Приключения русского дебютанта - Гари Штейнгарт

Мать, вырванная из глубокой дремы выходного дня, в первый момент сумела выговорить лишь «Боже мой!», это восклицание она всегда держала наготове.

— Мама, — произнес Владимир, поражаясь, сколь необязательным стало это слово в его сумасшедшей жизни, в то время как всего три года назад с него начиналась почти каждая фраза.

— Владимир, немедленно уезжай из Правы!

Как она узнала, что он в Праве?

— Прости, но…

— Звонил твой друг Баобаб, тот итальянский паренек. Я не поняла, о чем он говорил, его невозможно понять, но ты определенно в опасности… — Она сделала паузу, чтобы перевести дыхание. — Что-то насчет вентилятора, человека с вентилятором, он намеревается тебя убить, и русские с этим как-то связаны. Твой слабоумный друг отчаянно пытался с тобой связаться, и я тоже, но на коммутаторе в Праве о тебе ничего не знают, как и следовало ожидать…

— Человек с вентилятором, — повторил Владимир. Он хотел сказать «Вентиляторный». Но решил не запутывать мать окончательно. — Рыбаков?

— Кажется, так. Ты должен сейчас же позвонить Баобабу. А еще лучше, садись на ближайший рейс и улетай из Правы. Можешь даже списать билет на мой счет в «Американ Экспресс». Это невероятно важно!

— Я не в Праве, — сказал Владимир. — Я в Лондоне.

— В Лондоне! Боже мой! Теперь у каждого русского мафиози есть квартира в Лондоне. Значит, я правильно подозревала… Владимир, умоляю, вернись домой, мы не отправим тебя в юридическую школу, обещаю. Можешь жить с нами и делать все, что вздумается, я пробью тебе повышение в агентстве по устройству переселенцев, я там теперь в совете директоров. И наверное, это тебя приятно удивит, но за последние десять лет мы с отцом скопили кругленькую сумму. На нашем счету… ну, не знаю… два, три, четырнадцать миллионов долларов. Мы можем выплачивать тебе небольшую стипендию, Владимир. Тысяч пять в год плюс жетоны на метро. Живи дома и делай все, что обычно делают молодые беспокойные люди: кури анашу, рисуй, пиши — в общем, все, чему тебя научили в этом гребаном колледже свободных искусств, чтоб все хиппи сдохли. Только возвращайся, Владимир. Они тебя убьют, эти русские звери! Ты ведь такой слабый, беспомощный мальчик Они тебя в блин завернут и съедят на ужин.

— Ладно, успокойся и перестань плакать. Все в порядке. В Лондоне я в безопасности.

— Я не плачу, — ответила мать. — Я слишком нервничаю, чтобы плакать! — И тут же сломалась, зарыдав с такой силой, что Владимир опустил мобильник и обернулся к Морган, — та зашевелилась под одеялами, потревоженная его громким и суровым тоном.

— Я сейчас позвоню Баобабу, — тихо произнес он в трубку, — и, если действительно существует опасность, сяду на первый же самолет в Штаты. Я знаю, что делать, мама. Я не дурак. В Праве я стал очень успешным бизнесменом. Как раз собирался прислать тебе проспект моей новой инвестиционной компании.

— Бизнесмен без степени магистра, — фыркнула мать. — Знаем мы, что это за бизнес.

— Ты слышала, что я сказал, мама?

— Слышала, Владимир. Ты позвонишь Баобабу…

— И я буду в полной безопасности. Выбрось из головы эти блины на ужин. Какая чушь! Хорошо? Набираю номер Баобаба. До свиданья…

— Владимир!

— Что?

— Мы тебя по-прежнему любим, Владимир… и…

— И?

— Твоя бабушка умерла две недели назад.

— Бабушка?

— У отца чуть нервный срыв не случился, он ведь оказался меж двух огней — ее смерть и твоя дурь. Он сейчас в деревне, лечится рыбной ловлей Медицинская практика простаивает, мы теряем деньги, но что поделаешь в такой ситуации? Пришлось отпустить его в деревню…

— Моя бабушка… — проговорил Владимир.

— …отошла в мир иной, — закончила за него мать. — Они держали ее под капельницей несколько недель, но умерла она быстро. Когда она впала в кому, на ее лице было такое выражение, будто ей больно, но, по словам врачей, это еще не значит, что она страдала.

Владимир прислонился к холодному окну. Бабушка. Вот она бежит за ним с фруктами и творогом по холму на их старой даче. «Володечка! Essen![60]» Сумасшедшая, добрая женщина. Подумать только, что их семейный прямоугольник вдруг, стоило удалить одну-единственную ровную линию ЭКГ, превратился в маленький треугольник Подумать только, на свете осталось всего трое Гиршкиных.

— А похороны? — спросил Владимир.

— Все прошло очень мило, твой отец выплакал море слез. Послушай, Владимир, давай звони Баобабу. Бабушка была старой, жизнь ей была уже не в радость, особенно после твоего отъезда. Ах, как она тебя любила… Просто помолись за нее, и за отца, и за мое истерзанное сердце, и за всю нашу несчастную семью, которой в последние полвека Господь посылает одно бедствие за другим… Ну все — звони!

