В воскресенье рабби остался дома - Гарри Кемельман

Но сегодня мы живем в более сложном обществе, и это требует других правил или — возможно — новой интерпретации старых. Мы знаем теперь, что когда широким слоям населения не хватает еды, одежды и крова, это разновидность убийства. Когда мы не позволяем негру изложить свои доводы и протестовать против своего поистине тяжелого положения — это разновидность лжесвидетельства. И когда нашей молодежи не позволяют слушать голос собственной совести, а заставляют ее выполнять желание большинства, это значит, что мы поклоняемся другому богу — богу Истеблишмента. И я говорю, что истинная функция храма — или церкви, если на то пошло, — следить, чтобы современное общество было жизнеспособным, а в наши дни это означает проявлять инициативу в таких вопросах, как гражданские права, социальная справедливость и мир во всем мире.

Бреннерман поправил кипу на голове.

— Я хотел бы видеть, что наш храм занимает ясную позицию во всех этих вопросах и заявляет об этом во всеуслышание. Я хотел бы видеть, как наш храм принимает резолюцию по этим вопросам и затем уведомляет о нашей позиции ежедневную прессу и посылает копии законодательному собранию штата и нашим представителям в Конгрессе.

И я бы хотел, чтобы мы сделали больше. Когда наши чернокожие братья устраивают демонстрации в защиту социальной справедливости, я хотел бы видеть рядом с ними команду этого храма. И когда проходят слушания по различным социальным вопросам, я хотел бы видеть на слушаниях представителей этого храма, однозначно дающих понять, что мы расцениваем их как религиозные вопросы.

Более того, я хотел бы, чтобы мы выделили деньги для специального фонда социальной активности, чтобы мы могли внести свой вклад в различные достойные дела — такие, как марш бедных в Вашингтон, юридическая помощь политическим заключенным на Юге, и даже — в некоторых случаях — в поддержку кандидатов на общественные должности, которые представляют наши взгляды и выступают против реакционеров и фанатиков.

Мое отношение к этому не тайна и не является для вас неожиданностью, потому что это предвыборная платформа, на которой я проводил кампанию за должность президента «Братства», и это платформа, на которой проводила кампанию нынешняя администрация храма. Сам факт нашего избрания показывает, что большинство конгрегации согласно с нами и дало нам наказ действовать. А наша платформа может быть выражена в нескольких словах: деятельность храма должна помогать развитию демократии.

Как я сказал, ничто из этого не является для вас неожиданностью, потому что мы все время заявляли об этом. Но одно дело заявлять, а другое — претворять в жизнь. И сегодня вечером я хотел бы объявить о первом шаге нашей новой программы. Мы полагаем, что демократия должна начинаться дома. Поэтому вместо старой системы забронированных мест, когда лучшие места всегда доставались одним и тем же немногим личностям, мы собираемся ввести систему, при которой никакие места в храме не резервируются и все рассаживаются по принципу «кто первый пришел, того первого и обслужили». Наш президент, Бен Горфинкль, посчитал вполне уместным, чтобы объявил об этом я, поскольку именно «Братство» будет устанавливать новые стулья к Верховным праздникам.

Зал возбужденно загудел, но Бреннерман продолжал:

— Да, я знаю, что не все члены конгрегации и даже «Братства» согласны с нашим представлением о функции храма. Я знаю, некоторые считают, что храм должен быть просто местом, куда приходят молиться и соблюдать ритуал. Они похожи на тех, которые заволновались, когда Моисей поднялся на гору, и настояли, чтобы Аарон сделал золотого тельца. Это люди, которых не интересуют настоящие убеждения, которые боятся быть втянутыми в полемику. Им нужна религия, состоящая из набора ритуалов. Я считаю, что это сродни поклонению золотому Паффу — я хочу сказать, кафу[28]. (Громкое хихиканье.) И я считаю это религией золотого — он сделал паузу, словно для того, чтобы удостовериться, что на этот раз он произносит правильно — тельца.

Бреннерман продолжал еще несколько минут, сравнивая то, что он назвал настоящей религией, с религией тельца. И каждый раз был преувеличенно осторожен с произношением. Он закончил призывом к единству, «чтобы мы сделали наш храм лучшей религиозной организацией на Северном побережье».

Он вернулся на свое место рядом с Горфинклем, который встал и, как принято, поздравил его торжественным рукопожатием. Но когда они снова уселись, Горфинкль, прикрывшись молитвенником, сложил из пальцев букву О в знак безоговорочного одобрения.

Глава VIII

— Привет, Хьюджи, дружище. Эт-то твой старый друг Кевин О’Коннор.

