Приключения русского дебютанта - Гари Штейнгарт

— На поэтическом вечере, — промямлила Морган, оглядываясь, видимо в надежде отыскать в зале законопослушного соплеменника, который разделил бы ее чувства. Как же. Каждый второй посетитель был разнузданным столованским бизнесменом в двубортном сиреневом пиджаке, с приятной двадцатилетней спутницей под боком. — Владимир — очень хороший поэт, — добавила Морган.

— Да, он, наверное, поэт-лауреат, — рассмеялась Лена.

— В «Радости» он читал стихотворение о своей матери, — продолжала Морган, пытаясь перевести разговор в высшие сферы. — Про то, как он пошел в Чайнатаун с матерью. Стихотворение показалось мне очень красивым.

— Русский любит свою мать, — вздохнул Сурок. — Моя мама умерла в Одессе, пятьдесят седьмой год, почки, понимаете? Я был совсем малыш. Она была суровая женщина, но еще бы разок поцеловать ее и сказать «спокойной ночи». Во весь мир у меня один папа в Нью-Йорке, он моряк-инвалид. Так я узнал о Владимире. Он помочь моему папе получить штатское гражданство путем преступления против Американской иммиграционной службы. Значит, он еще и преступник-лауреат, мой Володечка!

Морган положила на тарелку недоеденный бургер с зеленью и свирепо уставилась на Владимира; капелька кетчупа устроилась на ее верхней губе.

— Да о чем тут говорить! — застенчиво прокомментировал Владимир обвинение в преступной деятельности. — В Иммиграционной службе безопасности закрутилась некая интрига. Ну я и сделал, что мог. О, это был полный улет.

— Сурок сказать мне смешную историю, — вспомнила Леночка, — про то, как Владимир брать деньги у богатого канадца и потом продать лошадиный наркотик американцам в клубе. У тебя очень ловкий парень, Морган.

Морган с силой ткнула Владимира в плечо.

— Он инвестор. Он вложил деньги Гарольда Грина в клуб. И он не торгует наркотиками. Этим занимается тот финн. Диджей Пааво.

— Брать, вкладывать — какая разница? — возразил Владимир. Но про себя подумал, что с благодушными откровениями пора закругляться, как бы они не повредили «ПраваИнвесту». Морган по-прежнему числилась в подругах Александры и, следовательно, членом тусовки, модной выделки краеугольного камня пирамиды.

Однако, наклонившись, чтобы стереть кетчуп с дрожащей губы Морган, он украдкой шепнул ей на ухо: «Морган в ГУЛАГ!» и «Смерть Ноге!».

Ему всего лишь хотелось, чтобы она поняла, на каком они свете.

Ссора началась в машине, стоило Владимиру в последний раз помахать Лене и Сурку. Ян колесил по Бруклайновым Садам средь темных домов (на некоторых все еще висели праздничные гирлянды и пожелания «Веселого Рождества») в поисках выезда на Уэстморленд-стрит, гладкую, заасфальтированную артерию, соединявшую пригородный рай Сурка с ухабистым городским шоссе, умирающими фабриками и осыпающимися панеляками. Между тем Морган громко выражала свои чувства.

— Он познакомился со своей подружкой в публичном доме! — орала она так, словно это была самая чудовищная новость из услышанных ею за вечер. — Он гангстер, мать его!.. А ты! ТЫ!

— Не ожидала, да? — осведомился Владимир притворно безмятежным тоном. — Ужасно, когда люди не откровенны друг с другом.

— Что ты имеешь в виду?

— Даже и не знаю, Морги… Давай подумаем. Томаш. Смерть Ноге. Что скажешь?

— При чем здесь Томаш? — закричала она в ответ.

— Ты с ним трахаешься.

— С кем?

— С Томашем.

— О, ради бога.

— Тогда что?

— Мы вместе работаем над одним проектом. — Она выдернула из подставки пустую банку и принялась мять ее изо всех своих немалых сил.

— Над проектом? Каким же, если не секрет?

— Это политический проект, Влади. Тебя он не заинтересует. Тебе больше по душе грабить несчастных канадцев и подсаживать друзей на лошадиное дерьмо.

— Гм, политический проект. Заманчиво! Моя помощь не требуется? Знаешь ли, я парень образованный по части гражданского общества. По крайней мере два раза читал «Государство и революция» Ленина, когда учился в колледже.

— Ты прекрасный человек, Владимир, — проговорила Морган.

— Да пошла ты, Морги. Что за проект? Никак, собираетесь взорвать Ногу. А в той запечатанной комнате хранится динамит. Вы с Томми подожжете запальный шнур во время первомайской демонстрации, и трупы бабушек, куда ни глянь…

Морган швырнула в него банкой, та, задев левое ухо Владимира, ударилась о тонированное стекло.

