Остановка - Павел Шестаков

— Понимаете…

Вадим вдруг встал.

— Все понимаю. Зачем лишние хлопоты? Проще чемоданчик в руку и к морю. В вагоне СВ, конечно.

— Да погодите вы, — прервал я с досадой.

— Не могу. Спорщик я.

— Сядьте, спорщик.

Он послушался.

— Новые идеи?

— Без участия вашей жены будет трудно. Полина Антоновна действительно человек своеобразный. Но сердце у нее доброе.

И тут он сказал для меня неожиданное.

— Жену унижаться не пущу. Ей клянчить нечего. Она право имеет.

— Жить в квартире Сергея?

— А ну вас! Зря затеял. Каждый умирает в одиночку.

Он снова встал. Я тоже.

— Не горячитесь. Я поговорю с Полиной Антоновной.

Во время нашего разговора он постоянно морщил лоб, но тут морщины разгладились.

— Вот это другое дело. Я знал, что вы мужик с пониманием.

— Ну, как сказать…

— Не скромничайте. Я докажу. Хотите?

— Каким образом?

— Просто. Ручаюсь, вы одолжите мне три рубля.

— Однако!

— Неужели я ошибся! Сумма-то мизерная. И отдам я. Мы же должны повидаться после разговора с бабкой. Когда вам позвонить?

— Лучше вечером. Не знаю, когда разговор сложится.

— Ладно. Но если старуха подойдет, я трубку повешу.

Я вспомнил утренний «глухой» звонок. Тогда вместо «старухи» подошел я.

— За результат не ручаюсь, но звоните.

Он сделал шутовскую гримасу.

— Слушаюсь, командир. Значит, мы поняли друг друга?

— Я не уверен…

— Как? Неужели трояк пожалели?

Об этом я уже забыл.

— Нет, нет…

И я полез в карман за кошельком.

Отдельного трояка не оказалось, был один бумажный рубль и два металлических.

— Поштучно возьмете?

— Я не гордый.

Это он врал, конечно. Если не гордости, то гордыни в нем было хоть отбавляй. Деньги перешли из рук в руки, и он ушел, не попрощавшись, пошел по улице вправо, в сторону, где находился упомянутый в начале разговора подвальчик.

— Проголодался? — спросила Полина Антоновна, едва я переступил порог. — Сейчас покормлю.

Мне стало неловко.

— Спасибо, я сыт.

— Неужели в харчевне питался? Постеснялся старуху объесть?

— Ну, что вы…

Я прошел в кухню и положил на стол небольшой сверток.

— Вот. К чаю захватил.

Поднимаясь в лифте, я подумал, что за вечерним чаем и будет уместно поговорить о квартирных делах, но сейчас почувствовал, что оттягивать разговор не могу, захотелось сразу покончить с навязанным поручением. Несмотря на гуманные обоснования, оно было мне все-таки не по душе.

— А может, поешь, а? Не верю я в эти столовки.

— Нет, нет. Напрасно вы хлопотали.

— Какие хлопоты! Сергея-то кормила…

Я решил воспользоваться зацепкой.

— Вот-вот. А теперь пришло время и облегчить хлопоты, позаботиться о себе.

Она посмотрела на меня подозрительно, будто сразу почувствовала мой нехитрый заход.

— Сама жизнь «облегчила», как видишь.

— Одной вам будет нелегко.

— Что ж делать! Замуж выходить?

Я обрадовался ее шутке.

— Где сейчас жениха стоящего найдешь! А вот если хороших людей на квартиру пустить?

Полина Антоновна провела тряпкой по кухонному столику, хотя на нем не было ни крошки.

— Ты что, знаешь таких? Хороших…

Ответить ответственно мне было трудно.

— Да как сказать…

— Просто скажи. У меня сегодня на эту тему уже второй разговор будет.

Я решил говорить прямо.

— У вас был муж Лены.

Полина Антоновна немного удивилась.

— Знаешь? Откуда?

— Он мне сам сказал.

— Когда ж успел?

— Ждал в сквере.

— Он тебя?

— Да, с намерением…

Она отложила тряпку.

— Вот как… Значит, он тебя ходатаем избрал. Как это говорят… толкачом?

— Представьте себе.

Я думал, она улыбнется, но Полина Антоновна смотрела серьезно.

— Говорит, семья рушится.

— Рушится, — согласилась она. — Еще что?

— Говорил, Лена вам помогать будет.

— Может быть. Все?

— Я знаю, он вам не нравится…

— А тебе?

Что я мог сказать!..

— Значит, из-за него не хотите?..

И вдруг короткое:

— Нет.

«Ну, вот… Выходит, из-за Лены». Тут я вспомнил, как Вадим говорил что-то о правах жены. «Черт-те что. У них тут отношения… Секреты. Разве мне в этом разбираться?» Я человек не из тех, кто в чужих сложностях лучше, чем в своих, разбирается. Напротив.

