Оборотень - Фридрих Незнанский

У Турецкого свело челюсти.

— Слушай… — выговорил он. — Ты… Если ты…

— Ой, как страшно, — хихикнул Скунс, прикрываясь забинтованными руками.

Сашу затрясло. Он почувствовал, что готов потерять остатки контроля над собой. Больше всего ему хотелось содрать туфлю с ноги и с хрустом врезать по мерзкой ухмыляющейся роже. Здравая часть рассудка удержала Турецкого от самоубийства. Он ограничился тем, что с размаху выплеснул в раковину недопитый чай, стремительно прошел к выходу из квартиры и хлопнул за собой дверью. Ненавистный голос Скунса догнал его на выходе из подъезда. Снегирев по пояс высунулся в окошко и злорадно заорал на весь двор:

— Так ты, Борисыч, не забудь супруге-то поклониться…

Турецкий уже пару раз прокручивал «рижское» интервью Ветлугиной и ничего в нем не находил. Было ли из-за чего красть пленку… В конце концов он послал в «Останкино» машину, которая привезла Глеба — одного из двух операторов, снимавших это интервью.

Турецкий в очередной раз стал просматривать все с самого начала.

На экране возник очередной стол с очередным пирогом. Алена Ветлугина представила очередного гостя:

— Добрый вечер, сегодня у нас в гостях иностранец, один из руководителей партии Национальной гордости Латвийской республики Юрис Петровс; я познакомилась с ним на баррикадах в январе 1991 года.

— Здравствуйте, друзья, — промолвил обладатель белозубой открытой улыбки и национальной гордости; именно промолвил — трудно было применить другой глагол к его неторопливому, аккуратному выговору с заметным акцентом.

— Юрис, еще несколько лет назад МЫ с вами были почти что земляками, и вот: границы, визы, посольства, взаимные претензии… Проблемы с русским языком в вашей стране.

— Это недоразумение, которое, к сожалению, любят журналисты. У нас в стране нет проблем с русским языком. Другое дело, что у некоторых временных жителей нашей страны есть проблемы с государственным языком.

— Не могли бы вы пояснить?

— Проще взять для начала какой-нибудь посторонний пример. Скажем, в Бразилии все говорят по-португальски. Точнее, почти все; например, недавно в газетах промелькнуло сообщение, что в джунглях нашли племя людоедов, с которыми трудно найти общий язык. Ничего страшного, пусть живут в джунглях. Если кто-то захочет приехать в столицу, он неизбежно научится говорить по-португальски. Если же мы с вами соберемся в Бразилию, то сначала выучим тот язык, на котором говорят все в этой стране. Так и у нас в Латвии: каждый претендующий на цивилизованное существование должен знать тот язык, на котором говорят все.

— Но ведь еще шесть лет назад, по данным переписи, по-русски свободно говорили 91 процент жителей Латвии, а по-латышски — только 62.

— Я вам очень благодарен: вы употребили замечательное слово — свобода. В Латвийской ССР почти никто не говорил свободно, хотя вы правы, 90 процентов говорили по-русски. И могу вам сказать, как это случилось. У вас лично есть свой дом? Или хотя бы квартира?

— Есть квартира, моя собственная, а дом есть у родителей. Они, правда, иностранцы.

— Как так? Вы так хорошо говорите по-русски, а родители иностранцы? Я думал — вы русская.

— Я и есть русская, и родители русские. Отец бывал в Москве, а мать — домосед. Удивительное дело — из родного города дальше нескольких десятков километров и не уезжала. Родились оба в России, в РСФСР. Где родились, там и живут. А живут они в Феодосии, то есть, по современным понятиям, — за границей. Так что проблемы русских за границей я знаю не по слухам и не из газет.

— Ну что же, это хорошо. Значит, вы меня поймете. Мы, латыши, очень привержены своему дому и незыблемым порядкам в доме. Почти как англичане. Знаете, англичане любят говорить: «Мой дом — моя крепость». Латыши тоже так говорят и всегда говорили. Я думаю, многие из тех, кто нас видит на экране, бывали раньше в Риге. Приезжают к нам обычно на поезде. И вот возле самого вокзала на одном доме написано: MANS NAMS MANA PILS. Я всегда удивлялся: почему большевики не убрали эту идеологически невыдержанную надпись. Но не убрали. Они думали, что на языке дикарей-аборигенов можно писать что угодно: аборигенов не перевоспитаешь, а остальные не поймут.

— А что это значит?