— Дети, пожалуйста, ведите себя хорошо в дорогой машине, — сделал им замечание Ян с водительского места.

— Что за фигня, Морган? — зашипел Владимир. — Зачем ты это сделала?

Морган не ответила. Она смотрела в окно — посреди шоссе яркими вспышками горела перевернувшаяся цистерна с нефтью, пожарные в светящихся куртках жестами указывали Яну на объездную дорогу.

— Ты что, рехнулась?

Она по-прежнему молчала, ее молчание бесило Владимира, и одновременно его слегка подташнивало.

— О-о-о, так я прав? — с издевкой продолжил он. — Собираешься Ногу взорвать? Малышка Морган и ее платонический дружок Томаш надумали взорвать Ногу!

— Нет, — ответила Морган.

— Прошу прощения?

— Нет, — повторила она.

И это второе «нет» выдало ее.

Нет, задумался Владимир. Что, черт побери, происходит? Первому отрицанию он поверил, но к нему добавилось второе, а потом еще ее долгое молчание и бросок пустой банкой из-под содовой. Что же получается? Но это невозможно. Смерть Ноге? Нет. Да? Нет. Но каким образом?

— Морган, — Владимир внезапно посерьезнел, — ты ведь не собираешься взрывать Ногу, правда? Ведь это по меньшей мере…

— Нет, — в третий раз сказала Морган, по-прежнему глядя в окно. — Ничего подобного.

— Господи боже, Морган, — произнес после паузы Владимир. Запечатанная комната. Чокнутые бабушки. И вдруг в голове неожиданно всплыло сокращение: «семтекс». — Семтекс?

— Нет, — прошептала Морган.

Она все еще смотрела в окно на отходы городской жизни Правы: заброшенную железнодорожную станцию, завалившуюся набок телебашню, бассейн социалистических времен, забитый раскуроченными тракторами.

— Морган! — Владимир протянул руку, чтобы дотронуться до нее, но передумал.

— Ты ничего не понимаешь. — Морган закрыла лицо руками. — Ты совсем ребенок. Угнетенный иммигрант. Александра тебя так называет. Да что ты знаешь об угнетении? Что ты вообще знаешь?

— О, Морган. — Ему вдруг стало грустно, непонятно от чего, но грусть быстро прошла. — О, Морган, — повторил он. — Во что ты ввязалась, милая?

— Дай мне твой мобильник… — попросила Морган.

— Что?

— Ты хочешь с ним познакомиться… Ведь хочешь? Мистер Владимир Гиршкин. Преступник-лауреат. Понять не могу, как я только высидела этот ужин. А эта дура несчастная. «Ох! Ох! Ох!» Я вам никому больше не верю… Дай телефон!

Свершилось. Знакомство состоялось. Два часа спустя. В полпервого ночи. В панеляке Морган. Он явился с товарищем.

— Это мой друг, — с важностью сообщил Томаш. — Мы зовем его Альфа.

В ожидании столованцев Владимир выпил несколько рюмок водки и теперь был склонен похулиганить.

— Здорово, Альфа! — заорал он. — Ты из этих? Ну, знаешь, подразделение «Альфа»? У-у-у, ребята… вы мне уже нравитесь.

— У меня нет денег, — обратился Томаш к Морган. — На улице ждет такси. Не могла бы ты…

Не говоря ни слова, Морган выбежала заплатить за такси.

— Налить тебе, Томми? — предложил Владимир. — А ты что будешь, Альфа? — Он привычно развалился на диване, столованцы же остались стоять на другом конце комнаты. Оба горбились и держались настороженно, будто Владимир был диким оцелотом, готовым броситься на них в любой момент.

— Я не пью, — сказал Томаш.

«И вообще мало на что годен», — подумал Владимир, разглядывая его. Невысокий, тощий парень с розовыми чешуйками псориаза на щеках, редеющая соломенная копна торчит дыбом. Одет в старый бушлат, из-под бушлата выглядывает пестрая рубашка, вероятно китайского производства, а очки со столь толстыми стеклами, что кажутся мотоциклетными. Альфа походил на своего другана как две капли воды (оба стояли сунув руки в карманы и часто моргая), разве что у него напрочь отсутствовали брови (авария на производстве?), а бушлат был подвязан телефонным шнуром. Сами того не подозревая, эти джентльмены являлись провозвестниками новой моды, которая очень скоро завоюет Нью-Йорк под девизом «иммигрантский шик».

— Я думал, точнее, только сейчас понял, — объявил Томаш, — что виновен в возникших здесь проблемах. Мне следовало прийти к вам напрямую. Да? Так говорят — «напрямую»? Извините мой английский. В отношениях между мужчиной и женщиной честность должна быть путеводной звездой.