем в малютовской прокуратуре. На меня ему было начхать, но вот Оборотов, тесть его всесильный! Причем Дима крепко рисковал, подкладывая под Оборотова девчонку, потому что, если бы об этом услышал оборотовский тесть, не сносить бы головы ни Владлену, ни майору Диме!

– Что за девчонка?

– Как вам сказать? Пожалуй, она стоила того, чтобы прожужжать о ней все уши. Настоящая такая, знаете, русская красавица, высокая, в теле, но при этом какая-то нерешительная, трогательно незащищенная… О таких говорят: счастлив тот, кто станет ее мужем. Но сами, заметьте, в мужья к таким не торопятся, потому что за это сокровище перед людьми и Богом отвечать надо, а этого не хочется. Лучше с бабой попроще связаться, со стервочкой какой-нибудь, которую и бросить не жалко.

– Ее звали Лизой?

– Вообразите! Имя-то какое! Лиза, Лиза Половинкина! Когда я ее увидел, то сказал себе: не трогай ее, Левочка! Не на всякое корыто должна свинья находиться. Я и Оборотову это сказал…

– Чем это кончилось?

– Ну, известно… Хотя нет, тут был тяжелый случай. Через некоторое время она родила ребенка, а потом ее зарезал какой-то деревенский пьяница.

– А вы не допускаете, что это мог быть ваш ребенок?

– Неужели вы думаете, я этим интересовался? Зачем? Чтобы добавить в коллекцию еще один экземпляр? Мне это наскучило! Но вот недавно возвращаюсь из США и в самолете знакомлюсь с одним парнем… Вообразите: Джон Половинкин, русского происхождения! Отца своего не знает, но слышал, что мать погибла где-то в русской глуши. Летит в Россию проповедовать (он протестант), но мне показалось, что он летит с какой-то тайной мыслью и даже, если угодно, с планом .