Арабская поэзия средних веков - Аль-Мухальхиль

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Великий златоуст, он мог бы силой словПреобразить в ягнят кровелюбивых львов.

Правдиво передав священные сказанья,Он заслужил трудом доверье и признанье.

Отшельником он жил, в науки погружен,Хадисы{252} древние умом поверил он

И, над писанием склоняясь неустанно,Опустошил пером колодец свой стеклянный.

Он видел в золоте приманку суеты,И не могло оно привлечь его персты.

Ближайшие друзья Абу Хамзы, вы, двое,Прощание как снедь возьмите в путь с собою.

Слезами чистыми омойте милый прах,Могилу выройте в сочувственных сердцах.

На что покойному халат золототканый?Да станут саваном страницы из Корана!

Пусть восхваления идут за мертвым вслед,А не рыдания, в которых смысла нет.

Что пользы — горевать! Уже остывшей плотиВы никаким путем на помощь не придете.

Когда отчаяньем рассудок помрачен,На средства мнимые рассчитывает он.

К молитве опоздав, так Сулейман{253} когда-тоСвоих коней хлестал, унынием объятый,

А он, как сура «Сад»{254} нам говорит о нем,Для духов и царей был истинным царем.

Не верил людям царь и сына счел за благоПредать ветрам, чтоб те его поили влагой.

Он убедил себя, что день судьбы настал,И сыну своему спасения искал,

Но бездыханный прах судьба во время оноПовергла на ступень родительского тропа.

В могиле, без меня, лишенному забот,Тебе, мой друг, тяжел земли сыпучий гнет.

Врач заявил, что он ничем помочь не может.Твои ученики тебя не потревожат.

Горюющий затих и понял, что сюдаНе возвратишься ты до Страшного суда.

Кто по ночам не спал, заснул сегодня поздно,Но и во сне глаза горят от соли слезной.

Сын благостной семьи, без сожалений тыПокинул шлюху-жизнь у гробовой плиты.

Переломить тебя и смерть сама не в силе.Как верный меч в ножнах, лежи в своей могиле!

Мне жаль, что времени безумный произволСмесит в одно стопы и шеи гордый ствол.

Ты с юностью дружил. Она была готоваУйти, но друга ты не пожелал другого,

Затем, что верности нарушить ты не мог,А верность — мужества и доблести залог.

Ты рано дни свои растратил дорогие.Уж лучше был бы ты скупее, как другие!

О уходящие! Кто в мире лучше вас?И кто достойнее дождя в рассветный час,

Достойнее стихов, исполненных печали,Что смыть бы тушь могли, когда б слезами стали?

Сатурн свиданию со смертью обречен,Хоть выше всех планет в круговращенье он.

Дыханье перемен погасит Марс кровавый,На небе высоко встающий в блеске славы,

Плеяды разлучит, хоть был до этих порЕдинством их пленен любующийся взор.

Пусть брат покойного своим врагам на завистьЕще сто лет живет, с великим горем справясь,

Пусть одолеют скорбь в разлуке сыновьяИ раны заживят под солнцем бытия!

Когда из моря мне напиться не хватило,Бессильна мне помочь ручья скупая сила.

Как разрушению подвержен каждый дом —И свитый голубем, и сложенный царем,

Мы все умрем равно, и не дворца громадой,А тенью дерева довольствоваться надо.

По воле суеты не молкнет спор, и вотОдин приводит зло, другой к добру зовет.

Но те хулители, смущающие ближних,—Животные, чья плоть бездушна, как булыжник.

Разумен только тот, кто правде друг и брат,Кто бытию не лжет, несущему распад.

{255}

Тебе, рыдающий, не лучше ль терпеливоЖдать возвращения огня в твое огниво?

Тот, кто унынию подвержен в скорбный час,Способен лишь на то, чтоб слезы лить из глаз.

Но не жалейте слез над гробом Джаафара:Из жителей земли никто ему не пара.

Когда мы восхвалить достоинство хотим,Всего уместнее одно сравнить с другим.

Благоуханьем ренд{256} не стал бы славен прежде,Чем дерево кулям раскрыло листья в Неджде.

