Утрата и обретение - Алан Фостер

Убедительная имитация озерного берега и отдаленные горы, составлявшие часть окружавшего его пейзажа, исчезли. Вместо них пришельцы втиснули неуместную здесь городскую улицу. Улица была не слишком чистой и отнюдь не фешенебельной. Покосившиеся мусорные баки соседствовали с полуразвалившимися кирпичными и деревянными заборами, густо покрытыми граффити. Вдоль одной из обочин тянулись столбы с электрическими и телефонными проводами, уходящими в никуда. Заржавевший и выпотрошенный остов древнего, тридцатилетней давности «кадиллака», словно туша дохлого носорога, украшал этот урбанистический пейзаж.

Уокер как зачарованный побрел к внезапно возникшей улице. Заметив то место, где начиналось электрическое поле, он остановился и осторожно протянул руку к ближайшему деревянному забору, который, как по волшебству, возник в его загоне. Удара тока не последовало; ничто не остановило Маркуса. Здесь и сейчас, в этом месте, поле было инактивировано. Он ощупал забор пальцами — сей предмет оказался реальным и вполне вещественным — старое почерневшее дерево, торчащие щепки и гнутые ржавые гвозди. Забор был покрыт грубыми и вызывающими рисунками, разительно не похожими на шикарные произведения пресыщенных нью-йоркских уличных интеллигентов. Уокер так и не смог разобрать условный код шайки, хотя стиль граффити был ему до боли знаком.

Во внутренностях мертвого «кадиллака» что-то зашевелилось. Уокер поколебался. Он хотел было рвануться вперед и заключить в объятия любое существо, которое там обнаружит, возможно, другого бедолагу, похищенного инопланетными уродами. Но природная осторожность взяла верх. Он посмотрел направо и убедился, что коридор пуст. Но пришельцы наверняка следят за ним и на расстоянии и регистрируют все его действия. В одном Уокер был твердо уверен: на этом участке электрическое поле инактивировано не случайно. Следовательно, эта неожиданность была запланированной. К горлу подступила горечь. С ним ставят опыты, как с кроликом. Или это как раз и есть реакция на его слезы, отчаяние и видимую депрессию.

Из ржавого корпуса начала не спеша выползать какая-то странная фигура. Пусть это будет бездомная женщина, подумал Маркус. Пусть это будет кто угодно, с кем он сможет разделить одиночество и беду. Пусть это будет человек, с которым можно нормально говорить, а не безразличные ко всему молчаливые пришельцы. Бродяга, наркоман — кто угодно, лишь бы это был человек!

Потом он понял, что существо, вылезшее из некогда роскошного автомобиля, абсолютно не похоже на человека.

Глава 3

Уокер не стал кричать и плакать от разочарования. Он не бросился бежать с расширенными от страха глазами. Он просто стоял и смотрел, как к нему не спеша, непринужденной иноходью трусит одинокий обитатель выпотрошенного автомобиля. У существа, как и у Маркуса, имелось два уха. У него тоже было два глаза. Существо, как и Уокер, было покрыто волосами, правда, у существа их было больше. В отличие от Уокера у него был еще и хвост, а передвигалось оно на всех четырех конечностях.

Пес был дворнягой весом около сорока фунтов, воплощением собачьей беззаботности. Похоже, пес получился в результате совокупления пьяного морского льва с тюком стальной ваты. Без страха и боязни собака подошла к Уокеру, свесила набок язык, вильнула хвостом и уселась на землю.

Да, это не сбежавшая из дома восемнадцатилетняя красотка, с сожалением подумал Маркус. Это даже не пропащий бродяга и наркоман. Но все же живое, уютное, знакомое земное существо. Это было общество, пусть даже и не такое, на какое он рассчитывал. Мысленно он позавидовал этой дворняге. Лишенная способности к рефлексии и самоанализу собака, возможно, даже радовалась новой обстановке. Так же как и он, Уокер, эта псина была вырвана из земной жизни вместе с привычным для нее окружением. Может быть, собачку смущало и сбивало с толку то, что она не могла выйти за пределы какой-то строго обозначенной территории, но это неудобство с лихвой искупалось постоянным, достающимся без всякого труда кормом и водой. Интересно, подумал Уокер, отличаются ли собачьи брикеты от тех, которые инопланетяне давали ему?

— С прибытием, — сказал он вслух и наклонился, чтобы потрепать собаку по лохматой голове. — Два земных млекопитающих, брошенные в море инопланетного безразличия.

— Не стоит угощать меня метафорами, приятель. Здесь не место для этого.

