Ожидание (три повести об одном и том же) - Радий Погодин

Ван­дер­буль лез вы­ше и вы­ше. Пра­вая ру­ка за­не­ме­ла, ле­вая – боль­ная – ны­ла. Боль от­да­ва­лась в пле­че. Ван­дер­буль за­про­ки­ды­вал го­ло­ву, сли­зы­вал до­ж­де­вые ка­п­ли с верх­ней гу­бы; ка­п­ли бы­ли со­лё­ные. Поч­ти у са­мо­го бор­та Ван­дер­буль с ниж­ней сто­ро­ны пе­ре­лез на до­рож­ку тра­па и на чет­ве­рень­ках вполз на па­лу­бу.

Вах­тен­но­го на па­лу­бе не бы­ло, это Ван­дер­буль за­ме­тил, ко­гда ле­жал под на­ве­сом. Ка­пи­тан, на­вер­ное, рас­су­дил, что по­гра­нич­ник у тра­па – ох­ра­на бо­лее на­деж­ная, чем де­сять вах­тен­ных.

Ван­дер­буль не знал, ку­да спря­тать­ся. Мет­нул­ся к шлюп­кам. Бре­зент при­най­то­ван. Ван­дер­буль дос­тал но­жик, пе­ре­ре­зал пет­лю. За­лез в шлюп­ку. Пря­мо на бан­ках ле­жа­ли вес­ла. Ван­дер­буль ус­тал. Он свер­нул­ся в клу­бок. Он хо­тел спать и хо­тел, что­бы его не бу­ди­ли.

Он ещё не от­дох­нул дос­та­точ­но, ко­гда по­чув­ст­во­вал сквозь сон мяг­кие толч­ки, но он не хо­тел про­сы­пать­ся. Он за­став­лял се­бя спать и спал. И сно­ва чув­ст­во­вал, как па­да­ет и взды­ма­ет­ся, буд­то ле­тит. Во сне он вспом­нил ма­лень­кую де­воч­ку из сво­его до­ма, ко­то­рая рас­ска­зы­ва­ла ему, что уже нау­чи­лась при­зем­лять­ся. Рань­ше она ле­та­ла во сне и все­гда па­да­ла, а те­перь она нау­чи­лась при­зем­лять­ся, как пти­цы. Для это­го нуж­но бы­ло очень бы­ст­ро ма­хать ру­ка­ми – и то­гда спус­ка­ешь­ся на вет­ку или ку­да за­хо­чешь. И ви­сишь в воз­ду­хе, не сми­ная тра­вы, не ощу­щая твер­до­сти и тя­же­сти зем­ли под но­га­ми.

Ван­дер­буль улыб­нул­ся во сне и, ко­гда по­чув­ст­во­вал па­де­ние, бы­ст­ро за­ма­хал ру­ка­ми. Го­ря­чая боль ре­за­ну­ла ему по за­кры­тым гла­зам.

Ван­дер­буль сел, при­жал боль­ную ру­ку к гру­ди. И от­крыл гла­за.

Он уви­дел мо­ре во­круг, се­рое и пус­тын­ное.

Воз­ле шлюп­ки стоя­ли мат­ро­сы. Не­сколь­ко че­ло­век. Они гля­де­ли на не­го, как смот­рят в зоо­пар­ке на зверь­ков, о ко­то­рых зна­ли все­гда, но уви­де­ли в пер­вый раз.

– Бон­жур, Ма­гел­лан, – веж­ли­во ска­зал один из мат­ро­сов.

Ван­дер­буль втя­нул го­ло­ву в пле­чи. Гля­нул ис­под­ло­бья на го­ри­зонт,– мо­жет быть, там ос­та­лась его зем­ля?.. Мо­жет быть, с дру­гой сто­ро­ны. Он по­смот­рел в дру­гую сто­ро­ну.

Мат­ро­сы за­смея­лись, за­ки­ва­ли го­ло­ва­ми.

Ван­дер­буль опус­тил го­ло­ву, ус­та­вил­ся на свою об­мо­тан­ную бин­том ру­ку. Ве­тер шлё­пал ему по ще­кам мок­рой ла­до­нью.

«Хоть бы до­ж­дик по­шел, – по­ду­мал вдруг Ван­дер­буль, – то­гда мож­но бы­ло бы за­ре­веть». Он знал оди­но­че­ст­во по­сле обид, это бы­ло труд­ное оди­но­че­ст­во. Но сей­час всё от­сту­пи­ло. Сей­час бы­ло во­круг так пус­то, слов­но серд­це пе­ре­ста­ло бить­ся и гла­за пе­ре­ста­ли ви­деть.

НА БЕ­РЕ­ГУ

Офи­це­р-по­гра­нич­ник Игорь Ва­силь­е­вич вы­лез из так­си и лег­ко, по-ко­ман­дир­ски, по­при­вет­ст­во­вал Люд­ми­лу Та­ра­сов­ну.