Неодинаково скорбит о друге друг —Один в минуты встреч, другой в часы разлук.

Блаженно спящая покоится зеница,Но устает, когда бессонницей томится.

Терзайся, если жизнь у гробовой плитыИ мог бы выкупить, да поскупился ты.

Звезда высокая, блуждающим в пустынеОн путь указывал — и закатился ныне.

Он ближе, чем рука — руке, и навсегдаОстанется теперь далеким, как звезда.

Рок, исполняющий жестокие угрозы,Испепеляющий обещанные розы,

Какой обновы ты не превратил в старье?Кто выжил, испытав нашествие твое?

Ты гордого орла хватаешь выше тучи,Ты дикого козла свергаешь с горной кручи.

И благородному и подлому — свой срок,Но смоет их равно могучий твой поток.

От знаний пользы нет, ум — тягостное бремя,Неразумение доходней в наше время,

И опыт жизненный к спасенью от невзгодВ уединение разумного зовет.

Но, как язычники кумирам рукотворным,Так сердце молится своим страстям тлетворным.

Приучен к бедствиям течением времен,Я радуюсь цепям, которым обречен.

Когда бы стоимость себе мы знали сами,Не похвалялся бы хозяин пред рабами.

Мы — деньги мелкие, мы — жалкая казна,Нас тратят, как хотят, дурные времена.

Вчерашний день еще совсем недавно прожит,Но выкормыш земли вернуть его не может.

Младенцу малому при тождестве могилУподобляется мудрец в расцвете сил.

И все равно теперь лежащему в могиле —Под брань иль похвалы его похоронили.

Когда приходит смерть, равно бессилен тот,Кто одинок, и тот, кто воинство ведет.

Потомка своего иль пращура хороним,Равно мы слезы льем, печалимся и стонем.

Зачем же у детей, рождая их на свет,Мы отымаем то, чего добился дед?

К почету следует идти дорогой правой,А мы наследственной довольствуемся славой.

Когда б врожденных свойств лишился человек.Богач в ничтожестве влачил бы жалкий век.

По маю месяцу скорбит душа людская,А нужен ей не май, а только розы мая.

Мы просим господа с небес, как благодать,Жизнь долголетнюю любимым ниспослать.

Нам сердце веселят влачащиеся годы,Хоть и сулят они обиды и невзгоды.

Кто человеку враг? Его душа и плоть.От воинов твоих избави нас, господь!{257}

Беда влюбленному от собственного пыла,Мечу булатному — от верного точила.

Те, что румянец щек от ласки берегли,Покорно падают в объятия земли

И терпят гнет ее, а мы и не успелиЗабыть их жалобу на тяжесть ожерелий.

О, если б жаждущий, склоняясь над ключом,Заране видел смерть, змеящуюся в нем!

Храбрец, чьей волею дорогами погониСтремились красные и вороные кони,

Муж, океан войны в испытанном седлеПересекавший вплавь на горестной земле,

Муж, для которого был как удар в лицоУдар, чуть тронувший его брони кольцо,

Могучий муж — в бою, и нет врага в округе,Способного копьем достичь его кольчуги.

Удары сыплются, растет их быстрый счет:Так счетчик-фокусник число к числу кладет.

В один кратчайший миг, а может быть, быстрееОн войско повернул десницею своею.

Но тут коварный рок спешит врагам помочьИ день блистательный преображает в ночь.

О брат погибшего под бурный гул сраженья!Пять сыновей его — порука утешенья.

Беда пришла к тебе терпенье вымогать;Не отдавай его, оно тебе под стать.

На бога уповай, затем что он, единый,Источник истинный отрады и кручины.

От смерти не уйдут и превратятся в прахКопье в чехле своем и меч в своих ножнах.

Кто и мечтать не мог при жизни о покое,Вкушает под землей забвение благое.

И как находит лев жилье в лесу густом,Так солнце истины да придет в каждый дом.

Человек благородный везде отщепенецДля своих соплеменников и соплеменниц,—

Он вином темно-красным их не угощаетИ неопытных девственниц не обольщает.

Наилучшая доля на свете — смиренье:Даже хлеб наш несытный — благое даренье

Рассыпается пеплом сгоревшая младость,И чертоги средь звезд человеку не в радость

На любовь я отвечу любовью по чести,Буду льстить, и любовь ослабеет от лести.

