Бен-Гур - Лью Уоллес

— Мне будет так тяжело слышать, как он говорит о вас, видеть, как он ищет вас повсюду — видеть всю его любовь и не сказать даже, что вы живы!

— Можешь ли ты сказать ему, что нам хорошо, Амра?

Рабыня закрыла лицо руками.

— Нет, — продолжала госпожа, — а потому молчи. А теперь иди и возвращайся вечером. Мы будем ждать тебя. Пока — прощай.

— Моя ноша будет тяжела, о госпожа, нелегко будет нести ее, — сказала Амра, падая лицом на землю.

— Насколько тяжелее было бы увидеть его таким, как мы, — ответила мать и подала корзину Тирзе. — Приходи вечером, — повторила она, беря воду и направляясь к гробнице.

Амра, стоя на коленях, ждала, пока они не скрылись, затем печально отправилась домой.

Вечером она вернулась и с тех пор обслуживала их каждое утро и каждый вечер, так что они не нуждались ни в чем необходимом. Гробница была каменным мешком, но все же менее безрадостным, чем камера в Крепости. Солнечный свет золотил вход, и она находилась в прекрасном мире. А под открытым небом легче сохранять веру в ожидании смерти.

ГЛАВА VI

Пилатов маневр. Поединок

Утром первого дня седьмого месяца — Тишри по еврейскому календарю или октябрь по современному — Бен-Гур проснулся в разладе со всем миром.

По приезде Малуха время на долгие совещания не тратили. Последний начал поиски с крепости Антония, смело обратившись к самому трибуну. Он рассказал офицеру историю Гуров и все подробности несчастного случая с Гратусом, показав, что в этом событии отсутствовал состав преступления. Целью настоящих розысков было выяснить, остался ли в живых кто-либо из несчастной семьи, чтобы положить к ногам цезаря прошение о возврате имения законным владельцам и восстановлении их в гражданских правах. Такое прошение, несомненно, повлечет за собой имперское расследование, в результатах которого друзья семьи не сомневаются.

В ответ трибун детально описал обнаружение женщин в Крепости и дал прочитать сделанную с их слов запись; было дано и разрешение снять копию.

После чего Малух поспешил к Бен-Гуру.

Бесполезной была бы попытка описать действие ужасного рассказа на юношу. Боль не облегчалась слезами или страстными криками — она была слишком глубокой для выражения. Он долго сидел неподвижно с бледным лицом и колотящимся сердцем. Время от времени, обнаруживая самые мучительные мысли, он бормотал:

— Прокаженные, прокаженные! Они — мать и Тирза — они прокаженные! Доколе, доколе Господи!

Душой его, сменяясь, завладевали праведное чувство скорби и жажда мести — нужно признать, едва ли менее праведная.

Наконец он встал.

— Я должен искать их. Быть может, они умирают.

— Где ты будешь искать? — спросил Малух.

— Для них теперь есть только одно место.

Малух запротестовал и в конце концов настоял на том, чтобы взять на себя руководство поисками. Вместе они отправились к воротам, выходящим на гору Злого Совета, где с незапамятных времен просили милостыню прокаженные. Там простояли весь день, раздавая милостыню, раcспрашивая о двух женщинах и предлагая богатые награды нашедшему их. Они делали это день за днем до конца пятого месяца и весь шестой. Ужасный город был тщательно прочесан прокаженными, для которых, мертвых только по закону, предложенная награда оказалась мощным стимулом. Снова и снова поисковые партии заглядывали в разверстую могилу близ колодца и расcпрашивали ее обитательниц, но те хранили свою тайну. Поиски не увенчались успехом. И теперь, наутро первого дня седьмого месяца, имелась только одна дополнительная информация. Недавно двух женщин, больных проказой, выгнали камнями из Рыбных ворот. Сопоставление дат привело к печальному убеждению, что речь шла о Гурах, но главный вопрос оставался неразрешенным. Где они? И что с ними?

— Мало того, что их заразили проказой, — снова и снова повторял сын с горечью, которую может вообразить читатель, — этого не довольно. Нет! Их еще должны были прогнать камнями из родного города! Моя мать мертва! Она блуждала в глуши! Она мертва! Тирза мертва! Я один остался! Зачем? Доколе, Боже, ты, Господь Бог моих отцов, доколе будет стоять Рим?

Яростный, отчаявшийся, жаждущий мести вышел он во двор караван-сарая и обнаружил его запруженным прибывшими за ночь. За завтраком, прислушиваясь к разговорам, он заинтересовался одной группой, состоявшей в основном из юношей — крепких, подвижных, закаленных, судя по манерам и речи, провинциалов. В их виде, трудноопределимом производимом ими впечатлении, посадке головы, взгляде сквозил дух, не свойственный обычно нижним классам Иерусалима, и по мнению некоторых воспитываемый особенностями жизни в горных районах, а более вероятно — здоровой и свободной жизнью. Вскоре он убедился, что это галилеяне, прибывшие в город по разным причинам, но преимущественно для участия в празднике Труб, который должен был состояться в этот день.