— Ага. — Хью Лэниган, шеф полиции Барнардс-Кроссинга, не любил, когда его называли Хьюджи, и особенно не любил Кевина О’Коннора, начальника полиции соседнего Линна. Он считал его профессиональным ирландцем, даже театральным ирландцем, так как родился О’Коннор в Америке и ирландский акцент был явно наигранным. Кевин был уверен, что в Линне это может дать политические преимущества.

— Ты пойдешь на весенний бал шефов полиции, а, Хьюджи?

— Еще не решил.

— Жаль, а то я мог бы записать тебя прямо сейчас. Я в комитете и хотел бы произвести хорошее впечатление.

— Я дам тебе знать, Кевин.

— Не надо подавать анкету. — Лэниган с удивлением заметил, что акцент бесследно исчез. — Просто позвони мне, буду рад внести твое имя, а деньги можешь послать в любое время, когда вспомнишь.

— Хорошо, Кевин.

Но тот еще не закончил.

— Да, кстати, ты случайно не знаешь такого — Пафф, житель вашего прекрасного города, вроде бы еврей?

— Мейер Пафф?

— Именно.

— Да, я его знаю, — осторожно сказал Лэниган. — Что ты хочешь о нем узнать?

— Да как обычно. Приличный ли он человек? Имел ли ты с ним когда-либо дело — скажем, по службе?

— В городе он на хорошем счету. Никаких полицейских протоколов, если ты это имеешь в виду. Что он сделал? — Лэниган уже записал имя в блокнот для заметок.

— Пока не знаю, сделал ли он что-нибудь. Но у него здесь кегельбан.

— У него их полдюжины в городах и городках Северного побережья.

— Я знаю, но ни одного в Барнардс-Кроссинге. — Это прозвучало как обвинение.

— У нас здесь нет, но кегельбан в Салеме достаточно близко. Так что там с вашим кегельбаном?

— У нас есть ребята, которые покуривают травку и доставляют нам время от времени небольшие неприятности, — так это один из их постоянных притонов.

— И ты думаешь, что он может продавать наркотики? — Лэниган вычеркнул имя в блокноте. — Не могу представить его в этой роли. Начнем с того, что он одна из важных шишек в местном храме.

— Послушай, Хьюджи, а ты не думал, что это может быть своего рода прикрытием?

— Нет, не думал, но я подумаю об этом, когда не найду лучшего занятия.

— Шутишь, как обычно. А у вас с этим не было проблем?

— С наркотиками? Было немного, — осторожно сказал Лэниган. — Насколько мы смогли выяснить, идет это из Бостона.

— Послушай, если до тебя что-нибудь дойдет, любая мелкая сплетня насчет этого Паффа, я буду благодарен, если ты дашь мне знать.

— Положись на меня, Кевин… дружище. — Лэниган положил трубку и некоторое время пристально смотрел на нее. Потом усмехнулся.

Глава IX

— Хорошая проповедь, Тэд, — сказал Мейер Пафф. Прихожане шеренгой спускались в малый зал, где был приготовлен легкий ужин. Стоя посреди прохода, Пафф поджидал Бреннермана и Горфинкля, идущих от кафедры.

— Вам она действительно понравилась? — нетерпеливо, слишком нетерпеливо спросил Бреннерман.

— Конечно, мне она исключительно понравилась, — сказал Пафф своим глубоким басом. — Во время проповеди я все думал — мы вот тут платим рабби большое жалованье. За что? Главным образом, за проповеди. Остальную часть его работы — речи на бар-мицве, на свадьбе, посещение больных — мы могли бы поручить кантору или президенту. Остаются только проповеди. И теперь ты доказал, что любой нахальный молодой панк может делать то же самое.

— Но послушайте…

— Это не место для ссоры, Мейер, — спокойно сказал Горфинкль.

Несколько членов конгрегации, выходивших последними, остановились послушать.

— А кто ссорится? Неужели я стану затевать ссору в храме? Поверьте, я не так воспитан. Я, скорее, поднимусь на кафедру и оскорблю кого-нибудь из членов конгрегации.

— А кого тут оскорбили? — спросил Горфинкль.

— Я не знаю. Возможно, дока Эдельштейна. Ему не нравится, когда храм занимается политикой. Я сомневаюсь, что ему очень понравилось, когда его назвали идолопоклонником. А может, он просто неправильно воспитан. Он всегда думал, что он хороший еврей. Он помог организовать этот храм и дал много денег на его развитие. Мой друг Ирвинг Каллен — его не было здесь сегодня вечером, но он тоже дал много денег для этого храма. И ты, возможно, не знаешь, что фонд семьи Каллен много лет вносил пожертвования в национальную ассоциацию содействия прогрессу цветного населения. Но Ирв Каллен никогда не считал, что раз он это делает, то и я должен.