Завершается детство к пятнадцатилетью,К сорока увлеченья не кажутся сетью.

Ты навряд ли доволен одеждой простою,Но глупцом прослывешь без абаи{258} зимою.

Возрастает на этой земле каменистойЗащищенный шипами терновник душистый.

Нет еще окончанья Адамову роду,Но женитьбой свою не связал я свободу.

Амр зевает, и Халид{259} зевнул большеротый,Но меня миновала зараза зевоты.

Крылья знаний меня от людей отлучили,Я увидел, что люди — подобие пыли.

Опален мой камыш и подернут золою,И теперь я бессилен исправить былое.

Пред судьбою склоняется лев, не противясь,Держит страх куропатку степную, как привязь.

Радва{260} и не заметила воинств на склонах,А Куба{261} захлебнулась в походных знаменах.

Преступленье свершает отец, порождая —Все равно — мудреца иль правителя края;

Чем твой сын даровитей, тем выше преградаМежду вами, тем больше в душе его яда:

Тьмы загадок на сына обрушил ты разом,Над которыми тщетно терзается разум.

Днем и ночью писателей алчная стаяЗавывает, к обману людей призывая.

Смерть таится средь скал и в долинах просторныхИ на поиски жертв посылает дозорных.

Лев дрожит, если близко мечи зазвенели.Как судьбы не страшиться пугливой газели?

Молюсь молитвой лицемера, прости, мой боже!Но лицемерие и вера — одно и то же.

Порою человек бывает приятен с виду,А слово молвив, заставляет глотать обиду.

Твердить без веры божье имя и лгать о боге —Нам с лицемерами такими не по дороге.

Побольше скромности! Я — людям не судья.Не покриви душой — себя судил бы я.

Когда нам, господи, забвенье ниспошлют,И мы в земле найдем последний свой приют?

Но не спешит душа из-под недвижных век:Вплоть до нетления страдает человек.

За ночью день идет, и ночь сменяет день,Густеет злой судьбы губительная тень.

В могилах без числа почиют хаджарийцы{262}И Йемена цари — святые и убийцы.

Былым правителям давно потерян счет,А вот Египет — цел, и Аль-Ахса живет.

Будь проклята, земля! Пред нами ты в ответе.Исчадья подлости подлее всех на свете.

О горе, мать-земля! Поистине, самаТы наставляла нас, и лгут, что ты нема.

На что нам Сахр ибн Амр{263}, иссохший, как Сахара?Быть может, Аль-Ханса блуждает ланью старой.

Твой океан кипит. Плывущих по волнамТерзает сто страстей. Когда причалить нам?

И если ты, земля, когда-нибудь любила,То в гневе своего избранника губила.

Бьет ненависть в чело и валит с ног живых,И дикость кровь струит из вен отверстых их.

Да не смутит тебя ни вид их величавый,Ни власть мгновенная, ни блеск их дутой славы!

Не много радостей изведали они,И не по воле их пришли дурные дни.

Когда присмотришься к живущим на земле —Что человек, то нрав. Но все равны во зле.

И если на меня похожи дети Евы,То что вы стоите? Да пропадите все вы!

Как бейт с неправильным по метрике стихом,Как вздор, написанный неграмотным писцом,

Так ваша близость мне под жалкой вашей сенью.Пора недужный дух предать уединенью.

Хоть до Лива ар-Рамль ты, странник, не дошел,{264}Довольно, отойди! Засох древесный ствол,

И на висках твоих в напоминанье светаБелеет старости печальная примета,

И веки у тебя слезятся потому,Что жаль последних звезд, чуть брезжущих сквозь тьму.

Отдай верблюда людям по правилу мейсира{265},Молчи: твои созвучья — что звук пустой для мира.

Огню подобна юность; гляди же, чтоб недаромЗа днями дни сгорели, воспользуйся их жаром.

Мой уголь гасит стужа и проникает в кости,А я огонь раздую, скажу: «Погрейтесь, гости!»

Мой поздний собеседник, сдружившийся со мною,Последний жар засыпал остывшею золою.

От взора свет бежит. Сиянье меркнет. Вера —Вооружение лжеца и лицемера.

Ужель прольется дождь небесных благ для тех,Кто забывает стыд среди земных утех?

О, лживый мир! А мы не знали, что в мечетиБезгрешны все подряд, как маленькие дети!

О жалкая земля, обитель горя, плачь!Тебя хулил бедняк и посрамлял богач.

О вы, обман и ложь призвавшие в подмогу!Поистине, из вас никто не близок богу.

Когда бы по делам господь судил людей,Не мог бы избежать возмездия злодей.

А сколько на земле мы видели пророков,Пытавшихся спасти людей от их пороков,

И все они ушли, а наши беды — здесь,И ваш недужный дух не исцелен поднесь,

Так предопределил господь во дни твореньяСозданьям рук своих, лишенным разуменья.

Восславим Аллаха, кормильца земли!Отвага и стыд от людей отошли.

Для щедрого сердца в смертельной болезниМогильный покой всех бальзамов полезней.

Опеку возьму я над опекуном —Душой, обитающей в теле моем.

И денно и нощно в толпе правоверныхИскал я молящихся нелицемерных.

Нашел я, что это бессмысленный скот,Который вслепую по жизни бредет.

А кто половчей, тот с повадкой пророкаВ гордыне великой вознесся высоко.

Посмотришь, одни — простецы и глупцы,Другие — обманщики и хитрецы.

Безропотность за благочестье сочли вы,Тогда и ослы ваши благочестивы,

Чесоточные, под ветрами степей,Они, безглагольные, вас не глупей.

Мы нищие души: то рвань, то заплаты…Но всех на поверку беднее богатый.

Мы смерть ненавидим и в жизнь влюблены,А радостью любящих обойдены.

При жизни мы верных друзей не встречали,По смерти мы внемлем притворной печали.

Познало бы солнце, что блещет впотьмах,Жалело бы о расточенных лучах.

Мне улыбаются мои враги, покаИх стрелы сердце мне язвят исподтишка.

Я избегаю их, и нам не будет встречи:Мы — буквы «за» и «заль» в словах арабской речи{266}

Я горевал, когда под оболочкой дняВсе больше голова белела у меня.

Но чернота волос… быть может, это грязь?И зубы чистые блестят, как день, светясь.

Мы любим эту жизнь, подобную любвиТем, что сердца у нас и от нее в крови.

Стенает человек: «Продлись!» А жизнь — в ответ:«Ни часа лишнего! Теперь на мне запрет».

Когда же кончится безвременье разлукИ встретит жизнь свою ее влюбленный друг?

Не раз твой верный щит спасал тебя от стрел.Смирись и брось его, когда твой час приспел.

Я не похож на тех, кто, чуя смерти сеть,Твердит, что все равно — жить или умереть.

Молитву совершать приходится, когдаДля омовения принесена вода.

Решимости былой тебя лишает ночь.Друзья-созвездия спешат тебе помочь.

О верные друзья моих незрячих глаз,Ведите и меня встречать последний час!

Нет горше ничего, чем жизни маета.А горек твой глоток, так выплюнь изо рта.

Что со мною стряслось? Я сношу терпеливо беду,Бейтам Рубы{267} под стать, перемены судьбы я не жду.

Стал я точным подобием слабого звука в глаголе.Над врачами смеются мои застарелые боли.

Жизнь моя затянулась, пора мне домой из гостей,Мать-пустыня взыскует моих долгожданных костей.

Разве я из-за пьянства дойти не могу до постели?От ночных переходов колени мои ослабели.

Надоела мне жизнь, истомил мою душу народ,Чей правитель нещедрый лишил его добрых забот.

Говорят, что правитель — народу слуга и защита,А у нас попеченье о благе народа забыто.

Убедился я в том, что не вдосталь еды у людей,Что подлейших из подлых писатели наши подлей.

То и дело хадисы твердят наизусть грамотеи,А богатство их сделало крыс ненасытных жаднее.

Преступи хоть на палец предел установленных прав,Отвернется твой друг, отщепенцем тебя обозвав.

Так размеренный стих, измени в нем единое слово,Даже букву одну, — от себя отвращает любого.

