Девочка, которая провалилась в Волшебное Подземелье и утащила с собой Развеселье - Кэтрин Валенте

Асфодель оказалась городом лестниц. В небо ввинчивались семь спиральных лестничных маршей, таких огромных, что в каждой бледной ступеньке с мраморными прожилками можно было различить окна, двери и снующих туда-сюда горожан. По перилам вверх и вниз скользили черные саночки, несшие пассажиров, мешки c письмами и посылки с одной гигантской ступеньки на другую. Боковые улицы и переулки были усеяны лестницами поменьше. В их основании распахивались створки лавок, в которых предлагали свой товар булочники, жестянщики, галантерейщики. Одни лестницы были украшены изящным чугунным литьем, другие поскрипывали под приятным легким ветерком, краска на них облупилась, ступеньки были утыканы милыми цветочными ящиками, полными зеленых трав и ярко-желтых цветочков. Хотя каждая лестница, как башня, тянулась вверх, у Сентябрь было странное чувство, что по ним следует не подниматься, а спускаться. Ей казалось, что, если бы рост позволял ей ходить по этим исполинским ступеням, она была бы вынуждена спускаться с вершины лестницы в самый низ, туда, где ступеньки скрывались под землей. Непонятно почему, но она была уверена, что естественное направление движения в Асфодели – не вверх, а вниз. Это было очень странное ощущение; все равно что свести знакомство с гравитацией, пить с ней чай и слушать ее семейные истории.

Сентябрь шла мимо великанских лестниц, и никто не обращал на нее ни малейшего внимания. Она было подумала, не спросить ли о сивилле у какого-нибудь фавна или у девушек с утиными лапами и мшистыми волосами, но каждый встречный выглядел так, будто он неимоверно занят, и ей было совестно от одной мысли о том, чтобы отрывать их от дел. Проходя мимо одной бледно-зеленой спиральной лестницы, она увидела бурого медведя, подпоясанного золотым ремнем. Красавец медведь забрался в черные сани и попросил их четко и ясно:

– Будьте любезны, восемнадцатый этаж, вторая площадка, только, пожалуйста, не гоните – у меня живот крутит после давешнего медового нектара на двенадцатом. Это мы отмечали день рождения Генри Хопа. Терпеть не могу эти праздничные обеды. От них все в офисе повально глупеют.

Сани заскользили вверх по перилам, а медведь откинулся, чтобы подремать. Другие сани, пустые, прогромыхали вниз по другим перилам яшмового цвета и замерли в ожидании. Сентябрь оглянулась. Никто не сел в сани, никто даже не обратил внимания на этот чудесный экипаж с закругленными полозьями, с серебряным тиснением на дверке – папоротник и мелкие цветочки. Осторожно, будто сани кусались, или будто кто-нибудь мог прикрикнуть «не положено!» (что было гораздо вероятнее), Сентябрь приоткрыла дверцу саней и забралась на зеленое плюшевое сиденье.

– Будьте любезны, я бы хотела повидать сивиллу, – сказала она медленно и четко, хотя и не так громко, как медведь.

Черные сани резко подскочили, раз, другой. Сентябрь вздрогнула, уверенная, что поломала их. Однако, пока она цеплялась за гладкий изогнутый поручень саней, они отделились от перил и выпустили из днища четыре длинные бобовые плети цвета индиго. Плети встали на землю как ноги, после чего на каждой, примерно на том месте, где обычно располагаются пальцы, распустился пышный мохнатый лимонно-белый цветок. Сани, пошатываясь, поднялись на этих новеньких, причудливо изогнутых лапах и бодро, вприпрыжку понеслись между лестницами, отражая солнце темными боками.

Сивилла жила не в лестнице. Черные сани увезли Сентябрь далеко от центра города на площадь, поросшую густой травой с множеством розовых и фиолетовых крокусов. На краю каменистого утеса примостился огромный красный куб размером с дом; одну из его граней замещали ажурные медные ворота, которые были надежно заперты. Сани снова подпрыгнули, будто стряхивая с себя ответственность, и потрусили обратно к центру Асфодели.

Сентябрь с опаской приблизилась к кубу и вцепилась пальцами в ажурный узор на воротах. Она заглянула внутрь, но увидела только что-то смутно красное.

– Здравствуйте! – крикнула она. – Сивилла дома?

Ответа не было.

Сентябрь поискала на воротах шнур от звонка или дверной молоток, что-нибудь, что обычно помогает посетителям войти. Но ничего не увидела – только сам алый куб, который так и торчал в чистом поле, будто брошенная игрушка. Наконец, пошарив по его боковой грани, она нащупала ряд кнопок – огромных, перламутровых, окаймленных золотом, с рельефными красными надписями. Сентябрь ахнула от удивления.

Сивилла жила в лифте.

