Арабская поэзия средних веков - Аль-Мухальхиль

{243}

Кто купит кольчугу? По кромке кольчуга мояТверда и подобна застывшему срезу ручья.

Кошель за седлом, где в походе хранится она,—Как чаша, которая влаги прохладной полна.

Расщедрится кесарь и князю пошлет ее в дар.Владельцу ее смертоносный не страшен удар.

Он сердцем влечется к струящимся кольцам ееИ пить не желает: ее красота — как питье.

Меня заставляет расстаться с кольчугой моейЖеланье одаривать хлебом голодных людей.

Она и в знойный день была как сад тенистый,Который Сириус поит водою чистой.

Я приоткрыл суму с кольчугою моей,Что всадника в седле на перст один длинней.

Увидела она кольчугу и сначалаСережки из ушей и золото бросала,

Потом запястья мне и кольца принесла.Кольчуга все-таки дороже мне была.

Отец твой мне сулил своих верблюдов стадоИ лучшего коня, но я сказал: не надо.

Мужчине продал бы — и то кольчуге срам.Неужто женщине теперь ее продам?

Хотела опоить вином темно-багряным,Чтоб легче было ей кольчугу взять обманом.

Я не пригубил бы и чаши тех времен,Когда своей лозой гордился Вавилон.

Ресницы подыми, весна уже в начале,И голуби весны окрест заворковали.

Мне самому еще кольчуга по плечу,Когда я пастухам на выручку лечу.

Сулейму бедную одна томит остуда,Что ни жиринки нет в горбу ее верблюда.

Забудь о нем и взор на мне останови:Я вяну, как побег. Я гибну от любви.

Она пугливее и осторожней лани,Убежище ее — в тенистой аладжане{244}.

Когда от Йемена к нам облака идут,Найдет обильный корм на пастбище верблюд.

{245}

Я знаю, что того, кто завершил свой путь,Нельзя ни пением, ни воплями вернуть.

Мне весть печальная, услышанная ныне,Как радостная весть о новой благостыне.

Кто может мне сказать: голубка средь ветвейПоет о горестях иль радости своей?

Источен щит земли могилами, и надоСчитать их множество с возникновенья ада{246}.

Да будет легок шаг идущего! ПокойТела истлевшие вкушают под стопой.

Хоть наших пращуров и след исчез мгновенный,Не должно оскорблять их памяти священной.

Пускай по воздуху пройдет твоя тропа,Чтоб гордо не топтать людские черепа.

В иной могиле смерть двух мертвецов сводила,И радовалась их различию могила.

Но где один костяк и где другой костяк,Спустя столетие не различить никак.

Созвездья севера поведать нам попросим —Как много повидать прохожих довелось им,

В который раз они зардели в горней мгле,Указывая путь бредущим по земле?

Изнеможение земная жизнь приносит,И я дивлюсь тому, кто долголетья просит.

Печаль в тот час, когда несут к могиле нас,Сильнее радости в наш изначальный час.

Для вечной жизни мы сотворены из глины,И наша цель не в том, чтоб сгинуть в час кончины:

Мы только дом труда меняем все подрядНа темный дом скорбей иль светлый дом отрад.{247}

Смерть — это мирный сон, отдохновенье плоти,А жизнь — бессонница, пристрастная к заботе.

Воркуйте, голуби,{248} и пусть ваш хор сулитОсвобождение от горя и обид.

Благословенное вас молоко вскормило,В надежном дружестве благая ваша сила.

Вы помните того, кто был еще не стар,Когда в могильный мрак сошел Йад ибн Низар{249}.

Пока вы носите на шее ожерелье,Вам, голуби, милей не горе, а веселье.

Но песни счастья — прочь, и украшенья — прочь!Одежды черные пусть вам одолжит ночь,

И, в них на сборище печальное отправясь,Вы причитайте в лад рыданиям красавиц.

Рок посетил его, и завершил свой кругМудрец Абу Хамза, умеренности друг,

Муж, потрудившийся для толка Нуамана{250}Успешной, чем Зияд{251} с его хвалою рьяной.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Великий златоуст, он мог бы силой словПреобразить в ягнят кровелюбивых львов.

Правдиво передав священные сказанья,Он заслужил трудом доверье и признанье.

Отшельником он жил, в науки погружен,Хадисы{252} древние умом поверил он

И, над писанием склоняясь неустанно,Опустошил пером колодец свой стеклянный.

Он видел в золоте приманку суеты,И не могло оно привлечь его персты.

Ближайшие друзья Абу Хамзы, вы, двое,Прощание как снедь возьмите в путь с собою.

Слезами чистыми омойте милый прах,Могилу выройте в сочувственных сердцах.

На что покойному халат золототканый?Да станут саваном страницы из Корана!

Пусть восхваления идут за мертвым вслед,А не рыдания, в которых смысла нет.

Что пользы — горевать! Уже остывшей плотиВы никаким путем на помощь не придете.

Когда отчаяньем рассудок помрачен,На средства мнимые рассчитывает он.

К молитве опоздав, так Сулейман{253} когда-тоСвоих коней хлестал, унынием объятый,

А он, как сура «Сад»{254} нам говорит о нем,Для духов и царей был истинным царем.

Не верил людям царь и сына счел за благоПредать ветрам, чтоб те его поили влагой.

Он убедил себя, что день судьбы настал,И сыну своему спасения искал,

Но бездыханный прах судьба во время оноПовергла на ступень родительского тропа.

В могиле, без меня, лишенному забот,Тебе, мой друг, тяжел земли сыпучий гнет.

Врач заявил, что он ничем помочь не может.Твои ученики тебя не потревожат.

Горюющий затих и понял, что сюдаНе возвратишься ты до Страшного суда.

Кто по ночам не спал, заснул сегодня поздно,Но и во сне глаза горят от соли слезной.

Сын благостной семьи, без сожалений тыПокинул шлюху-жизнь у гробовой плиты.

Переломить тебя и смерть сама не в силе.Как верный меч в ножнах, лежи в своей могиле!

Мне жаль, что времени безумный произволСмесит в одно стопы и шеи гордый ствол.

Ты с юностью дружил. Она была готоваУйти, но друга ты не пожелал другого,

Затем, что верности нарушить ты не мог,А верность — мужества и доблести залог.

Ты рано дни свои растратил дорогие.Уж лучше был бы ты скупее, как другие!

О уходящие! Кто в мире лучше вас?И кто достойнее дождя в рассветный час,

Достойнее стихов, исполненных печали,Что смыть бы тушь могли, когда б слезами стали?

Сатурн свиданию со смертью обречен,Хоть выше всех планет в круговращенье он.

Дыханье перемен погасит Марс кровавый,На небе высоко встающий в блеске славы,

Плеяды разлучит, хоть был до этих порЕдинством их пленен любующийся взор.

Пусть брат покойного своим врагам на завистьЕще сто лет живет, с великим горем справясь,

Пусть одолеют скорбь в разлуке сыновьяИ раны заживят под солнцем бытия!

Когда из моря мне напиться не хватило,Бессильна мне помочь ручья скупая сила.

Как разрушению подвержен каждый дом —И свитый голубем, и сложенный царем,

Мы все умрем равно, и не дворца громадой,А тенью дерева довольствоваться надо.

По воле суеты не молкнет спор, и вотОдин приводит зло, другой к добру зовет.

Но те хулители, смущающие ближних,—Животные, чья плоть бездушна, как булыжник.

Разумен только тот, кто правде друг и брат,Кто бытию не лжет, несущему распад.

{255}