Спящий сном любовался, а жизнь безвозвратно прошла.Чем же сон одарил его, кроме убытка и зла?

Славь деянья создавшего землю тебе на потребу,Над которой созвездия пламень проносят по небу!

Знает зависть и конь, на чужую косится судьбуИ завидует тем, что со звездочкой белой во лбу.

Жизнь — как женщина в дни очищенья: желанна,Да помочь нам не может. Но жизнь такова постоянно.

Не пресытившись ею, от жизни уходит богач;Бедный тоже уснет и не вспомнит своих неудач.

Спорят, ссорятся жизнелюбивые законоведы,Ищет мудрость их мнимая славы и легкой победы.

Я пристрастие к жизни хотел бы себе запретить,Но лица не могу, не могу от нее отвратить.

Ученых больше нет, и мрак объемлет нас,А человек простой в невежестве погряз,

Приметных некогда, как вороные кони,Наставников лишась в годину беззаконий.

И жены и мужи, мы все до одного —Рабы ничтожные для бога своего.

Ему подвластно все: и месяц, и Плеяды,И полная луна, и горные громады,

Звезда Полярная, созвездье Льва, заря,И солнце, и костер, и суша, и моря.

Скажи: «Велик господь, руководитель света!» —Тебя и праведник не упрекнет за это.

О брат, недолго мне терпеть земную боль.У неба испросить прощенья мне дозволь!

Ты скажешь: праведность. Но это только слово,Есть лица, имена — и ничего иного.

Хадисы вымыслил обманщик в старину,Чтоб ради выгоды умы держать в плену.

Взгляни на сонмы звезд. По мне, узоры эти —Судьбою над людьми раскинутые сети.

Дивлюсь: невыносим судьбы железный гнет,Один ее удар сильнейшим спину гнет,

А людям невдомек, что смерть играет ими,Когда горбы могил встают над их родными.

Неправда на земле царит с начала днейИ в ярости казнит мудрейших из людей.

От смерти, Асами{268}, бежать не стоит в горы:Непререкаемы у смерти приговоры.

Четыре составных{269} слились в живую плоть,Одна стремится часть другие побороть;

Здорова плоть, когда в ладу они друг с другом,А несогласье их предшествует недугам.

Наш век и нем и груб; напрасно хочешь тыПонять невнятные сужденья немоты.

Жизнь — полосы ночей, сменяющихся днями:Змея двуцветная, ползущая за нами.

Пред смертью мы в долгу; в определенный часЗаимодавица всегда находит нас.

Из чистого ключа спешит напиться каждыйС тех пор, как в оны дни погиб Кааб от жажды.{270}

И лилии садов, и мирные стада,И стаи хищные равно поит вода.

Когда бы дел своих последствия мы знали,Как воду, кровь тогда мы лили бы едва ли.

Кто сострадателен от первых лет своих,Тот сострадания достойней остальных.

Мы правды не хотим и гневно хмурим брови,Когда нам говорят, что грех у нас в основе.

Адам, я вижу твой поросший шерстью лобИ Еву из числа пятнистых антилоп.

Мы — пища времени. Никто в заботах светаНе плачет над конем разбойного поэта{271}.

Мир в замешательстве, как зверь в морских волнах,Как птица в грозовых кипящих облаках.

Душистый аль-бахар{272}, питомец мирной лени,Шипами защищен от наших покушений.

Жизнь — быстролетный миг, и мало пользы в том,Что колют нас копьем и рубят нас мечом.

В ком сердце черное, тот черен сам и слухаЛишен, тогда как я — всеслышащее ухо.

Ты выпустил стрелу, попала в цель стрела,Зато душа твоя до цели не дошла.

Рок благородного ввергает в море бедствий.Амр{273} матери своей лишился в раннем детстве.

Главою крепости был Самуил{274}-поэт,Она еще стоит, а Самуила нет.

На собеседника Плеяда перст уставит,И смерть ваш разговор прервать его заставит.

Персты шести Плеяд, причастных небесам,О силе божией свидетельствуют нам.

Разумный человек — безумного подобье,Все беды для него судьба готовит в злобе.

