Остановка - Павел Шестаков

— Нет.

— Простите. Я, кажется, слишком много спрашиваю?

— Почему? Обычные анкетные данные.

Это было не так уж точно и несправедливо. Что-то во мне отталкивало ее. А она мне между тем нравилась, привлекала. Но чем? Непонятно было. Вижу человека безусловно впервые, а ощущение такое, будто знакомый, чем-то тобой обиженный. Во всяком случае, не обрадовал я ее своим приходом, и так она себя и повела.

— Я пойду, Полина Антоновна.

Она поднялась, и ясно было, что не нужно ее удерживать. И в то же время… она сама задержалась. Ненадолго, правда.

— Полина Антоновна!

— Да, деточка. Пора тебе? Что ж… иди.

— Вы обещали… Помните?

— Ах!.. Голова дырявая. Конечно, конечно.

И старушка торопливо подошла к шкафу, отворила дверцу, наклонилась и достала из нижнего ящика что-то завернутое в газету, плоское, небольшое.

— Вот, Леночка.

Она уже протянула сверток, сверху он был крест-накрест перевязан черной тесьмой, — но тут посмотрела на меня и опустила руку.

— Ты, Коля, наверно, хочешь взглянуть?

— Что это?

— На, развяжи.

Лена смотрела куда-то в пространство.

Я с некоторым трудом одолел туго стянутый узелок и развернул газету Под ней оказалась всего лишь фотография, старый снимок, застекленный в рамочке. Но зато какой! — три молодых человека, положив руки на плечи друг другу, улыбались бездумными улыбками безмятежной юности… Да, да, тот самый, на котором слева во вздутом ватой пиджаке стоял и я вместе с Сергеем и Михаилом. Тот самый, который помнил и не нашел на стене, потому что Сергей снял его.

— Вот не ожидал…

— Если вы хотите взять эту фотографию себе, возьмите.

Лена произнесла слова четко, будто прочитала, но не дочитала. Дальше ясно слышалось: «Не берите! Она нужна мне!»

И, подчиняясь этим непроизнесенным словам, я запротестовал:

— Что вы! Пожалуйста! Мне было просто любопытно взглянуть.

Хотя внутренне я был в полном недоумении. Зачем? Почему? Нашел один только аргумент. Девушка может быть полезной одинокой Полине Антоновне. Забежит, поможет. Вот и уступает она капризу, желанию Лены иметь юношеский снимок покойного учителя. И я, так подумав, уступил первородство.

— Пожалуйста.

Фотография была снова завернута, но на этот раз обошлось без тесьмы Лена уложила ее в сумку.

— Заходи, девочка.

— Обязательно, Полина Антоновна.

Они вышли в прихожую, а я снял пиджак и повесил на спинку стула. Чувствовалась усталость. Все-таки день был не из легких.

— Удивился, что я фото отдала? — спросила Полина Антоновна, возвращаясь в комнату.

— Вам виднее.

— Себе взять хотел? Понимаю. Не сообразила. Раньше ей обещала. А я привыкла слово держать.

— Зачем ей этот снимок?

— Для матери попросила.

— Для кого?

Мне показалось, что ослышался.

— Лена-то Натальина дочь.

Это распространенное имя мне ровным счетом ничего не сказало.

— Неужто забыл Наташу?

— Наташу?

— Кузьмину. Наташу. Помнишь?

— Да вы что? Неужели?

— Дочка это ее, — подтвердила Полина Антоновна.

Так вот чем привлекла меня эта девушка! Она была похожа на мать, даже очень похожа. Только прическа другая. У той коса, а у Лены волосы по-современному разбросаны по плечам. А заплети она их в косу… Впрочем, это я зря. Я уже привык к тому, что с возрастом все чаще видишь случайно, встречаешь людей, похожих на тех, кого знал в свое время молодым. Идешь по улице, вдруг — он! Сделаешь шаг навстречу и поймешь — ошибся, у того давно уже и комплекция другая, и шевелюра пореже… Так и привыкаешь постепенно, понимаешь, что природа во всем многообразии не столь уже неисчерпаема, и каждое поколение состоит из давно протиражированных типов лиц. Правда, природа всегда мудра, и это повторение тоже свой смысл имеет. Рассматриваешь, например, в музее кавалера в жабо и вдруг замечаешь, что сними он шляпу с пером и постригись по-человечески, и окажется не на виконта, а на техника из домоуправления похожим. Так и ощутишь преемственность поколений от «Ночного дозора» до нашей простой ПМГ.

Но это шутки, конечно, которыми я свой мозг от перегрузки дня начал уже предохранять, а по сути родство Лены с Наташей впечатление на меня, конечно, произвело серьезное, вновь отбросило в атмосферу прошлого, тех лет, когда вместе со мной, Сергеем и Михаилом в одной группе училась Наташа Кузьмина.

— Не ожидал.

— Разве Сергей не говорил никогда?

