Цветы подо льдом - Джин Юинг

Свободен, чтобы снова жениться? Что-то Господь его не надоумил, а ему самому это даже на минуту не пришло в голову.

– Увы, сие от нас не зависит! – Доминик вздохнул. Для мужчины его лет герцог Ратли выглядел еще очень крепким. Стэнстед был его единственным сыном. Опасное положение, учитывая, что дочь в расчет не принимается.

– Вы правы. Всего наилучшего, сэр.

– Будьте здоровы, ваша милость.

Герцог кивнул и удалился, сопровождаемый слугой.

– О Боже, меня сейчас вырвет. – Стэнстед, казалось, еще больше побледнел; он едва держался на ногах. – Папаша хочет, чтобы я произвел наследника для продолжения этого проклятого рода, а разве я могу, если я здесь, а она в Шотландии и живет как монахиня? У тебя по крайней мере нет отца, так и не перед кем отвечать.

Доминик посмотрел на бледное лицо с веснушками, которые стали еще ярче, и ему вдруг стало жаль своего несчастного друга. Сейчас он уже раскаивался, что втравил Стэнстеда в столь безнадежное дело. И зачем ему это понадобилось? Потому что жена Стэнстеда очаровала Генриетту и увезла в Шотландию? Но при чем здесь Стэнстед? Он не виноват, что общество Розмари так много значило для Генриетты.

И Кэтриона Синклер тоже не виновата.

Конечно, он не собирался ее обесчестить, как бы велико ни было искушение, но, несомненно, чем-нибудь ей насолит. Нужно немного побеспокоить эту мисс за то, что она голословно осуждала его, хотя явно чего-то о себе недоговаривала. Раз теперь его жизнь утратила всякий смысл, должна же судьба предоставить взамен хоть какие-то развлечения? Правда, Кэтриона Синклер походила на человека, живущего тайной мечтой и отчаявшегося увидеть ее воплощенной, а чужое отчаяние – не предмет для забав. Лучше он поможет ей, чтобы расслабилась строгая линия ее губ, смягчилась та неведомая печаль, которая сделала эту женщину такой суровой, и пусть даже на мгновение снова появилась улыбка счастья на ее лице.

– Небось собираешься снова жениться? – не слишком уверенно спросил Стэнстед.

– Не мели ерунды. – Доминик чуть не поперхнулся. – Об этом не может быть и речи. И вообще пора уже мне отвести тебя домой.

Рано утром Кэтриона была разбужена шумом, плавно, как волны, проникавшим в комнату снаружи. Она быстро оделась и собрала свой небольшой чемодан, а затем, тщательно завязав тесемки английской шляпы, бесшумно сошла в холл и стала ждать.

Пятью минутами позже туда широкими шагами вошел Доминик – лицо его казалось усталым и очень сердитым. Он был в сорочке с высоким воротничком и при галстуке, однако его костюм выглядел неопрятно, а кожа под глазами казалась выпачканной темной краской.

Остановившись, он поклонился:

– Экипаж подан, мадам. Нам остается пожелать себе веселой дороги.

– Вас не было дома?

– Всю ночь, мисс Синклер. Изобретал грехи в мастерской дьявола. А вы чем занимались?

– Писала записку вашему брату, – сухо ответила она. – Надо было хотя бы поблагодарить его. Я многим обязана графу.

– Зачем вы это сделали? – взорвался Доминик. После ночной попойки характер его явно не улучшился. – Не надо трогать Джека – он должен остаться в дремотном неведении. По крайней мере так он не будет беспокоиться, что с нами может что-то случиться, и не станет вмешиваться в наши дела.

Кэтриона отвела глаза.

– Несмотря на ваше нежелание, я считаю, что записку нужно оставить. Лорд Уиндраш должен знать, что мы едем вместе.

Доминик схватил ее за руку.

– Ради Бога, не делайте этого, мисс Синклер! Его светлость мог показаться вам обходительным, у него приятные манеры, но характер еще более скверный, чем у меня. Кроме того, не забывайте, что привело вас сюда. По закону ребенок принадлежит мне, и мой брат не может решать, что с ним делать. Поверьте мне, Джек не захочет вам помогать; более того, он пойдет на самый страшный грех, чтобы этого ребенка не стало, потому что не пожелает терпеть у себя в роду чужака. Навязать неизвестно чьего сына Уиндхэмам? С Джеком это не пройдет. У него нет детей, и незаконнорожденный ребенок может стать потенциальным наследником графства. Если вы хотите, чтобы маленький Эндрю жил в комфорте и получил надлежащее воспитание, вы должны довериться мне, так как я – ваша единственная надежда. Жестоко, зато верно. Где эта злополучная записка?

Не дожидаясь ответа, Доминик прошел к столику с серебряным подносом, на котором лежал сложенный листок, скрепленный восковой печатью. Он быстро вскрыл письмо, пробежал глазами несколько строк и порвал листок на клочки.

– Ну вот, теперь можно ехать.

Кэтриона, подавив раздражение, следом за ним вышла из дома. Кем бы ни оказался этот человек, он мог обеспечить протекцию Эндрю, что для малыша было жизненно необходимо. Несомненно, однажды Доминик Уиндхэм узнает о том, что она от него утаила, и тогда... Впрочем, что сейчас раздумывать об этом – все равно другого пути не существует, только так она сумеет добиться нужного результата. У Доминика есть власть и положение, гарантирующие, что доказательства будут приняты во внимание и признаны достаточными. Кто еще может дать такой же шанс ребенку, а с ним и Глен-Рейлэку вместе со всеми населяющими его душами, чья судьба сейчас висит на волоске? Если расплатой за их спасение является опасное путешествие с этим человеком, ей нужно смириться: она поедет в его компании – одна, без опоры и защиты.

Покрытая лаком карета с впряженной четверкой гнедых уже ждала их у подъезда.

– Вы удивлены, мисс Синклер? – Доминик бросил на нее насмешливый взгляд. – Наверное, ожидали чего-то другого? Не ехать же нам в открытом экипаже с высоким сиденьем: так вы можете потерять вашу шляпку, и тогда дождь вымочит вас до костей.

– Я думала, мы поедем тайно...

– Ну разумеется! Никому из моих знакомых даже в голову не придет, что это средство передвижения каким-либо образом связано со мной. А вы представляли, что мы нарядимся цыганами и подобно им поедем в фургоне? Я предпочитаю более разумный вариант, он же – более удобный. До Эдинбурга больше четырехсот миль; если мы будем делать по шестьдесят миль в день, поездка займет семь дней, так что я просто обязан подумать о комфорте.

– Семь дней? – Кэтриона с тревогой взглянула на него. – Но на станции мне сказали, что...

– Верно, они едут круглые сутки, а я не вижу необходимости совершать такой подвиг. Ночью у нас будет прибежище с пуховой периной и одеялами, под которыми так хорошо смотреть сладкие сны. А почему бы и не семь дней – вы ведь сами сказали, что ребенок еще целый месяц будет под присмотром. Для верности я отправил няньке послание, подкрепленное золотом и всевозможными заверениями, чтобы миссис Макки не сомневалась. Семь – это магическое число в конце концов. Семимильные шаги, семь гномов и семь смертных грехов, это как раз для нас – по двадцать четыре часа на каждый грех.