Ужас по средам - Тереза Дрисколл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Эй, вы кто такие? Что тут делаете? Это частная территория. Здесь нельзя находиться, дом предназначен под снос, который состоится сегодня. Вы что, объявления не видели? Ими весь фасад обклеен.
– Ох, черт! Как же я сразу не сообразил? – Лицо Джека выражает крайнюю тревогу. Он быстро вертит головой. – Но почему здесь? Что это за чертовщина, Мэтью?
– Ясно. Полиция уже едет. – Мэтью смотрит на охранника в упор. – Свяжитесь с бригадой подрывников, пусть пришлют сюда кого-то из старших, и побыстрее. Надо все остановить. Мне нужно название компании.
– Чего ты тут раскомандовался-то? Кто ты такой вообще? Дом полностью огорожен, взрывные заряды заложены. Второй охранник на той стороне. Мы здесь за все отвечаем, пока подрывники не приедут.
Мэтью поворачивается к Джеку:
– Значит, так, Джек. Оставайся здесь, объяснишь полицейским ситуацию, когда они приедут.
– Нет. Я пойду с вами. Я должен найти Элис.
– Здесь от тебя будет куда больше пользы. Надо поговорить с полицейскими, а еще узнать название компании и связаться с руководителями. Пусть они едут сюда, немедленно. Ясно? Это очень важно.
Джек согласно кивает, а Мэтью поворачивается к нему спиной и направляется к дыре в заборе.
– Эй-эй, ты куда? Туда нельзя. А ну, вернись! – строго окликает его охранник, но задержать тем не менее не пытается. – Я тебя предупредил. Там опасно. Я серьезно. Туда категорически нельзя входить…
Глава 63
ЭЛИС
– Неужели не догадалась, Элис? – Голос, пропущенный через программу, звучит просто жутко. Прямо как в фильме ужасов. Человек в черном смотрит на меня из тени, я не вижу его глаз.
«Вдох – раз… два… выдох – раз… два…»
Я закрываю глаза и, чтобы не слушать его, снова сосредоточиваюсь на дыхании. И опять вспоминаю маму, как она борется за каждый вдох.
Начинаю представлять: вот мама в новом доме престарелых, где работает такой замечательный персонал. На столе в ее комнате стоит ваза с розами. На полке «Грозовой перевал», ждет моего следующего визита. Я вспоминаю, как мы жили раньше, еще до маминой болезни. Как в детстве валялись с сестрой на траве и плели венки из маргариток, а мама звала нас на одеяло, где была приготовлена еда для пикника: «Ланч, девочки!» Сэндвичи с яйцом, конечно, плохо пахнут, но зато очень вкусные. Ледяной морс, налитый из термоса в красные пластиковые кружечки.
Вспоминается и другое. Мои ноги в серых школьных носках и стоптанных туфлях. Мама стоит у меня за спиной, заплетает мне косы и напевает. Мне снился кошмар, и она особенно нежно прикасается к моим волосам, успокаивая: «Все будет хорошо, детка. Это был всего лишь сон. Все хорошо…»
– Раньше я жил здесь, Элис. В этой квартире. Со своей бабушкой.
О чем это он? И почему он мне это говорит? Я открываю глаза и смотрю на него. Ничего не понимаю.
– Она покончила с собой вот в этой самой комнате. Из-за тебя, Элис.
Я потрясена. Понятия не имею, о чем он говорит. Какая бабушка? Какое самоубийство? При чем здесь вообще я? Что он выдумывает? Он что, спятил? Ну точно – просто сумасшедший. Окончательно съехал с катушек.
И тут он очень медленно кладет телефон в карман и стягивает с себя балаклаву.
У меня дергается левое веко. Нервный тик. Теперь я все вижу, несмотря на полумрак в комнате. Но все еще ничего не могу понять.
Передо мной сидит Том.
Точно, он. Его лицо, его волосы, рот. Но мой мозг отказывается воспринимать реальность. Это не может быть Том.
Том – у себя в квартире. Его избили, и он лежит там, быть может, с проломленной головой. Этот человек ранил его. А потом похитил меня и привез сюда.
Он смеется. Это смех Тома. Но я отказываюсь в это верить. Глаз по-прежнему дергается.
– Так ты что, правда не догадалась? – И он качает головой. Голос Тома.
Передо мной Том, и все же не совсем Том, а как будто его копия, полная ненависти.
– Ты всему поверила. И про родителей, которые отправились в кругосветное путешествие. Счастливая семья. И про мое детство богатенького мальчика. – Тут он делает паузу. – Помнишь ту фотографию на столике у моей кровати? Я вырезал ее из журнала. – Дышать становится труднее. – А тот звонок по «Скайпу», когда я приглашал тебя с ними поздороваться? Да не было никакого звонка, я все это придумал. Знал, что ты не захочешь.
И он начинает смеяться в голос.
– И еще Мэтью нанял, да? Вот это был гениальный ход, ты не находишь? Замаскировался у всех на виду, можно сказать. Я прямо наслаждался. – Он делает паузу и поворачивает голову в сторону кухни. – Подкупил охрану, чтобы меня пропустили сюда. Наврал, будто хочу забрать кое-какие случайно забытые семейные реликвии, они, мол, дороги мне как память. – Его взгляд снова возвращается ко мне. – Твоя дурацкая газета ни строчки не написала о ее смерти. А ведь было дознание. Она умерла. Моя бабушка умерла, а вам всем было наплевать.
«Вдох – раз, два. Выдох – раз, два. Только не отключайся, Элис. Держись».
– Держи глаза открытыми и смотри на меня, когда я говорю с тобой, Элис.
Я делаю, как он велит, а сама дрожу всем телом.
– Она наглоталась таблеток, Элис. Наелась таблеток и засунула голову вон в ту духовку. И все из-за тебя. Из-за твоих поганых статеек.
Следующий выдох получается каким-то странным: горячим, как воздух в пустыне. Из-за скотча, которым заклеен мой рот. Легкие перенапряжены. Мне не хватает воздуха. Я не могу больше дышать. И не понимаю, о чем он говорит. Когда началась кампания по сносу, не было ни одного голоса против. Никто не возражал.
Я снова обегаю глазами кухню, задерживаясь взглядом на стеллажах. На них кастрюльки, сковородки, разные кухонные принадлежности. Вдруг на самой нижней полке, слева, я замечаю еще кое-что. Деревянную доску с металлической ручкой. О боже мой… Нет. Это дощечка для резки сыра, специальная, с проволокой…
Том смотрит туда же, куда и я, видит полку, лежащую на ней сырорезку – и снова смеется.
– Что, страшно, да? – Он прищуривается, буквально буравя меня взглядом и наслаждаясь моим страхом. – Бабуля рассказывала мне, как она готовила сэндвичи с сыром и солеными огурцами для моего деда, а тот съедал их в обед на лавочке под окном. Каждый день. – Том снова ненадолго умолкает. – Дед любил, чтобы сыр был тонко