В могиле мать и дочь. Коса расплетена,Коса заплетена… Но смерти смерть равна.

Видения весны кромешной белизноюИ дикой чернотой подменит время зноя.

Пересекающий безводные края,Ведущий к смерти путь возненавидел я.

Окрест ни шороха, ни дружественной речи.Мой путь — двуострый меч, всегда готовый к сече.

Зачем же благ земных не делит с бедным тот,Кто вдоволь ест и пьет и в роскоши живет?

Живу я надеждой на лучшие дни.Надежда советует: «Повремени!»

Душа моя тешится горьким вином,Доколе мне смерть не прикажет: «Идем!»

Добивается благ только тот, кто привыкИ в горячке держать за зубами язык.

Обернется грехом торопливая речь,А молчанью дано от греха уберечь.

Если низкий вознесся превыше горы,То высокий — посмешище смутной поры.

Ты, что хочешь бежать от невзгод, не спеши!Что ни дом — ни одной беспечальной души,

Нет под кровлями необесчещенных жен,Сын Адама багряным вином опьянен.

Скоро в нищей одежде правитель страныСнидет в царство, где нет ни дворца, ни казны.

Дочерей обучайте шитью да тканью, а письмуИли чтению внятному их обучать ни к чему.

Сила женских молитв — добродетель и память добра,А Коран не для них: что им Юнус и что Бараа{275}?

Ты певиц из-за полога слышишь, и видит твой взор,Как бездушную ткань сотрясает и морщит позор.

Уединись! Одинок твой создатель поистине.В дружбе царей не ищи утешительной пристани!

Ищет приятелей бедность, но если их нет,Юноше легче уйти от пороков и бед.

Чтоб вам пропасть, дни глухие и ночи кромешные,Род мой ничтожный, мужчины и женщины грешные!

О, умереть бы младенцу в пеленках, покаОн из сосцов роженицы не пил молока!

Вот он — живет и клянет ее без языка еще:«Много вреда я еще принесу ей, страдающей!»

Когда в науке нет ни сердцу обороны,Ни помощи уму — пускай умрет ученый!

Судьбы не изменить: ее судил Аллах,И мудрость мудрецов развеялась, как прах.

Не может человек бежать велений бога,От неба и земли отвлечься хоть немного.

По торному пути покорным чередом —Потомки умерших — мы к пращурам идем.

Давно я не дивлюсь тому, что пресыщеньеИ муки голода — в противоположенье.

Стреляю, но врага щадит моя стрела,Зато стрела судьбы мне прямо в грудь вошла.

В побеге лиственном сокрыта кость людская,И кровь от корня вверх течет, не иссякая.

Зло не смыкает глаз и головы сечет,Как предугадывал разумный звездочет.

Растратив золото на щедрые даянья,Великодушие лишается признанья.

Жизнь порождает страх, и люди как во снеЛетят во весь опор у страха на спине.

Проснитесь наконец, обманутые дети!Вы слепо верите лжецам былых столетий.

Корыстолюбие, не знавшее препон,В могилу их свело, и умер их закон.

Они твердили вам, что близок день последний,Что свет кончается, — но это были бредни,

Но это ложь была! Не слушайте речейИзвечной алчностью палимых главарей!

И ближний, как чужак, порой наносит рану.Благоразумие да будет вам в охрану.

Я сердце оградил от радостей земных,Когда увидел смерть в числе врагов своих.

О земные цари! Вы мечтаете смерть обмануть,Но единым злодейством означили жизненный путь.

Что же истинной доблести вы не спешили навстречу?Даже баловень женский порой устремляется в сечу.

Люди верят, что будет наставник ниспослан судьбой,Чья высокая речь зазвучит над безмолвной толпой.

Не томись в ожиданье, надежду оставь, земножитель!Для тебя твой рассудок — единственный руководитель.

Он во благо тебе, чти его справедливый уставИ в скитаньях своих, и на якорь у пристани став.

Это множество сект для того существует на свете,Чтоб царей и рабов завлекать в хитроумные сети.

Люди чашами пьют наслаждений губительных яд,Ни смиренницы юной, ни гордой жены не щадят,

Как восстания зинджей{276} жестокий главарь или злобныйВождь карматский… Поистине, все на земле им подобны.

