Ожидание (три повести об одном и том же) - Радий Погодин

Ре­бя­тиш­ки в рёв – ка­кая у ре­бя­ти­шек за­щи­та? Жмут­ся под сит­це­вый тент и ре­вут.

Мой со­то­ва­рищ бро­сил­ся на по­мощь бе­жать. Взры­вом ото­рва­ло па­луб­ную об­шив­ку, свер­ну­ло тру­бой. За­пе­ле­на­ло его в эту тру­бу. Спер­ва соз­на­ние от не­го уш­ло, ма­буть, на це­лую ми­ну­ту. А ко­гда воз­вра­ти­лось, он во­круг гля­нул. Бар­жу пе­ре­ру­би­ло на две по­ло­ви­ны, и ка­ж­дая по­ло­ви­на то­нет са­ма по се­бе. А ме­ж­ду ни­ми на­род то­нет. Мой со­то­ва­рищ рвёт­ся из же­лез­ных сво­их пе­лё­нок – ру­кой не ше­вель­нуть, как в кле­щах. А на­род то­нет. Нос вы­со­ко за­драл­ся, поч­ти све­чой – боль­шое про­стран­ст­во во­ды вид­но. Ре­бя­тиш­ки то­нут. Жен­щи­ны при­ла­жи­ва­ют их к пла­ву­чим об­лом­кам: мо­жет, про­дер­жат­ся, по­ка по­мощь по­спе­ет, мо­жет, при­бьёт вол­ной к бе­ре­гу.

А не при­бьёт их вол­ной к бе­ре­гу: свер­ху их из пу­ле­мё­тов то­пят. Взрос­лый му­жик мол­ча ста­ра­ет­ся уме­реть. Ре­бя­тиш­ки – они же тес­нят­ся друг к друж­ке и пла­чут, они смер­ти не по­ни­ма­ют. И вот в этой бе­де мо­ему со­то­ва­ри­щу все эти ре­бя­тиш­ки его род­ны­ми деть­ми по­ка­за­лись. Он за­кри­чал. Зо­вет их. А что пус­той крик в мо­ре?

Та­кая есть боль, – ко­гда же­на, ко­гда де­ти на тво­их гла­зах то­нут и их вдо­ба­вок из пу­ле­мё­тов бьют, а ты им по­мочь не уме­ешь.

Он кри­чал лет­чи­кам: «Га­ды во­ню­чие, в ме­ня цель­те, вот я!». Го­ло­ву вы­су­нет из тру­бы, что­бы в не­го по­па­ло. А не по­па­ло – всё в же­ле­зо да в же­ле­зо.

Кор­ма с над­строй­кой уш­ла под во­ду бы­ст­ро. Но­со­вая часть не то­нет даль­ше. Ма­буть, на грунт вста­ла, ма­буть, воз­дух ско­пил­ся в са­мом но­су. Мой зна­ко­мец над во­дой по­вис. В ли­цо ему вол­на ты­чет.

Мо­ре опус­те­ло. Уз­лы, пла­ву­чие ящи­ки, че­мо­да­ны унес­ло к бе­ре­гу. Толь­ко тент сит­це­вый, под ко­то­рым ре­бя­тиш­ки пря­та­лись, пла­ва­ет.

Мой зна­ко­мец дол­го кри­чал в пус­тое мо­ре. Пла­кал один. И ко­гда его вы­та­щи­ли из же­ле­за мат­ро­сы с «мор­ско­го охот­ни­ка», он кри­чал, ре­бя­ти­шек звал. Не хо­тел он жить.

И в гос­пи­та­ле кри­чал. Све­сит­ся с кой­ки к по­лу, его же ж при­вя­зы­ва­ли, и кри­чит – зо­вет ре­бя­ти­шек.

А ни­кто ему не от­клик­нет­ся…

Дождь гу­дел на ас­фаль­те. Бы­ло со­всем не по­нят­но, как мо­жет не­бо ско­пить в се­бе столь­ко во­ды. Удив­лен­ные лю­ди уже не пы­та­лись пе­ре­бе­гать улиц. Лю­ди жа­ле­ли ми­ли­цио­не­ра, ко­то­рый сто­ял на пе­ре­крё­ст­ке. Ста­руш­ка в чёр­ном паль­то, с пле­ши­вым ус­та­лым терь­е­ром на по­вод­ке по­про­си­ла:

– Мо­ло­дые лю­ди, от­не­си­те ми­ли­цио­не­ру мой зонт. По­жа­луй­ста, будь­те лю­без­ны.

– Спа­си­бо, ма­ма­ша, то есть гра­ж­дан­ка, я тут, – раз­дал­ся чей-то сму­щен­ный го­лос. И все уви­де­ли ми­ли­цио­не­ра. Он сто­ял под кар­ни­зом, в тол­пе про­мок­ших на­сквозь сту­ден­тов.