Уокер оцепенел. Произнесенные слова не были слуховой иллюзией. Он видел, как открывается собачья пасть, отчетливо произнося их. Это означало, что собачий призрак, сидевший перед ним, не мог быть настоящим псом. Это было изобретение пришельцев, они изготовили этот симулякр в какой-нибудь своей дьявольской мастерской только для того, чтобы скрасить его, Уокера, одиночество и уберечь от депрессии.

Пес между тем снова заговорил:

— Почему ты перестал меня гладить? Меня так давно никто не гладил. — Убрав язык и повернув голову, пес посмотрел в сторону коридора. — Виленджи меня гладить не будут. Я просил их, но они в ответ только смотрят на меня рыбьими глазами. — Язык снова вывалился из пасти, а его обладатель обиженно задышал. — Я хотел, чтобы они хоть изредка выводили меня на прогулку. Я уже устал слоняться по этой улочке.

Пес посмотрел мимо Уокера, который стоял остолбенев, как парень с рекламного щита, и вдруг радостно закричал:

— Э, да у тебя же есть пруд! — От избытка чувств пес громко гавкнул и пробежал мимо остолбеневшего оптового торговца.

— Постой, подожди минутку! — Очнувшись от транса, Уокер ринулся вслед за собакой.

Не желая мочить ноги или вообще что-то делать до того, как поймет, наконец, что происходит, он ограничился тем, что встал у кромки воды и принялся звать собаку, которая плавала и плескалась в оставленном пришельцами заливчике озера. Вволю наплававшись, пес по-собачьи подплыл к берегу, вышел из воды и отряхнулся. Маркус подумал, зарегистрировали ли пришельцы этот собачий маневр и не обсуждают ли сейчас встроенный в собаку механизм стряхивания воды.

Усевшись, пес принялся вылизывать шерсть. Между делом пес время от времени поглядывал на человека, в загоне которого он теперь оказался.

— Я из Чикаго, штат Иллинойс, — сказал пес и, не дождавшись ответа пораженного до глубины души Уокера, добавил: — А ты?

— Я тоже из Чи… Чикаго.

— Э, так мы соседи! Кто бы мог подумать! По этому поводу стоит хорошенько полаять. Как тебя зовут?

Уокер с трудом проглотил слюну и надежнее уселся на большой гранитный камень.

— Маркус Уокер. Все называют меня Марком. А как зовут тебя?

Освеженный купанием пес вытянул вперед и скрестил передние лапы.

— Тупая Дворняга — это одно из имен. Еще я откликаюсь на Пошел Вон и Дерьмо. Это мои самые употребительные имена.

Маркус Уокер вдруг почувствовал, что его начинает распирать теплое чувство к этому животному. Невзирая на его неестественную способность к речи, было не похоже, что это холодное, просчитанное изделие инопланетной фабрики. Чувством юмора и всклокоченной шерстью этот пес напомнил ему одного старого друга, которого Маркус не видел уже много лет, — бесшабашного защитника их университетской футбольной команды.

— Так я тебя называть не могу. Как насчет Джорджа?

— Джордж. — Собака принялась обдумывать предложение, сосредоточенно сдвинув лохматые брови. Потом пес кивнул, и уши, словно две лопаточки для чистки сковородок, хлопнули его по голове. — Это лучше, чем Дерьмо. Джордж — это то, что надо. Ты не слишком сладко пахнешь, Марк, но мне так приятно иметь теперь товарища, земляка, с которым можно перекинуться парой слов.

Уокер не смог сдержать улыбки.

— Я думаю то же самое. — Потом он вспомнил о пустом коридоре. — Ты сказал, что виленджи не будут тебя гладить. Виленджи — это мои — наши похитители?

Новоиспеченный Джордж кивнул:

— Заносчивые ублюдки, правда? Говорят с тобой как плюют, хотя я и не знаю, есть ли у них слюна. По меньшей мере я ее не заметил. Очень трудно понять, как функционируют их внешние органы, не зная, как работают внутренние.

Уокер понимающе кивнул, потом задал вопрос, который не мог не задать:

— Ты не поделка этих пришельцев? Не пустышка, которую эти виленджи придумали, чтобы я вел себя по-другому?

— Забавно, — ответил Джордж. — Кстати, я то же самое думал о тебе. Нет, я не какое-то там дурацкое изделие пришельцев. — Он выпрямил задние лапы. — Хочешь понюхать мою задницу?

— Э, нет, спасибо, Джордж. Я поверю тебе на слово. — Он поерзал, удобнее устраиваясь на обломке гранита. — А ты уж нюхай себя сам.

— Уж я обнюхаю себя на совесть, поверь мне, Марк. Ты — человек, и обоняние у тебя слабое. Бьюсь об заклад, что ты не замечаешь, как воняют эти куски мяса.

— Нет, не замечаю.

Пес на брюхе подполз к Уокеру и заговорщически прошептал: