Цветы подо льдом - Джин Юинг

В быстром мелькании слов Кэтриона почувствовала скрытую угрозу.

– Я не настолько хорошо знаю английский, – осторожно сказала она. – Что вы имели в виду, говоря про грехи?

Доминик улыбнулся, словно он и был сам дьявол.

– Об этом сказано в Писании, дорогая. Первый – гордыня. Это ваш грех. Остальные шесть: алчность, похоть, гнев, обжорство, зависть и лень – мои. Из недели нашего путешествия мы с вами можем отвести по одному дню на каждый грех в порядке очередности.

Кэтриона не знала о существовании подобной притчи, и ей это ровным счетом ничего не объясняло.

– Вы подтруниваете надо мной, майор Уиндхэм? Я выросла вдалеке от английских гостиных, и мне, как и нашим людям, не понять ваших прибауток и вашего остроумия. В наших скандинавских стихах лишь дикая природа, море да вереск, а грех мы не поминаем всуе.

– Поверьте, я тоже. – Доминик перестал улыбаться. – Когда дело касается греха, я становлюсь очень серьезным. Но грех греху – рознь. Говорят, гордыня – худший из всех, мисс Синклер. – Он взял чемоданчик с ее вещами и забросил его в экипаж. – Может, вы оставите наконец свою чопорность или хоть поубавите ее немного? Умоляю вас, садитесь, и давайте уедем наконец.

Она нехотя подчинилась. Карета сдвинулась с места. Доминик расположился на сиденье рядом и, откинув голову на тугую подушку спинки, закрыл глаза. Кэтриона задумчиво смотрела на него. Гордый мужчина. Гордость засела даже в разрезе его ноздрей и, уж конечно, в рыцарских манерах. «Только вам придется заплатить за это больше, чем вы рассчитываете». Но она уже и так рисковала самым важным в своей жизни, а потому без колебаний примет его вызов, если это потребуется.

– Может, вы путаете гордыню с достоинством? – решилась спросить она.

Его лицо осталось бесстрастным.

– Я? Не знаю. Гордыня – это грех духа, а достоинство – особый дар, однако и то, и другое сочетает в себе скрытность и самонадеянность, поэтому, возможно, они не так далеко отстоят друг от друга. Вы, мисс Синклер, кажетесь очень уверенной в своей праведности, но я не знаю, сила ли это или просто вас никогда по-настоящему не соблазняли.

– А вас? – словно невзначай спросила она.

– О, да. Слишком много и слишком часто. По правде говоря, я очень устал от этого.

Восходящее солнце золотило улицы, в воздухе чувствовались теплые запахи сгорающего угля, варева в чанах дубилен и свежего помета. Проснувшийся Лондон начинал требовать пищи. Столб света пролился сквозь окно кареты, освещая руки, свободно лежащие на коленях. Длинные, четко вылепленные пальцы, красивые холеные руки, вызывающие приятные воспоминания. Кэтриона вспомнила эти пальцы, расстегивающие пуговицы у нее на груди, касающиеся ее кожи, дразнящие ее сосок чувственным обещанием. Но, как известно, возбудить плоть несложно.

На перекрестке карета свернула в сторону, и только тут Кэтриона сообразила, что, замечтавшись, не заметила, как Доминик уснул.

Карета упруго подскакивала в такт размеренному ритмичному цоканью копыт. Кэтрионе снились холмы вокруг озера и главная башня Дуначена. Орлы, парящие над Бен-Уайвисом, зорко вглядывались в заросли пурпурного вереска, сбегающего к сверкающей воде, словно складки кардинальской мантии; с моря доносились крики чаек, паривших над волнами. «Я больше не вернусь», – тихо сказал кто-то по-гэльски, но шепот затерялся в завываниях ветра, принесшего запах медленно клубившегося над узкими горными долинами тумана.

Нежные пальцы убрали волосы с ее щеки. Мягкие, деликатные прикосновения рождали ощущение ласки.

– Тсс, – произнес мужской голос. – Не пугайтесь. Вы уснули, так же как и я. Черт подери, должен признаться, что именно по этой причине я чувствую себя несколько лучше – мы спали как два щенка, совершенно невинно и чисто. Позвольте я помогу вам сесть.

Экипаж подбросило, и Кэтриона почувствовала легкое головокружение. Первые несколько секунд она вообще не могла ничего понять. Доминик Уиндхэм по-прежнему сидел в углу, а она, придвинувшись к нему, уютно, как в гнездышке, устроила голову у него на плече. Он баюкал ее одной рукой, тогда как другой ритмично поглаживал по щеке.

Происходящее потрясло Кэтриону до глубины души. Тут же отстранившись от него, она вдруг заметила, что ее английская шляпка лежит на противоположном сиденье с вытянутыми вдоль тесемками, напоминающими скрученные чулки.

– Дьявольски неудобная штука. – Доминик уныло кивнул на головной убор. – Так противно колола мне подбородок. Надеюсь, вы не возражаете?

– Возражаю! – Она быстро подняла на него глаза. – Впредь я не намерена позволять никакой фамильярности.

– Не глупите – вы же сами использовали меня как подушку. Неосмотрительность – это приятная мелочь, а не грех. Платой можно пренебречь. Во всяком случае, я уже получил точно по счету.

Она встряхнула головой, и ее волосы на миг разлетелись в разные стороны.

– Видите, что вы сделали, – с укором сказала она, вытягивая пряди, зацепившиеся за пуговицы его пиджака.

Доминик оживился:

– У вас очаровательные волосы, прекрасные, как летний день. В них все краски ночи вперемешку с лунным светом. Они как крыло черной птицы. Представляете, каково распустить все это одной рукой?

– Матерь Божья! – Кэтриона поспешно собрала волосы в пучок. – Вы бесцеремонны.

Доминик ухмыльнулся.

– Но вам ведь было приятно, да? А в удовольствии нет греха.

– О, если бы! – Она вспомнила свое отражение в зеркале, взлохмаченную голову и пылающее лицо. – У плоти свои законы, и поэтому она часто подводит нас, например, после того, что вы только что сделали! Разве это не путь к греху? Вы – грабитель. Вы посягнули на мои права. Только я могу решать, расплетать мне волосы или нет, а вы лишили меня этой возможности.

Доминик с недоверием посмотрел на нее.

– А разве вы сами захотели бы?

– Нет, но что с того? Не думайте, что я ханжа. Мы, шотландцы, не так уж ценим целомудрие – свободно отдаться любимому мужчине не стало бы бесчестьем для меня. Но это будете не вы, сэр, иначе мне придется возненавидеть вас!

Доминик задумчиво посмотрел на свою спутницу, потом повернулся к окну и стал пристально оглядывать дорогу.

– Говорят, ничто не стоит так близко к любви, как ненависть. – Голос его теперь звучал более жестко. – Скоро я сниму с вас платье, и вы примете мои условия. Уговор дороже денег. А как вы думали? Что вы будете неприкосновенны? Нет, я буду вас трогать, моя дорогая. Некоторые части тела получают удовольствие от прикосновения. Сегодняшний день посвящен гордыне, а завтра мы исследуем алчность. До открытия процесса искушения еще уйма времени. Или вы хотите расторгнуть наше соглашение?