– Бо­же, ка­кая сти­хия! – вздох­ну­ла ста­руш­ка.

Ав­то­бу­сы про­плы­ва­ли ми­мо, не от­во­ряя две­рей.

– Я у вас не про та­кую боль спра­ши­вал, – ска­зал Ван­дер­буль ста­ри­ку.

– Это ж она и есть, са­мая наи­тя­жё­лая фи­зи­че­ская боль. И воз­дух во­круг, а ды­шать не­чем. И ух­ва­тить­ся не за что, а ес­ли и ух­ва­тишь­ся, оно, как трух­ля­вое де­ре­во, под ру­кой сы­плет­ся. И ты буд­то во­ешь, а зву­ку твое­го не слыш­но… Ко­гда че­рез не­де­лю мой со­то­ва­рищ оч­нул­ся в гос­пи­та­ле, – уз­нал от глав­но­го вра­ча, что но­га у не­го сло­ма­на, два реб­ра смя­ты и клю­чи­ца на­ру­жу, не счи­тая на­ру­ше­ния внут­рен­них ор­га­нов.

«Это во мне враз за­жи­вет, – ска­зал он вра­чу. – От это­го я не дю­же стра­даю. Я те­перь та­кой че­ло­век, что и смер­тель­ную боль при­му спо­кой­но и не­за­ви­си­мо от про­жи­тых го­дов».

– Мо­жет, вы про се­бя рас­ска­зы­ва­ли? – спро­сил Ван­дер­буль.

Ста­рик ус­мех­нул­ся, по­смот­рел на свои бу­рые, слов­но спле­тён­ные из шнур­ков ру­ки.

– У ме­ня своя био­гра­фия, у не­го своя. Я не­дав­но с ним по­зна­ко­мил­ся – в по­за­прош­лом го­де. Он в Но­во­рос­сий­ске сей­час про­жи­ва­ет по ин­ва­лид­но­сти. Он же ж в кон­це вой­ны ос­леп и сей­час сле­пой. Он же ж ка­кую си­лу в се­бе име­ет – на ка­ба­на хо­дит с со­ба­кой. По шо­ро­ху стре­ля­ет, по зву­ку.

Дождь уда­рил ещё силь­нее. Ка­за­лось, он про­би­ва­ет ас­фальт и зем­ля, про­пи­тав­шись вла­гой, плы­вёт под ас­фаль­том, и мос­то­вая рух­нет сей­час. И рух­нет го­род.

– Я у вас всё рав­но про дру­гое спра­ши­вал, – ска­зал Ван­дер­буль. – Та­кая сказ­ка есть… Был один ко­роль, а у не­го – пол­ко­во­дец. А у пол­ко­вод­ца был по­мощ­ник. Ко­роль был очень зна­ме­ни­тый, по­то­му что у не­го был пол­ко­во­дец очень хо­ро­ший. Он ко­ро­лю все вой­ны вы­иг­ры­вал. А по­мощ­ник за­ви­до­вал и от за­вис­ти за­ду­мал зло­дей­ст­во. Ко­роль был об­жо­ра, у не­го от это­го час­то жи­вот бо­лел. Ко­гда у не­го жи­вот бо­лел, у не­го на­строе­ние пор­ти­лось и он на всех бро­сал­ся. По­мощ­ник по­до­ж­дал, ко­гда у ко­ро­ля жи­вот за­бо­лит, и на­шеп­тал ему на ухо, что пол­ко­во­дец го­то­вит в вой­ске из­ме­ну. Ко­роль при­ка­зал пол­ко­вод­ца по­звать и как за­кри­чит на не­го:

«Го­во­ри, пёс-из­мен­ник ты или нет?!» – «Я твой вер­ный сол­дат», – ска­зал ему пол­ко­во­дец ров­ным го­ло­сом. «А чем до­ка­жешь?» – «Даю ру­ку на от­се­че­ние».

Ко­роль вы­хва­тил свой обою­до­ост­рый меч и от­сёк пол­ко­вод­цу ру­ку. И ни один мус­кул не дрог­нул у пол­ко­вод­ца на ли­це. Вот ка­кой был, – Ван­дер­буль вздох­нул и да­же за­каш­лял­ся от вос­тор­га. – Вот я про что спра­ши­ваю. Ему ру­ку от­сек­ли, а у не­го да­же бро­ви не ше­вель­ну­лись.

Ста­рик за­сме­ял­ся.

– Кра­си­вая твоя сказ­ка. Толь­ко, ду­ма­ет­ся, она не для жиз­ни, а так – вро­де бы для кар­тин­ки. Для жиз­ни она дю­же кра­си­вая.

Дождь обор­вал­ся вне­зап­но, толь­ко от­дель­ные ка­п­ли шлё­па­ли по ас­фаль­ту. На ули­це ста­ло шум­но и очень люд­но.