Удались от людей, только правду одну говорящий,Ибо правда твоя для внимающих желчи не слаще.

Ни на один приказ, ни на один советМне от моей души в ответ ни слова нет.

В ошибках каяться? Но поглядите сами:Числом они равны песчинкам под стопами.

Существование не стоит мне забот.Не все ли мне равно, кто хлеба принесет

И кто мне уделит от своего запаса —Плеяды, Сириус иль звезды Волопаса?

О сердце, горсть воды, о сердце наше, гдеПричуды мечутся, как пузырьки в воде!

Что изменяет их, и что там колобродит,И что Асму и Хинд в минувшее уводит?

Словарь — что человек: в нем и добро и зло.В составе нашем все, что мрачно и светло.

Мы будем времени служить питьем и пищей,Доколе в богача не превратится нищий.

Как сокол — кроликов, лишенный прежних сил,В несчастье Кайс{277} врагов о милости просил.

По мне, к достойнейшим такой не сопричтется:Душе пристало пить из чистого колодца.

В Египте — мор, но нет на свете края,Где человек живет, не умирая.

Рассудок наш у смерти на видуПытается предотвратить беду.

Какой араб, иль перс, иль грек лукавыйВ расцвете сил, величия и славы —

Пророк иль царь — остался невредим,Когда судьба открылась перед ним?

Закон стрелы: лететь быстрей, чем птица,Щадить стрелка и крови не страшиться.

Своей спиной, как пленные рабы,Мы чувствуем следящий взор судьбы.

Разумные созданья бессмертного творцаИдут путем страданья до смертного конца,

И смертным смерть вручает подарок дорогой:Наследникам — наследство, покойнику — покой.

Говорящим: «Побойся всезрящего бога!» —Отвечай: «Хорошо, погодите немного!»

Семизвездью, играющему в буккару{278},Уподоблю цветы и траву на ветру.

Но никто из живых ни в почете, ни в славеУподобиться канувшим в землю не вправе.

Я другим подражаю, стараюсь и яПриспособиться к путанице бытия.

Многим смысл бытия разъясняет могила,А меня жизнелюбие опустошило.

Мне, по правде сказать, не опасен сосед,Я и знать не желаю — он друг мне иль нет,

Потому что моя не красива невестаИ насущный мой хлеб не из лучшего теста.

Преследователь спит. Мы в темный час идем.Отважный свой поход мы будем славить днем.

Богатства на земле взыскует человек —И в чистой кипени надмирных звездных рек.

Воитель со щитом, жнец со своим серном.Чьим хлебом первый сыт, обходят землю днем

И возвращаются под звездами домой —С убытками один, со славою другой.

И все, кто сеет хлеб, и все, кто ищет клад,Стригут своих овец и прочь уйти спешат.

Где быть седлу — окно, где быть окну — седло.Все в жизни у тебя навыворот пошло.

И время у тебя скользит, как темнота,Как саранча, когда бледнеет красота

Изглоданной травы… О, сирые края!Из рта верблюжьего так тянется струя

Слюны из-под кольца, когда в глуши степнойТиранит всадника невыносимый зной.

Ты брата своего всегда судить готов,А на твоем челе — печать твоих грехов.

Ты вовсе не похож на льва из аш-Шари{279},Ты — волк. Тогда молчи и брата не корп.

Жизнь медленно ползет, пока надзора нет;Посмотришь — нет ее, давно пропал и след

Повсюду власть свою распространило зло,Проникло в каждый дол и на горы взошло.

Пусть говорливостью гордится острослов,Что Мекку восхвалял: «О матерь городов!»

«О матерь тьмы ночной!» — так он лозу нарекПусть будет молчалив разумный человек.

Стремишься к выгоде, а что находишь ты?Сам назовешь себя добычей нищеты.

И пусть не лжет злодей, что он аскет прямой!О, как мне обойти такого стороной?

Когда ты смерть свою увидишь впереди,Скажи: «Презренная, смелее подходи!»

Скажи: «Убей меня!» Когда она грозит,Не стоит прятаться за бесполезный щит.

Возвышенных надежд моя душа полна;Столкнут ее с горы дурные времена.