На кнопках значилось:

СИВИЛЛА УТЕШЕНИЙ

СИВИЛЛА ЗАСЛУЖЕННЫХ НАКАЗАНИЙ

СИВИЛЛА СУРОВЫХ,

НО СПРАВЕДЛИВЫХ ИСТИН

СИВИЛЛА СЛОЖНОСТИ

Сентябрь заколебалась. Она не хотела, чтобы ее утешали, и, если по-честному, не думала, что заслуживает утешений. Наверно, ей следовало бы выбрать заслуженные наказания, но ведь она уже и так пытается все исправить! Пусть у нее сперва получится, а о наказаниях подумаем потом! А вот суровые, но справедливые истины ей, пожалуй, и вправду положено выслушать. Если справедливые, то неважно, насколько они суровы, пусть даже перед ней выложат все ее ошибки, как кольца в ювелирной лавке… И все-таки она не могла заставить себя добровольно выбрать суровость. Нет, такого она не вынесет. Оставалось только одно.

– В конце концов, все всегда оказывается сложнее, чем кажется, и если сивилла поможет все это распутать, то прекрасно. Но что, если сивилла, наоборот, еще больше все усложнит и запутает? Что, если я вообще не смогу ее понять?

Однако палец ее принял решение прежде, чем голова его осознала, и утопил кнопку в стене. Кнопка убедительно щелкнула, Сентябрь метнулась к воротам и успела как раз в тот миг, когда они с дребезжанием разошлись в стороны. Внутри, на лифтерской табуреточке, обитой алым бархатом, обнаружилось совершенно необыкновенное существо.

Лицо сивиллы вообще не было лицом. На его месте находился идеально круглый диск, будто маска, только за маской ничего не скрывалось. Глазами служили два узких прямоугольника, а на месте рта зияло отверстие побольше. Лицевой диск был наполовину золотым, наполовину серебряным, а вокруг него развевалась львиная грива из листьев, веток и сучьев, тоже наполовину золотых и наполовину серебряных; все они сверкали на солнце и пускали побеги вокруг странной плоской головы. Руки-ноги, тоже полузолотые-полусеребряные, были на шарнирах, как у марионетки, а одета она была в просторное короткое платье, золотисто-серебристое, – как маленькие девочки на старинных полотнах. Однако больше в красном лифте никого не было видно, и ниток, за которые дергают марионеток, тоже не наблюдалось. От одного взгляда на диск, заменявший сивилле лицо, Сентябрь поежилась, несмотря на яркое солнце, и поджала пальцы ног в туфлях.

– Вы случайно не Ужасная Машина? – прошептала она. – Как горгулья Бетси Базилик или Смерть, грибная королева? Может, за вами кто-то прячется, не такой ужасный с виду и подружелюбнее?

Сивилла склонила голову и посмотрела на нее без малейшего проблеска в узких черных прямоугольниках глаз. Из прорези рта послышался голос, сопровождаемый эхом, будто он доносился издалека.

– Нет, дитя. Я – это только я. Некоторые вещи именно таковы, какими кажутся. Я – сивилла, а ты – Сентябрь. А теперь входи и будем пить чай.

Сентябрь шагнула в большой подъемник. Ворота за ней закрылись, и Сентябрь вмиг запаниковала – лифт показался ей клеткой, из которой не выбраться. Но сивилла, проходя вглубь своего дома, нажимала на перламутровые кнопки с номерами, и те приветливо вспыхивали, как лампочки. 6, 7, 9, 3, 12. Все в этом лифте алело и пылало: красные диваны, красные кушетки, красные столы, красные занавески. Сивилла расположилась в глубоком красном кресле со спинкой, покрытой складками, как у морской раковины. Перед ней, на низком столике цвета заката, уже поджидал красный чайный сервиз. На стене над ее головой располагался бронзовый полукруг, украшенный драгоценными камнями, – счетчик этажей, и он указывал на второй этаж. Однако помещение и заполнявшие его предметы казались слегка потрепанными, обветшалыми – бархат кое-где истерся, бронза потускнела, будто они знавали лучшие времена. Даже страшное лицо сивиллы местами облупилось по краям и пошло тонкими трещинками, как заметила Сентябрь, когда наконец осмелилась поднять на него глаза.

Все пространство лифта вокруг кресла и столика с чайным сервизом было заполнено самым невероятным хламом. Повсюду поблескивало оружие: мечи и булавы, боевые дубины, луки и стрелы, кинжалы и щиты, трезубцы и сети, а еще доспехи и украшения – тиары, шлемы, кольца, ножные латы, браслеты. На длинный золотой посох, прислоненный к нагруднику женской кирасы, было накинуто огромное ожерелье из голубых камней. Там и сям виднелись мундиры, тарелки, чаши, тщательно уложенные кольцами длинные косицы, блестящие едва ли не ярче металла и красиво перехваченные лентами. Сентябрь так и застыла посреди всего этого, присев на мягкий красный диванчик, идеально подходящий для девочки ее роста.