Ос­то­рож­но сту­пая, вы­шла из во­рот пё­ст­рая кош­ка. Го­лу­би вы­ле­те­ли из-под кар­ни­зов.

– Слав­ный был дождь, – ска­зал ста­рик. – Хо­чешь, в ки­но пой­дём, кар­ти­ну по­смот­рим? Всё рав­но я сей­час сво­бод­ный от де­ла.

– Спа­си­бо, – про­бор­мо­тал Ван­дер­буль. – Я до­мой.

Он по­жал ста­ри­ко­ву ру­ку. Ста­рик по­при­дер­жал его.

– Те­бе ку­да?

– Ту­да.

– Зна­чит, нам в од­ну сто­ро­ну.

Про­хо­жие по­ку­па­ли си­га­ре­ты с та­кой по­спеш­но­стью, буд­то би­ле­ты на ки­но­се­анс, ко­то­рый уже на­чал­ся. Ста­рик взял пач­ку ма­хо­роч­ных и ко­роб­ку бол­гар­ской «Фе­ми­ны».

– Для уго­ще­ния, – объ­яс­нил он. – Твои ро­ди­те­ли кто?

Ван­дер­бу­лю ста­ло не­лов­ко.

– Обык­но­вен­ные, – про­шеп­тал Ван­дер­буль.

Он да­же не знал, где ра­бо­та­ет его отец-ин­же­нер. Отец ни­ко­гда не рас­ска­зы­вал о се­бе ни­че­го та­ко­го, чем Ван­дер­буль мог бы по­хва­стать. Не от­ли­чал­ся его отец ни си­лой, ни рос­том, ни бой­ко­стью в раз­го­во­рах. Мать у не­го то­же бы­ла обык­но­вен­ная. Ван­дер­буль вдруг по­чув­ст­во­вал се­бя об­во­ро­ван­ным и уни­жен­ным. Ему ста­ло яс­но, что жизнь обош­ла его, не ода­рив с ро­ж­де­ния гор­до­стью за ро­ди­те­лей.

Ми­мо про­шел по­жи­лой мо­ряк с ши­ро­кой на­шив­кой. «Ка­пи­тан,– по­ду­мал Ван­дер­буль. – У это­го есть чем гор­дить­ся». Он по­за­ви­до­вал ка­пи­тан­ским де­тям и, не гля­дя на ста­ри­ка, сов­рал:

– Мой отец ка­пи­тан. Его ко­рабль на­ле­тел на ста­рую ми­ну у Ку­риль­ских ост­ро­вов… Ни­кто не спас­ся.

– Зна­чит, ты мо­ряц­кой по­ро­ды, – про­бор­мо­тал ста­рик. – А мам­ка что же? Сно­ва за­му­жем? Или вдов­ст­ву­ет?

Лю­ди врут, чтоб воз­вы­сить­ся. Ложь по­та­щи­ла Ван­дер­бу­ля в ще­мя­щую сму­ту, где ка­ж­дый че­ло­век мо­жет уви­деть се­бя хоть са­мим Про­ме­те­ем.

– Она в боль­ни­це. Мо­жет быть, умер­ла…

– Вот как, – ос­та­но­вил­ся ста­рик.

Ван­дер­буль смот­рел в зем­лю. Струй­ки гряз­ной во­ды тек­ли по ас­фаль­ту.

– А я, ста­рый ле­ший, те­бе рас­ска­зы­ваю. Вот по­че­му ты бо­лью ин­те­ре­су­ешь­ся.

– Я у тё­ти жи­ву, – ска­зал Ван­дер­буль.

Он ещё был вы­со­ко в сво­ей лжи и чув­ст­во­вал, что при­ду­ман­ные стра­да­ния сжи­ма­ют серд­це не сла­бее, чем на­стоя­щие. Ему да­же по­ка­за­лось, что ве­ли­кие ге­рои тес­но стол­пи­лись во­круг и смот­рят на не­го, как на рав­но­го. И он под­нял го­ло­ву.

За де­ревь­я­ми, за чёр­ны­ми кры­ша­ми тор­ча­ли ан­тен­ны и клю­ва­стые кра­ны. По Ме­же­во­му ка­на­лу бук­сир та­щил бар­жу. Пах­ло ко­рюш­кой, буд­то све­жи­ми раз­ре­зан­ны­ми огур­ца­ми.

– Я до­мой, – ска­зал Ван­дер­буль.

На про­смо­лён­ных дос­ках дро­жа­ла ра­ду­га. Ав­то­бу­сы раз­ры­ва­ли её, но она сно­ва смы­ка­лась.

Ста­рик про­во­дил Ван­дер­бу­ля до са­мых во­рот. Двор­ник Люд­ми­ла Та­ра­сов­на под­ме­та­ла ас­фальт.