— Это почти как у англичан: «Мой дом — моя крепость». Но вернемся к аналогиям. Вы живете в своей крепости или хотя бы в московской квартире. И вот согласно решению партии и правительства в ваш дом, в вашу московскую квартиру подселяют десяток цыган. Они приходят, распоряжаются вашими вещами, ставят у вас в квартире свои кибитки, и заметьте — в отличие от настоящих цыган не хотят учить ваш язык. Вы не нужны им иначе, чем готовить для них сыр и радиоприемники. А потом проведите у себя перепись населения и узнаете, что девяносто процентов жителей вашего дома говорят по-цыгански, причем и у вас лично не было возможности не выучить этот язык, поскольку их численно больше, а уж они-то точно ни слова на вашем языке выучить не собираются. Так и у нас в Латвии: есть много русских, которые не хотят говорить по-латышски. А мы по-русски научились. А теперь — Mans nams mana pils. To есть хочешь быть частью нашего латышского дома — будь латышом по языку. Учить наш язык мы никому не запрещаем.

Те, кто не хочет учить, конечно, представляют известную проблему. Но только для самих себя. В конце концов, они имеют возможность уехать туда, где не надо знать латышского языка, — в Россию, в Германию, в Америку, в Израиль — пожалуйста, поезжайте, если вас там ждут.

— А как ваша партия относится к возвращению на родину таких уроженцев Латвии, корни которых находятся там? Ведь многие из тех, кто родился в Латвии и чьи предки тоже там родились, сейчас живут в России, на Украине, в других странах.

— О, в этом вопросе у партии нет разногласий с исполнительной властью. У нас сейчас много репатриантов, некоторые даже находятся членами правительства. И вы знаете, у них тоже бывают проблемы с языком, один мой новый друг родился в Перте, в Австралии, и его латышский звучит очень по-деревенски. Но он старается, ходит на курсы…

— Я скорее имела в виду тех, кто сейчас живет в бывших республиках СССР.

— Тут тоже нет проблем. Конечно, если человек не занимался антигосударственной деятельностью, не сотрудничал активно с оккупантами.

— Не состоял в комсомоле?

— Зачем так передергивать? Комсомольцами не были только единицы. Даже в коммунистическую партию вступали не только предатели интересов нации и откровенные мещанские приспособленцы, были просто слепые люди. Пропаганда действовала и у вас, и у нас. Одним словом, если человек был честен, он может в любой стране прийти в посольство Латвии, подать заявление и документы, подтверждающие проживание их предков в Латвийской республике, и это все. Можно получить латвийский паспорт.

— И не обязательно ехать для этого в Латвию?

— Латвийский гражданин может вообще постоянно жить за границей, но он не может иметь другого гражданства. Либо ты русский, украинец, белорус, либо ты латыш.

— Михаил Семенович Гринберг, мой знакомый московский предприниматель, как раз хотел сменить российское гражданство на латвийское. И очень сожалел, что у него ничего не вышло. Сам он родился в Риге, отец с матерью — тоже. Его прадед был ковенским купцом второй гильдии и перебрался в Митаву в конце прошлого века, держал там крупную пивоварню. Предки по матери — из Витебской губернии, но из той ее части, что отошла в восемнадцатом году к независимой Латвии. У деда Михаила Семеновича в тридцатые годы была небольшая обувная фабрика в Риге, так что с приходом, как у вас говорят, оккупантов он несколько пострадал. Так что ваши родители могли ходить в обуви Гринберга, они ведь родились в Латвии?

— Да, у меня и отец и мать настоящие латыши.

— Они сейчас с вами живут?

Видно было, как Петровс весь напрягся.

— Это провокация, я не буду отвечать на такой вопрос.

— Ну, извините, пожалуйста, я никак не предполагала, что подобный вопрос может вас задеть. А о фамилии можно вас спросить — нашим зрителям, скорее всего, будет непонятно, почему у латыша русская фамилия.

— Петров — русская фамилия, Петровс — не русская.

— Извините, нам потом придется компоновать интервью, так что, если позволите, я спрошу еще раз. — Алена выдержала паузу и повторила: — Знаете, многие наши зрители недоумевают: вы латыш, а фамилия у вас русская.

— Это заблуждение. Никому ведь не приходит в голову считать русской фамилию Петерсон. Моя фамилия Петровс — тоже не русская. Это обычная фамилия среди латышей из Латгалии.

— Боюсь, что многие наши зрители толком не знают, что такое Латгалия. Не могли бы вы пояснить?

— Это Восточная Латвия. Латгальцы — те же латыши, но только они раньше попали под славянское иго. Сначала нас душили поляки, потом русские.