— Кажется, я не в свое дело вмешался? Вам неприятен этот разговор, Полина Антоновна?

— Кому ж приятно обсуждать, как свой век дожить? Лена поможет… Присмотрят. Докормят. Нет, не хочу.

— Ну, что вы…

— Не волнуйся. Ты человек хороший, вот и взялся всем нам хорошо сделать. Меня докормят, сами семью сохранят… Да не сохранят.

Она произнесла это очень уверенно.

— Мне тоже показалось, что люди они разные.

— Она — человек, а он…

— Чем он занимается?

— Стыдно сказать. Не поверишь. Сторож он в дачном кооперативе. Хорош гусь?

— Да… Молодой еще, здоровый человек… Что это он так? Неудачливый парень?

— Удачи добиваться нужно.

— Воли не хватает? Никакой специальности?

— Есть у него специальность. И высшее образование есть. Учитель он по профессии.

«Вот уж на учителя он похож меньше всего!»

— Никогда бы не сказал.

— Выгнали его.

— За что?

— Говорит, сам ушел. Врет. Но язык у него подвешен. У него и насчет дач теория подведена. Свободен он там, видите ли. От чего свобода-то?

Да, отношение Полины Антоновны к Вадиму было однозначным.

— Короче, разбитый горшок они не склеют. Это он тебе очки втирал. И не хлопочи.

Приходилось признать, что «толкач» с задачей не справился. Впрочем, и «толкал-то» я без особых усилий. «Но почему ее Лена не устраивает?»

— Простите. Вам виднее, конечно, как поступить.

— Я самолюбивая, Коля. Поживу, сколько смогу, без опеки, а когда час придет, в дом престарелых переберусь. Меня это заведение не пугает. И там люди. И там еще небольшую пользу принести можно.

— Вы мужественный человек, Полина Антоновна, — сказал я искренне.

— Наверно. В жизни разные решения принимать приходилось. И трудные, Коля. Очень трудные.

Она плотно сжала руки. Может быть, вспомнила что-то.

— И не жалела… Да что толковать…

Так Полина Антоновна поставила точку в этом не очень приятном и для меня разговоре, и оставалось только сообщить Вадиму, что в комнате им с Леной отказано окончательно.

«Ну, что ж… Позвонит — скажу».

Я почувствовал облегчение. Можно было о другом говорить и думать.

— Полина Антоновна! Вы дневник Сергея смотрели?

Мы тем временем перешли в ее комнату. Тетрадка с записями лежала на тумбочке у кровати.

— Смотрела, Коля.

— Ну и как? Кто же она?

Полина Антоновна взглянула издали на тетрадку.

— Имени я не нашла. «Она» да «она» пишет. А буквы мелкие… Глаза устают быстро. Возьми сам поищи.

Однако и мой поиск успехом не увенчался.

Сначала я расположился с дневником в кабинете за столом, но быстро почувствовал желание прилечь. Читать же лежа оказалось почти невозможно. Света от лампы недоставало, а верхний, от люстры, раздражал яркостью. Да и сам автор не поощрял любопытства. Буквально через страницу после сразившего Сергея объяснения он записал:

«Больше о ней ни слова».

И в самом деле, пошли записи будничные. В некоторых и я фигурировал под инициалом Н. Забавно, но ничего особенного.

Например:

«Сдал зачет».

«Целый день дождь».

«Смотрел картину «Адмирал Ушаков». Интересен Потемкин».

«Прогрипповал неделю. Читал Данилевского «Мирович».

«Н. решил ехать по назначению».

Это обо мне. Была возможность остаться в аспирантуре, но захотелось самостоятельности…

И вдруг:

«Ужасно!»

Больше ничего. Даже дата задним числом, без месяца и года: «10-е». Однако никакой тайны для меня в этой записи, увы, не содержалось. Речь шла, конечно, о смерти Михаила. Правда, я считал, что его убили двенадцатого, но и меня память подвести могла, и Сергей в потрясении мог днем ошибиться.

«Ужасно!» Именно так мы себя тогда и чувствовали… Понятно, почему Сергей не распространялся о чувствах. Они были сильнее слов…

Снова протокол. Но вот строчка:

«Она согласилась встретиться».

Строчка осталась без комментариев и продолжения. «Она» исчезла окончательно. Последней страницы в тетрадке не было. Почему-то Сергей ее вырвал. Причем неровно. Внизу остался клок бумаги. И непонятно, зачем. На предыдущей он написал:

«Перечитал. Достаточно. Финита ля…»

Ясно, что решил больше дневник не вести. Потому и чистый лист выдрал?..

В тишину врезался звонок. Благо я поставил телефон у изголовья.