Пока, глядя на них, он летел мыслью к свершениям, возможным силою легиона, набранного из таких людей и дисциплинированного в суровом римском стиле, во двор вошел человек с пылающим лицом и возбужденно сверкающими глазами.

— Почему вы еще здесь? — спросил он галилеян. — Раввины и старейшины идут из Храма к Пилату. Скорее за ними!

Его мгновенно обступили. — К Пилату! Зачем?

— Они раскрыли заговор. Пилатов новый акведук должен быть оплачен из денег Храма.

— Что, святыми дарами? — вопрошали они друг друга, сверкая глазами. — Это же корван — деньги Бога. Пусть притронется хоть к шекелю, если посмеет!

— Идем, — торопил вестник. — Они уже на мосту. Весь город идет следом. Мы можем понадобиться. Скорее.

Мгновенно и не сговариваясь, они сбросили лишние одежды, оставшись простоволосыми и в нижних туниках, в каких работали жнецами в поле и гребцами на озере, карабкались по горам за стадами и, не обращая внимание на палящее солнце, собирали виноград. Затянув потуже кушаки, они сказали:

— Мы готовы.

Тогда Бен-Гур обратился к ним:

— Люди Галилеи, я сын Иуды. Примете меня?

— Может быть, придется драться, — ответили они.

— Я побегу не первым.

Они остались довольны ответом и вестник сказал:

— Ты выглядишь крепким. Идем.

Бен-Гур снял верхнюю одежду.

— Думаете, может быть драка? — спокойно спросил он, затягивая кушак.

— Да.

— С кем?

— Со стражей.

— Легионерами?

— А кому еще доверяет римлянин?

— Чем будете драться?

Они молча смотрели в ответ.

— Ладно, — продолжал он, — сделаем, что сможем; но не лучше ли будет выбрать командира? У легионеров он всегда есть и это позволяет им действовать согласованно.

Галилеяне смотрели с еще большим удивлением; похоже идея была новой для них.

— Ну, договоримся, хотя бы, держаться вместе, — сказал он. — Я готов, а вы?

— Да, идем.

Мы помним, что караван-сарай находился в новом городе, и чтобы попасть к Преторию, как в римском стиле назывался дворец Ирода на горе Сион, отряду нужно было пересечь низины на севере и западе от Храма. По улицам, едва заслуживающим такого названия, которые пролегали с севера на юг, пересекаясь, с позволения сказать, переулками, обогнули район Акра и от крепости Mariamne вышли к воротам в обороняющей холм стене. По дороге они обгоняли или бывали обгоняемы людьми, пылавшими тем же гневом. Когда, наконец, достигли ворот Претория, делегация раввинов и старейшин была уже за ними, сопровождаемая множеством людей, но еще большая толпа шумела у ворот.

Вход охранялся центурионом с караулом в полном вооружении за прекрасными мраморными зубцами площадки над воротами. Солнце яростно пылало на шлемах и щитах солдат, но они сохраняли строй, несмотря ни на жару, ни на крики толпы. В открытые бронзовые ворота вливался поток людей, и гораздо меньший двигался в обратном направлении.

— Что происходит? — спросил у одного из выходящих галилеянин.

— Ничего, — был ответ. — Раввины стоят у дверей дворца и требуют Пилата. Он отказался выходить. Они послали сказать ему, что не уйдут, пока не будут выслушаны. Ждут.

— Пойдем внутрь, — сказал Бен-Гур в своей обычной спокойной манере. Он видел то, что, вероятно, ускользнуло от провинциалов: помимо дела, ради которого пришла делегация, сейчас решался еще вопрос, кто настоит на своем.

За воротами стоял ряд деревьев со свежей листвой и скамейки под ними. Движущийся в обоих направлениях народ старательно избегал благодатной тени, ибо — сколь ни странным это может показаться — раввины, утверждая, что опираются на закон, запрещали выращивать любую зелень в стенах Иерусалима. Даже мудрый царь, говорят, желая разбить сад для своей египетской невесты, был вынужден искать место у встречи двух долин близ колодца Ен-рогел.

Сквозь вершины деревьев блестели фронтоны дворца. Повернув направо, отряд вышел к просторной площади, на западной стороне которой находилась резиденция правителя. Площадь заполняла возбужденная толпа, глядящая на портик над закрытым входом. Под портиком стоял еще один строй легионеров.