С престола своего нисходит гордый князь,Бледнеет плоть его, преображаясь в грязь,

Уходит, бос и наг, и князю не нужныНи земли многие, ни золото казны.

Когда приходит гость еще в пыли пустынь,Встань и приветь его и хлеб к нему придвинь.

Не презирай того, кто беден, слаб и мал,Такой и льву не раз в несчастье помогал.

Стремятся юноши к походам боевым,А рассудительность потом приходит к ним.

На смерть мой сон похож, но пробуждаюсь я,А смерть — всевечный сон вдали от бытия.

И пусть бранят меня, пусть хвалят — все равно,Раз тело бренное уже погребено.

И все равно теперь истлевшему в земле,В чем повод к смерти был: в копье или в стреле.

Кто воду из бадьи в степи безлюдной пьет,А кто с людьми живет и собирает мед.

Есть мед — и хорошо, а меда нет — беда,Но не тужи, не плачь, не жалуйся тогда.

И мы состарились, как пращуры до нас.А миг похож на миг, и час похож на час,

И ночь сменяет день, и ясная звездаВосходит в небесах и тает — как всегда.

Одно мученье — жизнь, одно мученье — смерть.Но лучше плоть мою прими, земная твердь!

Пуста моя рука и нёбо пересохло,Но жадно смотрит глаз и ухо не оглохло..

Глядите: человек выходит со свечой,Чтоб высоко поднять огонь во тьме ночной.

Ему потребен врач, он тешится надеждойНасытить голод свой и плоть прикрыть одеждой.

Но тот, кто спит в земле, избавясь от забот,Ни разорения, ни прибыли не ждет.

Копье, петля и меч ему всю жизнь грозили,Он покорялся их неодолимой силе,

Но не страшится он в объятиях землиНи длинного копья, ни шелковой петли,

Ни острого меча. Лишившемуся телаДо кличек и обид нет никакого дела.

За брань и похвалы, покинув этот свет,Он благодарен всем. Но мертвым счастья нет!

Пускай завистники своей достигнут цели,Чтоб смерть у мертвецов отнять не захотели.

Душа-причудница служанку-плоть бранит,А плоть покорствует и верность ей хранит,

И каждый замысел своей хозяйки вздорнойСпешит осуществить исправно и покорно.

Растение плоду все соки отдает,А человек ножом срезает этот плод.

И кто-то седину закрашивает хною;Но как же быть ему со сгорбленной спиною?

И кто-то вздор несет, рассудок потеряв,Пока не схватит смерть безумца за рукав.

Все на одно лицо: исполненный гордыниСын знатной женщины и жалкий сын рабыни.

Смерть приготовила напиток для меняИ сохранит его до рокового дня.

Хоть время говорит отчетливо и внятно,А все же речь его не каждому понятна.

И тлен и золото — у времени в руках.Где прежде был дворец, там вьется мелкий прах.

Обитель райская открыта человеку,Зане он совершил паломничество в Мекку!

Довольствуй ум досужий запасом дум своих,Не обличай порока, не укоряй других.

Своей бедой не надо судьбе глаза колоть,Когда преступно сердце и многогрешна плоть.

Хоть привяжись он втайне веревкою к звезде,От смерти злой обидчик не спрячется нигде.

Разит, как рот девичий, смертельное копье,Меж ребер клык холодный — и ты в руках ее.

Она и без кольчуги — что дева без прикрас.Хинд и Зейнаб — вот поле ее войны сейчас.

Верблюд изнемогает и дышит тяжело,А смерть опять бросает добычу на седло.

Повержен храбрый воин, и кровь, как водомет,Шипит в глубокой ране и прямо в небо бьет.

Теперь его согбенной не выпрямят спиныНи конь великолепный, ни трубный клич войны.

Ты в обиде на жизнь, а какая за нею вина?Твой обидчик — ты сам. Равнодушно проходит жена.

И у каждого сердце палящей любовью объято,Но красавица в этом пред встречными не виновата.

Говорят, что — бессмертная — облика ищет душаИ вселяется в плоть, к своему совершенству спеша.

И уходит из плоти… По смерти — счастливым наградаВ благодатно