Ван­дер­буль сон­но вы­ва­лил­ся за ним сле­дом.

Ут­ро. Об­ла­ка над го­ро­да­ми бе­ло-ро­зо­вые, как пас­ти­ла «зе­фир».

Люд­ми­ла Та­ра­сов­на си­де­ла над сво­им ок­ном на пе­ре­вер­ну­том ящи­ке. Она уви­де­ла Ван­дер­бу­ля, вско­чи­ла и, ос­ту­пив­шись, при­сло­ни­лась к сте­не.

– Знае­те его? – спро­сил по­гра­нич­ник.

– Ещё бы.

– Ну, Ма­гел­лан, при­бы­ли. Не­охо­та мне с тво­ей ма­мой встре­чать­ся. Ох, пред­став­ляю! Но ни­че­го не по­де­ла­ешь – пой­дём.

Люд­ми­ла Та­ра­сов­на ос­та­но­ви­ла по­гра­нич­ни­ка за ру­ку.

– От­ку­да вы его? – спро­си­ла она.

– Из Ка­ли­нин­гра­да, ока­зи­ей.

Люд­ми­ла Та­ра­сов­на за­то­ро­пи­лась.

– Вы его мне от­дай­те. Я его са­ма от­ве­ду. Я здеш­ний двор­ник. Мо­гу под рас­пис­ку. Их не­ту. Они ра­но ухо­дят на ра­бо­ту.

По­гра­нич­ник на­су­пил­ся, вы­нул из план­ше­та пись­мо, ад­ре­со­ван­ное на­чаль­ни­ком по­гра­нот­ря­да от­цу на­ру­ши­те­ля.

– Хо­ро­шо, – ска­зал он. – Я днём на­ве­да­юсь… – Он вздох­нул и про­бор­мо­тал: – Пись­мо, прав­да, при­ка­за­но вру­чить лич­но. При­вет­ст­вую вас. До сви­да­ния. – Он ещё раз от­дал честь Люд­ми­ле Та­ра­сов­не, сел в так­си и толь­ко от­ту­да, опус­тив стек­ло, по­ма­хал Ван­дер­бу­лю:– Смот­ри, без экс­цес­сов. У ме­ня есть сек­рет­ный при­каз, ес­ли что…

Ван­дер­буль улыб­нул­ся гру­ст­но. Он знал, что Игорь Ва­силь­е­вич по­лу­чил от­пуск за хо­ро­шую по­гра­нич­ную служ­бу и очень спе­шит к сво­ей не­вес­те Та­ма­ре.

– До сви­да­ния, Ма­гел­лан! – крик­нул Игорь Ва­силь­е­вич.

В гла­зах у Люд­ми­лы Та­ра­сов­ны сгу­ща­лась тень. Она взя­ла Ван­дер­бу­ля за ру­ку и мед­лен­но, зная, что он не по­сме­ет со­про­тив­лять­ся, по­ве­ла к се­бе.

Квар­тир­ка у Люд­ми­лы Та­ра­сов­ны ма­лень­кая, поч­ти пус­тая. Вме­сто ук­ра­ше­ний од­на чис­то­та. Та­кая про­сто­рная чис­то­та.

Люд­ми­ла Та­ра­сов­на по­ста­ви­ла Ван­дер­бу­ля к сте­не. В гла­зах у неё что-то взо­рва­лось. Она за­ле­пи­ла Ван­дер­бу­лю по­щё­чи­ну.

– Плачь!

– Что вы, Люд­ми­ла Та­ра­сов­на, – ска­зал Ван­дер­буль.

– Плачь, го­во­рю! – она бро­си­лась к шка­фу. Она ры­лась в нём, швы­ряя пря­мо на пол про­сты­ни, на­во­лоч­ки и по­ло­тен­ца.

– У мат­ки нерв­ные слё­зы не пре­кра­ща­ют­ся, отец по­ху­дел, вы­сох, а он це­лую не­де­лю по мо­рям пла­ва­ет. А ему хоть бы что. Плачь, те­бе ска­за­но!

На­ко­нец она на­шла мат­рос­ский ре­мень с по­тем­нев­шей от вре­ме­ни пряж­кой.

Люд­ми­ла Та­ра­сов­на рас­кру­ти­ла ре­мень над го­ло­вой и вдруг, от­швыр­нув его к па­ро­вой ба­та­рее, опус­ти­лась на пол. Она си­де­ла по­сре­ди раз­бро­сан­ной оде­ж­ды и всхли­пы­ва­ла.

– Что с ва­ми де­лать? – бор­мо­та­ла она. – Мер­зав­цы. Му­чи­те­ли. – Она под­ня­ла на Ван­дер­бу­ля за­пла­кан­ные гла­за. – Это­т-то, твой дру­жок, Гень­ка, с третье­го эта­жа спрыг­нул.

– Что с ним?– про­шеп­тал Ван­дер­буль.