Владимиру пришлось переждать двенадцать гудков, пока в трубке наконец раздался усталый, охрипший голос, звучавший столь уныло, будто принадлежал госслужащему, которого звонок застал на рабочем месте ровно в пять, когда все коллеги уже намылились уходить:

— Резиденция Баобаба.

— И где же хозяин? — Дурацкая приветственная фраза старого друга вызвала у Владимира улыбку. Баобаб оставался в своем репертуаре.

— Это ты! Ты где? Неважно! Включи Си-эн-эн! Си-эн-эн, слышишь! Уже начинается! Господи Боже!

— Что ты орешь, кретин? Почему каждый раз надо устраивать истерику. Почему мы не можем нормально…

— Этот твой дружок с вентиляторами, которому мы гражданство слепили.

— Ну и?

— На прошлой неделе он вломился в квартиру Халы, в твою прежнюю квартиру. Разбудил нас…

— Нас?

Баобаб протяжно, шумно вздохнул.

— После того как ты уехал, Роберта вышла замуж за Ласло, — начал объяснять он подчеркнуто терпеливо, как втолковывают малым детям. — Они уехали в Юту создавать профсоюз среди мормонов. Ну и… короче… и мне, и Хале, нам обоим было одиноко…

— Отлично! — Всем своим эгоистичным сердечком Владимир желал им счастья. Даже мысль о том, что они занимаются сексом — крупные тела дрожат, сотрясая без того ненадежный фундамент Алфабет-сити, — не вызывала ничего, кроме радости. Они нашли друг друга! — Но что Рыбакову было нужно?

— Ха! Начинается! Начинается! Врубай!

— Что начинается?

— Си-эн-эн, идиот!

Владимир на цыпочках прошел в гостиную, где стоял огромный черный монолит, уже настроенный на новостной канал. Голос комментатора он услыхал прежде, чем материализовалась картинка; надпись «Новость дня: мэрия Нью-Йорка в кризисе» поплыла по низу экрана.

— …Александр Рыбаков, — послышался обрывок фразы. — Но многим он известен просто как Вентиляторный, — комментировала неулыбчивая молодая журналистка в старомодном костюме из твида, волосы туго зачесаны в узел, зубы отполированы до зеркального блеска. — Известность пришла к Вентиляторному три месяца назад, когда мэр обратил внимание на его многочисленные письма в «Нью-Йорк таймс», в которых автор настойчиво твердил о развале городской инфраструктуры.

— А-а-а! — завопил Владимир.

Он добился своего. Старый заскорузлый псих добился-таки своего.

Общий план банкетного зала в позолоте, мэр — высокий мужчина с квадратным лицом, которое даже две мощные челюсти не могли растянуть в улыбку, — стоит рядом с истерически хихикающим Рыбаковым. В банкирском костюме-тройке Рыбаков выглядит стройным и презентабельным. Над ними висит растяжка: Нью-Йорк приветствует новых ньюйоркцев.

МЭР. Когда я смотрю на этого человека, подвергавшегося преследованиям на своей родине и проехавшего три тысячи миль лишь затем, чтобы громко высказаться о тех же самых проблемах, которыми озабочен и я, — преступность, социальные пособия, оскудение гражданского общества — я бы хотел, невзирая на наскоки скептиков, поблагодарить Господа за…

РЫБАКОВ (плюясь от души). Преступность, тьфу! Социальные пособия, тьфу! Гражданское общество, тьфу!

ЖУРНАЛИСТКА. Своими резкими суждениями и консервативными взглядами мистер Рыбаков нажил немало врагов среди либеральной городской элиты.

СЕДОВЛАСЫЙ ЛИБЕРАЛ В ГАЛСТУКЕ-БАБОЧКЕ (на лице скорее усталость, нежели гнев). Я возражаю не столько против упрощенных воззрений так называемого Вентиляторного на расовую, классовую и тендерную проблемы, сколько против помпезного спектакля, устроенного в сомнительных политических целях, с участием человека, по всей видимости остро нуждающегося в помощи. Если таково представление мэра о хлебе и зрелищах, то ньюйоркцам не смешно.

Рыбаков за подиумом, с маленьким вентилятором в руках. Он улыбается, глаза затуманены от удовольствия, он нежно мурлычет: «Фе-еня… Фенечка. Спой «Подмосковные вечера» для седьмого канала, пожалуйста».

ЖУРНАЛИСТКА. Конец этой истории наступил очень скоро, когда мэр пригласил мистера Рыбакова зарегистрироваться в качестве избирателя на официальной церемонии в мэрии. Телевизионные съемочные группы со всей страны собрались, дабы засвидетельствовать первое голосование в жизни Вентиляторного, вокруг которого было поднято столько шума. Улицы вокруг мэрии были перекрыты на целый день ради празднества в честь обретенного Вентиляторным права голосовать, всюду стояли лотки с осетриной и селедкой, двумя основными продуктами питания Вентиляторного, любезно предоставленными фирмой «Закуски от Росса и дочерей».