Цветы подо льдом - Джин Юинг

Откланявшись, он вышел, а Кэтриона в течение нескольких минут неподвижно смотрела на тяжелые дубовые панели, окружавшие ее со всех сторон. Ощущение прикосновения его губ все еще оставалось на ее ладони. Надеялась ли она вопреки всем доказательствам найти в нем благородного защитника и спасителя, ждала ли, что он поможет ей и разделит бремя, которое она на себя взвалила?

Встав, Кэтриона посмотрела в зеркало над камином: лицо ее пылало, глаза блестели. Она вытащила шпильки и, тряхнув головой, распустила темные волос по плечам. Ни один мужчина никогда не заставал ее в таком виде. Ее платье оставалось по-прежнему полурасстегнутым; теперь она расстегнула его до пояса и критически осмотрела две белые округлости. Вены вспыхивали под кожей, как голубые молнии, в такт дыханию. Крошечные рыбки? Какое нелепое сравнение! Но что это? Пока она разглядывала себя в зеркале, соски сморщились от прохладного воздуха, словно напоминая о его прикосновениях. «Эту игру женщины всегда проигрывают».

Будь он неладен! Какая же она глупая! Искала героя, а нашла пьяного распутника, возомнившего о себе бог знает что. Правда, внешне он был весьма привлекателен, тут ничего не скажешь, а вот за душу его она и двух битых яиц не дала бы!

Глава 3

В коридоре горела свеча; колеблющееся пламя отбрасывало на стены причудливые тени, расползавшиеся по углам наподобие неких загадочных существ. Доминик стоял возле двери, опершись затылком о косяк. Вот наваждение! Какая нечистая сила вселилась в него и подвигла на эту миссию? Ночная вылазка не прошла бесследно. Шок вызвал это смятение чувств и сделал его уязвимым. Попав в опасные дебри, он работал руками и ногами энергично, как только мог, в итоге же запутался еще больше, как охотничья собака в зарослях. Он поедет в Шотландию с этой горянкой и, конечно же, не даст пропасть ребенку! Но справится ли он с самой строптивицей и ее чопорностью? И как она смела так грубо бросать ему в лицо обвинения? Откуда такая предубежденность?

Однако недовольство быстро отступало перед памятью. Еще минуту назад губы, алые и горячие, как огонь, были готовы поцеловать его, и он хотел этого. Он хотел, чтобы пуговицы на ее платье оставались расстегнутыми, и он мог, высвободив ее соски, приблизить их к своему рту. Она непременно пошла бы так далеко, как он требовал. Может, нужно было не отступаться и добиваться большего?

Ирония заключалась в том, что человек с репутацией греховодника только что вел себя, как святой. Кэтриона – имя, звучащее певуче, как стихи; ее кровь была полна старинной музыки; ее тело могло бы смягчить его горе, равно как и унять вспыхнувший в нем гнев. Она могла дать ему успокоение, здесь и сейчас, на той кровати с балдахином на четырех столбиках, но, увы, с ненавистью в сердце!

Нет, он совсем не хотел, чтобы его ненавидела еще одна Женщина. Зачем, если есть столько других, обожающих? С тех пор как он вернулся с войны, у него пока не было недостатка в женском внимании. Вся дамская часть бомонда, одолеваемая инстинктом и любопытством, охотно раскрывала ему свои объятия. Многие леди лично желали узнать, на что это похоже – провести ночь в постели с распутником, и в течение четырех лет он старался их не разочаровывать. Доминик был искусным любовником, но еще никогда не выступал в роли соблазнителя.

На этот раз он бросил безрассудный вызов, который Кэтриона Синклер не колеблясь приняла. «Я сильно напился. Вам придется мириться и с этим тоже». Может, его временное помрачение было вызвано пьянством? Или за время агентурной работы он утратил способность к здравомыслию, приучил себя создавать сложности там, где их вообще не должно быть? Как бы то ни было, в одном он был убежден твердо: эта особа вводила его в заблуждение, хотя он не знал, в чем именно состоит ее ложь. Чтобы заполучить его в союзники, она была готова пожертвовать всем, даже своей невинностью. Почему? Что побуждало ее так самозабвенно защищать незаконнорожденного ребенка другой женщины?

Оплывшая свеча полностью догорела, а он так и не пришел ни к какому решению. Эндрю, безвестный ребенок Генриетты, в год и три месяца остался один среди чужих людей. Малыш уже, вероятно, научился твердо стоять на своих маленьких пухлых ножках. Какой он из себя? Белокурый, голубоглазый, с улыбкой, похожей на радугу? Когда-то Доминик мечтал, что у них с женой родится такой сын.

В тишине было слышно, как где-то в глубине дома тикают часы. Потом возникла россыпь беспорядочных звуков, и после этого перезвона гонг отбил четверть.

До утра оставалось совсем недолго: пора было приступать к исполнению первой части этой фантастической сделки. Каковы бы ни были его сомнения в честности этой женщины, Доминик знал, что ее репутация не должна пострадать, и в оставшиеся часы он собирался позаботиться об этом.

Вымывшись холодной водой, Доминик разыскал в комоде чистую рубашку и, задержавшись у буфета, сделал пару глотков бренди из погреба брата, а затем, надев костюм, покинул дом. Через пустынные улицы он быстро направился к меблированным комнатам на Райдер-стрит, вошел в подъезд и, поднявшись по лестнице, постучал в самую верхнюю квартиру. Заспанный слуга открыл ему дверь.

– Разбуди лорда Стэнстеда и доложи ему, что пришел майор Уиндхэм.

Лакей поскреб свой парик, наспех надетый поверх ночного колпака.

– Его светлость изволят крепко спать. У них там девка и все прочее!

Доминик, не обращая на него внимания, прошел мимо.

– Приготовь кофе, зажги лампы и дай шлюхе шиллинг, – сказал он не оборачиваясь. – Твой хозяин будет рад видеть меня, чтобы там у него ни происходило.

Слуга поспешил исполнить поручение, и через десять минут Доминик уже сидел напротив лорда Стэнстеда. Сын герцога с сонной улыбкой смотрел на своего друга, видимо ожидая от него какого-нибудь очередного сногсшибательного предложения.

– Стеганый халат, – сказал Доминик. – Ты прямо как восточный властелин, черт побери! Я полагаю, надо сменить его на другой костюм: синий с золотом шелк будет выглядеть не очень подходяще, если мы выйдем на улицу.

– Выйдем? Чего ради? – Стэнстед пожал плечами. – Что там делать в такую рань?

– Пить, играть в карты, шататься по девкам, скандалить! Чем больше шума, тем лучше.

– К черту все твои затеи! – простонал лорд. – Опять какое-нибудь проклятое пари!

– Не совсем. На сей раз виной всему младенец, нуждающийся в помощи.

– Младенец? – Конопатое лицо Стэнстеда вдруг засветилось, как солнце на восходе. – Надеюсь, он чувствует себя хорошо?

– Да не у меня, у Генриетты. В Эдинбурге живет ее незаконнорожденный сын. После смерти матери у ребенка больше никого не осталось, и теперь я должен за все отдуваться. Какая-то чертовщина, ты не находишь?