Люд­ми­ла Та­ра­сов­на вы­тер­ла гла­за уг­лом на­крах­ма­лен­ной ска­тер­ти.

– Ни­че­го с ним не сде­ла­лось. Да­же ко­лен­ки не по­ца­ра­пал. Па­ра­шю­тист не­год­ный. Пар­ши­вец. И ещё хо­хо­чет. И ещё рад че­му-то… А ты че­го ра­ду­ешь­ся?! – крик­ну­ла она Ван­дер­бу­лю.

Ван­дер­буль сел на пол ря­дом с Люд­ми­лой Та­ра­сов­ной. Ему за­хо­те­лось уте­шить её. Но он не знал чем и, на­вер­но, по­это­му ска­зал са­мую не­ле­пую и са­мую веч­ную фра­зу на све­те:

– Из­ви­ни­те, мы боль­ше не бу­дем.

На пе­ре­кре­ст­ке ре­гу­ли­ров­щи­к-ми­ли­цио­нер ма­хал па­лоч­кой. Он ка­зал­ся се­бе ди­ри­жё­ром. Но на ули­це нет ди­ри­жё­ров. Ули­ца жи­вёт са­ма по се­бе. Ули­ца учит че­ло­ве­ка раз­ду­мью, как мор­ские вол­ны, как лес, как ре­ка с об­ры­ви­сты­ми бе­ре­га­ми. Она и по­хо­жа на ре­ку. Фар­ва­тер ее обо­зна­чен вы­вес­ка­ми. Вы­вес­ки, без­ус­лов­но, кра­си­вые и, ко­неч­но, соз­да­ны для удоб­ст­ва: «Ги­про­бум», «Рос­ко­оп­тех­снаб», «Кож­га­лан­те­рея».

Ван­дер­буль хо­дил по ули­цам уже мно­го ча­сов. Люд­ми­ла Та­ра­сов­на от­пус­ти­ла его под че­ст­ное сло­во. На Те­ат­раль­ной пло­ща­ди Ван­дер­буль столк­нул­ся с дву­мя мо­ря­ка­ми. У них бы­ли ши­ро­кие на­шив­ки на ру­ка­вах и ши­ро­кие по­ло­сы ор­ден­ских лент. Ван­дер­буль дол­го гля­дел, как они, раз­го­ва­ри­вая, са­ди­лись в ав­то­бус.

Ка­пи­тан ка­над­ско­го па­ро­хо­да ска­зал, сдав его по­гра­нич­ни­кам:

– Ко­гда убе­гайт та­кое маль­чиш­ка, – это зна­чит, что в нём вы­рас­тайт храб­рый муж­чи­на. По­пи­ши­те это па­пан, что­бы он не по­рол его очень.

Ко­ман­дир по­гра­нот­ря­да, пол­ков­ник, дол­го раз­го­ва­ри­вал с Ван­дер­бу­лем. Ван­дер­буль бо­ял­ся та­ких слов, как из­ме­на, пре­да­тель­ст­во, но пол­ков­ник рас­спра­ши­вал его об от­мет­ках и вся­че­ских пус­тя­ках. По­том он ска­зал:

– О ро­ди­те­лях ты не по­ду­мал, ко­неч­но.

Ван­дер­буль опус­тил го­ло­ву. Обож­жён­ную ру­ку он су­нул ме­ж­ду ко­лен. Кровь в ру­ке би­лась толч­ка­ми, она слов­но про­дол­жа­ла счёт, на­ча­тый Лю­цин­д­рой на кух­не. Толь­ко счёт был сей­час очень мед­лен­ный, и дру­гая боль, по­силь­нее ожо­га, рос­ла в Ван­дер­бу­ле.

Он опять по­до­шёл к сво­ему до­му. Он знал на нём ка­ж­дую вы­бои­ну, ка­ж­дую над­пись в па­рад­ных.

Из под­во­рот­ни вы­бе­жа­ла Лю­цин­д­ра, Ван­дер­буль вздрог­нул, спря­тал­ся за де­ре­во. Чул­ки у Лю­цин­д­ры один длин­нее, дру­гой ко­ро­че. Но­вые туф­ли ве­ли­ки – зад­ни­ки шлё­па­ют.

Лю­цин­д­ра по­стоя­ла воз­ле па­рад­ной и убе­жа­ла об­рат­но.

Ван­дер­бу­лю хо­те­лось дог­нать её, но он не сдви­нул­ся с мес­та.

Из про­ул­ка вы­шла ста­руш­ка в чёр­ном паль­то с по­бе­лев­ши­ми от древ­но­сти шва­ми. Она мел­ко ша­га­ла за лох­ма­тым терь­е­ром. Пёс хри­п­ло и час­то ды­шал. Ос­та­нав­ли­вал­ся, скорб­но смот­рел на разъ­ев­ших­ся го­лу­бей. Это был пёс-а­ст­ма­тик, ста­рый, не­уми­раю­щий пёс. Ван­дер­буль ко­гда-то бо­ял­ся его.