— Что?

— Что Наталья рядом живет.

И Полина Антоновна назвала ближний городок, куда минут за тридцать можно было добраться электричкой.

— Нет, никогда… Да ведь я и бывал-то не так часто.

— Верно. Лена у него заниматься стала уже после твоего приезда последнего.

Конечно, зачем ему было говорить о Наташе? Приезжал я ненадолго, хватало и более важных дел. А Наташа что? Она ведь даже до выпуска не доучилась вместе с нами. Исчезла как-то неожиданно. Кажется, мать тяжело заболела, переводиться пришлось. Помню только, что произошло это сразу после трагической смерти Михаила.

— Вот, понимаешь, и попросила она карточку для матери. Ты уж не обижайся.

— Ну, о чем вы…

— А у меня к тебе просьба есть.

— Охотно, все что могу…

— Можешь.

Это Полина Антоновна произнесла уверенно, а вот в самой просьбе как бы затруднилась. Во всяком случае, мысль свою первоначально выразила не очень ясно.

— Говорили тут уже со мной. Приходили. С кафедры. Короче, бумагами, архивом интересуются.

— Сергея?

— Да. Ты в этом понимаешь?

— Ну, можно сказать…

— Я так и думала. Посмотри, сделай милость.

— Бумаги? С какой целью?

— Посмотри. Труд-то вроде бесхозный остается. А народ пошел бойкий…

— Ваши права…

Она махнула рукой.

— Какие права? Зачем они мне! Не о себе пекусь.

— О ком же? О Сергее?

Я подумал, она опасается, что кто-нибудь присвоит его труд.

— Погляди в общем виде. Что к чему. Если есть что интересное, лучше я Лене отдам.

— Лене?

— Не удивляйся. Она умница. До ума доведет.

Я почувствовал, что не только практические соображения движут Полиной Антоновной.

— Вы привязаны к ней?

— Сережа был привязан… И она к нему.

Как было понимать эти слова, я не спросил, не решился.

— И все-таки вопрос щепетильный.

— А если проходимцу достанется? Думаешь, они только на базах орудуют?

По существу я не возражал. «Оставь надежды, сюда входящий» на вратах храма науки пока не написано. Для проходимцев, я имею в виду. Однако же…

Полина Антоновна видела мои колебания.

— Ты думаешь, я твою щепетильность не понимаю? Понимаю прекрасно и уважаю. Но помочь Елене хочу. Да и справедливо это. Сергей-то ее не довел… Теперь у нее дела усложнятся. Сам слышал. А ей нужно поскорее на ноги встать. Защититься. Жизнь у нее очень даже нелегкая. Муж… Ты тут спрашивал, научный работник? А он вообще не муж, а так…

— Что значит «так»?

— А ничего не значит. Пустое место.

Допытываться подробностей я не стал. Для меня вопрос не в этом заключался. Семейные дела Лены и научное наследие Сергея у меня в голове, в отличие от Полины Антоновны, были вещами разными.

— Почему вы сразу не сказали, что Лена дочь Наташи?

Этот вопрос тоже не был главным. Он сиюминутно возник и вроде бы не по существу разговора. Скорее я задал его, чтобы ослабить немного натиск Полины Антоновны, заранее предполагая ответ со ссылкой на старческую память.

Ответ, однако, оказался другим.

— Лена не захотела.

Я удивился.

— Чтобы я знал?

— Чтобы ты знал.

— Почему?

— Выходит, тоже щепетильная.

— Ну, знаете…

— Да что тут знать! Ты посмотри бумаги, а там и видно будет, стоит щепетильность соблюдать или нет.

В этом отказать я не мог. Хотя и не представлял, какой объем работы предстоит и как это скажется на моем отъезде. Впрочем, большого архива я у Сергея не ждал. Он никогда не говорил, что зарылся в бумагах. В науке он был больше преподаватель, чем исследователь.

— Договорились, Полина Антоновна. Завтра и займусь.

— Займись, займись, пожалуйста. Помоги.

«Кому? Ей или Лене?»

Но это я спрашивать не стал. Спать я лег на диване в комнате Сергея.

Окна отсюда выходили не во двор, как у Полины Антоновны, а на улицу, одну из старых городских улиц, возникших задолго до начала века. В наше время улица была покрыта камнем, гладко обработанным булыжником, почти брусчаткой, надежно державшей трамвайную колею. Теперь трамвай убрали, улицу заасфальтировали и пустили по ней троллейбус. Помню, что шумный трамвай, когда я ночевал у Сергея, не беспокоил нас нимало. А вот теперь и шуршащий транспорт оказался беспокойным, и красноватый свет рекламы гастронома напротив назойливо лез в глаза, несмотря на все попытки сомкнуть веки и заснуть. Усталость отступила, но и бодрости не было. Полежал, поворочался и встал, чтобы задернуть штору, хотя вначале полной темноты и не хотел.